Тал Жайлау. Библио-роман

Динамики, захрипев, наконец, зазвучали знакомой мелодией. И Алма, набрав в легкие воздуха, решительно пошла вперед к нему, стоящему в окружении своей свиты. Он был словно проповедник, стоящий в кругу своей паствы, выделяясь среди них некой лучистостью и благодатью.

Она шла, полная непреклонности и уверенности, ни одним мускулом не показывая, что внутри у нее все дрожит от страха. И была бы ее воля, она бы зарылась дома под одеялом, чтобы не испытывать на себе эти взгляды, сопровождающие ее. Она шла, неуклюже семеня на высоких каблуках, готовая упасть от паники и неловкости, готовая в любой момент отступить назад. Но разве она не мечтала об этом вечере, много раз представляя себя, танцующей с Арманом? Завтра, возможно, они больше никогда не увидят друг друга, и сегодня последний