Эпитафия

После этих слов всё обрело свои черты и стало таким понятным, он прав! Это не конец, совершив ошибку её нужно признать и продолжить двигаться дальше, опираясь на опыт. Пока он говорит я чувствую надежду и готов действовать.

Всего двадцать часов с откровенного разговора и я снова с Еленой. Мы идем рука за руку против течения реки, по прекрасным, уже зеленеющим ландшафтам. Из-за гнета мыслей я шёл чуть медленнее, пол шага позади, но мысли постепенно таяли. Её присутствие лечит, все прошлые мысли не имеют значения, меня охватывает ужас, как я вообще мог допустить такие мысли? Она достойна не то, что одного раба, ради её должно развязывать войны, сжигать города. Склонить всё к её ногам и сгореть самому, вот как нужно поступить!

Ещё два часа, я дома, бессильный с белым флагом в руках меж двух безумных голосов должен выбрать сторону. Мои щеки мокрые… Безысходность. Две противоположные мысли принимаются мной за истинные. Я поломанный робот в логическом лабиринте, хожу по кругу в бесконечном цикле.

А ведь я уже нарушил обещание, на следующий же день во время лекции Лиза попросила у меня помощи с рефератом на тему проблематики человека, как кстати! Вечно сомневающееся, противоречащее себе, меняющееся – человек. Снова просветление, понимание, того, что мы просто люди и нет ничего более естественного для нас, чем постоянно ошибаться.

Мокрые щеки. Нет, я не чувствую тяжбу за нарушение такого глупого обещания, не считаю его справедливым, человечным. Терзает другое – мысль о том, какую боль бы причинило знание о моём самовольстве любимой…

Мысли больше не дают нового, язвят старое по второму кругу, третьему. Сломанный, безумный я звоню Лизе и без утайки выкладываю всё дано своей задачи. Обливаю её страшным цунами, убедившись, что она ещё дышит насылаю новые и новые удары. Объясняю проблематику, с которой столкнулся и прошу только одного – точный ответ.

– Аркадий, это просто ужасно. Я… –Её голос дрожит в молчаливой паузе. – Я не знаю, что могу посоветовать… Я не имею права решать за тебя… Но я уверенна, что так всё оставаться не должно. Ты ведь уже и сам приходил к ответу, округли и прими его… Пожалуйста.

Бросить, спастись. Я вижу выход, это надежная дорога, ей можно доверять. Щёки высыхают, ясность возвращается.

Всего восемнадцать часов и я снова с Еленой, лащусь в её нежных объятиях. Под нашими ногами старая, разрушенная железная дорога, мы, прижимаясь друг к другу, облокотились о тупиковый упор. Какое красивое, безлюдное место. Все мои прошлые мысли не имеют значения, но я понял – постоянные моего уравнения меняются с течением времени в зависимости от пережитого и надуманного, эта сложность и не позволяет мне решить задачу. Это уравнение не имеет значения, пока я в её объятиях, мой выбор – склонить всё к её ногам и сгореть.

XVII

Тьма, малое я, ничто и мелькающий звуками мир живых, всё неистово задрожало от силы охватившего мою душу чувства. Даже величественная смерть отступилась в испуге, скрывшись за слоем тьмы. Меня кусали и рвали со всех сторон жадные псы сожаления, я надеялся увидеть в жизни удовольствие, выйти из неё с гордостью… Мысли вытягивают из пучины самого тёмного “Я” первобытную ненависть. Она желает вырваться и сожрать всё, до чего сумеет дотянуться. Нельзя дать ей выйти в том, чистом состоянии, найти другой путь…

– От чего же я прыгаю из норки в норку, разбивая в кровь свои лапки? Почему я больше не вижу счастья ни в жизни с любовью, ни в самостоятельной свободе? Почему она не видит меня изнутри? Почему не понимает? Ей наплевать на меня!

Жар вырвался из меня и застыл вокруг, давит на грудь. Смерть отступилась, точно мать, испугавшаяся за своё дитя.

– Я не в силах спорить с тобой, бедная душа. Мне так же не подвластно взять тебя за руку и вести, через все опасности пути. Всё, что мне остается – слова… Не смей окончательно впадать в безумие и будь осторожнее, ведь ты уже сделала шаг в него. Ненависть – место, которое сводит с ума, место из которого не все способны вернуться.

На какое-то время воцарила тишина, свобода для размышлений. Жар сменился холодом, а ненависть пробирающим всё существо страхом. Мысль не подошла к концу, ещё не готова, это заставляет её мучительно крутиться каруселью.

Звук шагов, открывающиеся двери. Нежный, теплый мужской голос обращается ко мне и его хочется продолжать слушать, упиваться.

– “Ну привет, Аркадий. Сейчас я тебя подготовлю к любому празднику, да хоть на свидание!”

Заиграли звуки чёткой, слаженной работы. Кисти, по звуку я понимал, вот эта мягка для пудры, а эта синтетика – вероятно для теней. Сколько инструментов успело простучать в короткий срок… Смерть тоже слушает с особым вниманием.

– Должна признаться, мне очень нравится этот человек. Жду не дождусь возможности с ним встретиться…

– “Я вчера видел твои картины, невероятно! Самой глубокой и впечатляющей для себя подметил “Ненависть влюблённого”, она заставила меня о многом задуматься, даже сюжетик в голове ожил… Ты ведь, наверное, и не знаешь, за твои картины целые музеи сражаются, что уж говорить о коллекционерах. Ах, есть тебе чем гордится!”

Он говорил искренне, под неподдельным впечатлением, а я не могу понять, чем гордиться. Сейчас для меня весь этот успех ощущается пустым, очевидно слава после смерти не способна окупить страдание при жизни. Она не в силах умерить его даже сейчас, особенно сейчас…

– “Внешностью тебя природа не обделила, острая борода и редкие усы, волосы зачешу тебе назад, такие умные глаза… У тебя столько седых волос, но ведь всего тридцать три года… Неужели судьба сделала это? Худоба, складки на лбу, ты был несчастлив… Если я прав, то прошу, не гневись на судьбу и прости бога за эту обиду, мне жаль, что ты не увидел жизнь, с другой стороны.”

Его слова или баюкающий голос успокоил боль и помог мыслям продолжить свой бег, прервав их беспорядочное метание по кругу. Уже держа нить в руках, собираясь дёрнуть, ловлю на себе взгляд Смерти.

– Этот человек… Такие как он счастливы вне зависимости от ударов жизни, порой даже они сами норовят встретить трудности. В юношестве он получил ложный срок за отцеубийство, взяв на себя вину матери, которая по случайности пришибла своего супруга. Выйдя на свободу, он стал изгоем, без семьи и друзей, отовсюду его гнали, нигде не ждали. Денег на учёбу не было, а работы отказывались брать человека с такой меткой, боясь скорее своей собственной глупости. Но ничего не смогло его сломать, все равно он нашёл свое место и счастье. Счастлив же он только благодаря сильной душе, ведь только душа является подлинным источником чувств.

XVIII

Я собака на цепи – эта мысль постоянно паразитирует, грызет меня живьем уничтожая всё волшебство любви. Безумный, продолжаю пытаться её спасти, хоть она и не понимает, в какой опасности. Надеясь на любовь демократию, я протестовал, настаивал на понимании. Бесполезно, это не первый тип, не демократия. Снова говорю всё что во мне скопилось прямо, красиво, подчёркивая, что нет другого пути, несвобода всегда ведёт к гибели и страданиям.

– Нет, да как ты смеешь?! Ты… – Дрожащий голос от злобы и боли, слёзы. – Ты… Зачем ты это говоришь?

А ведь она даже не знает о моих побегах на волю из вольера и не знает, что сама дала пищу своим недоверием оправдывая чужой обман. Болезненный укол, холодный яд проник в сердце. Каким образом могут совмещаться эти ангельские глазки, детской невинности лик, девичья легкость и эта гнилая, несущая страдания любовь? Мы вместе – химера, шутка природы.

Ведь только из-за страха я сторонюсь ампутации больного органа, надеясь на волшебное исцеление, отказываясь при этом испить лекарство. Наши чувства незаметно превратилась в самую настоящую вражду. Её рука сплела мою, порабощает волю, но как же она не понимает, что только отпустив меня, действие наркотика ослабнет и вернёт силу разуму? И все же… Я безумно люблю её, иначе сердце не билось бы так безумно от прикосновений, не жаждала бы душа этих совместных секунд, иначе всё давно бы решилось.

Прошло всего два часа, я дома, погруженный в своё безумие, сломленный и потерянный, полный ненависти как к себе, так и к Елене. Я горю противоречием и огонь поглощая мои силы выбрасывает их наружу. Слабый, движимый невероятным – никогда в жизни я так не хотел полной свободы… Маргарита, она проходила весь этот ад! Дрожащие руки держат телефон, набирая дрожащими пальцами номер. Последствия уже не важны, всё уничтожено, нечего ломать.

– Привет, мы можем завтра встретиться? Мне нужна помощь, мне нужно поговорить. – Голос тоже дрожит, но от гнева и ослабленного гневом духа.

Снова Елена, её дурманящее воздействие и моя слабость. Я чувствую, как моё сердце обманывает отупленный страстью ум, вызывая логическое противоречие. Мы держимся за руки, идём по гравийной дороге, она ведёт, как и всегда. Сворачиваем – кирпич и шлагбаум, игнорируя проходим прямо, углубляясь в густой лес. Этот лес с самого своего начала жуткий и с каждым шагом становиться страшнее, непроходимее. Дорожка сужается, постоянные кустарники и густые травы преграждают дорогу ногам, крепко сплетая их собой. Тупик – впервые рука Елены привела меня в тупик и родила тем самым в голове занятную мысль – всё это время мы шли в никуда и странно, что так поздно настигли тупик. Сколько же времени мы водили друг друга по кругу, сворачивая с дороги в будущее на ничего не значащую, не несущую продвижения периферию?

На голову внезапно упал вечер, теперь я иду рядом с Маргаритой, но в метре от неё, держу дистанцию неосознанно. Дёрганный как стрелка испорченного метронома, постоянно дергаюсь и оглядываюсь, суетный, внутри меня, нечто тоже постоянно ворочается. Пока мы говорим, я веду нас по самым безлюдным улицам, прячась от всех глаз, сворачиваю в жутко мёртвые дворы. Больше всего боюсь смотреть на Маргариту… В третий раз предоставляю интимное дано своей интимной задачи, но я вижу изменение – её хватило пары слов, чтобы все понять.

– Ты ведь уже сделал выбор, позвав меня на этот разговор и уже понимал, что услышишь. Я тебя понимаю, у меня ведь тоже не получилось сбежать без помощи, просто не было сил на такую дерзость. Можешь успокоиться, скоро всё решиться, обещаю. – Она говорит чистую правду, это не только слышно в твёрдости голоса, но и странным образом видно в её лице, оно обрело задумчивый вид.

XIX

Всё пространство, мой тесный мирок, я, заплясало в сумасшедшем хаосе теряясь среди плавящегося ничего. Мрак заблистал кровью, как ночное небо во время грозы, от алых языков пламени, вспышек ненависти, трассеров мучительных мыслей. Источник всей этой чертовщины ничтожный я, наполненный слепым гневом. Подобно безмерно тяжелому валуну, из меня вырывается скопившееся нечто, разрушая все преграды на своем пути, оставляя за собой дыры, сквозь которые ещё неистовей рвутся уничтожительные чувства.

– Ненавижу! Как же жестоко ломает меня эта бесовская любовь, как ловко обманывает, представляясь неотъемлемой частью меня. Паразитизм! Надеюсь, Елена страдала в сотни раз страшнее меня, ведь только этого она заслужила! Пусть терзает её тот же шторм, что я только что породил, когда она встретится лицом к лицу со смертью!

Мой бездумный крик искажал и усиливал до неузнаваемости, разгорающееся жерло печи преисподней, раздувая дьявольские угли ненависти. Смерть бегающими в суетливой панике глазами пытается уловить всё происходящее в этой тревожной круговерти, больше всего останавливая свой взор на мне, очевидно теперь ей не просто собраться со словами, найти подходящие слова. Голос, которым она ко мне обратилась, он умоляет и просит, сквозь него видна схожесть этого ангела с человеком, слышно отчаяние.

– Пойми же душа. Твоя земная жизнь уже окончена и все грехи прошлого более не имеют значения, ни твои, ни чужие. Совсем не важно, насколько тяжелыми ты их видишь, они навсегда исчезают, не оставят и следа, никто о них более не вспомнит. Страшнее всего другое, ты должна понять глубину и цену совершаемой сейчас ошибки. Не в силах бог создать места хотя бы отдаленно схожие с вашим раем и адом, как и не в силах наказать живых страшнее, чем они сами наказывают себя или же наградить щедрее их же самих. Каждую секунду своего существования ты воздвигаешь свою вечность, свой личный рай или ад. Познай свои ошибки и отпусти, приняв их с состраданием, без этого невозможно понять счастье или хотя бы избавиться от мучения.

Смерть замолкла, за ней угас и хаос, болезненно улегшись в подвалах души, упрятав в себе все бушевавшие чувства. Во мне не осталось больше сил на споры, разговоры или вопросы. Ничего не осталось. Я чего-то ждал, даже не вглядываясь во тьму, просто бездействовал поникший, и вот из мира живых начали доноситься звуки – электрический треск, напоминающий электродуговую сварку, этот звук медленно очерчивает меня по кругу. Жужжащий треск закончился, небольшая пауза. Тяжелые вздохи, мягко-металлический стук, а за ним волнующейся пружиной зазвучала пластина металла, кажется это знаменитый цинк. Снова тяжелые вздохи и финальный, громкий стук, сопровождаемый этим загадочным пружинным свистом.

– “Офигеть можно, давно такого не видел… Эй, не поверишь, ровно двести кило, точность до грамма!”

Оставаться на едине с собой стало мучительным из-за скапливающейся пустоты. Никакие мысли не влекут, ничего не затягивает и только эхо шторма бурлит во мне. Нити нет, я не могу её нащупать и это начинает пугать, желание убежать только возгорается.

– Я хочу дёрнуть нить, где она?

– Сейчас же верну, только прежде мне нужно тебя предупредить. Это воспоминание очень… Нестабильно, я ощущаю от него большую силу, будь готов ко всему.

XX

Сегодня невероятно прекрасная погода, безупречно чистое, голубое небо и тёплый, бархатный свет солнца побуждает всё живое жить. В такой день расцветают и мысли, как же хорошо и светло думается! Мы идём с Еленой по бульвару, по неизменной традиции держась за руки, и я вижу в окнах цветочных лавочек только алые розы, улица роз… Неужели это и есть наш тупик и в конце этого бульвара наши чувства поджидает неизбежное распятие? Теперь я иду медленнее, она тоже замедлилась, вероятно даже независимо от меня, по своему чутью. Неужели Елена чувствует тоже, что чувствую я? Десять шагов – ничего не случилось, двадцать – всё ещё ничего, двадцать восемь и ей пришло сообщение. Отпустив мою руку, она встала напротив меня, копается в кармане. Ещё одно сообщение, это уже мне, и я тоже копаюсь в кармане.

Мы оба читаем, как застывшие в момент безумия, осознания своей погибели герои, перед лицом медузы Горгоны. Наши сердца одинаково замерли, во мне разбилось стекло. Это пишет Маргарита…

*Прости меня, если сможешь поскольку, я делаю это ради тебя*

И я вижу плачущую Елену, она дергается в конвульсиях, как умирающий зверёк. Парализованные. Она пытается, что-то сказать и не может, недостаточно сил собрала, молчит. До чего же она красива, даже сейчас… Почему я стою, ничего не делая жду развязки, потворствую распятию? Она загорелась и готова обратить в пепел всё, что встанет на её пути, выпад.

– Как ты смеешь поступать так со мной? Я тебе отдала всё чем владела сама, а ты уничтожил, обесценил! Я всегда знала, что ты мне вечно лжёшь, знала… Знала, что ты просто грязное, волосатое животное… –Её пламя заразило меня и теперь, изнутри я тоже полыхаю, питаясь каждым её словом, всей этой злобой только разгораюсь. – Всё кончено, я не хочу больше тебя видеть, знать, даже помнить! Я не хочу признавать эту жизнь, только из-за того, что доверилась тебе, ты такой же как все остальные! И только ты виноват во всем!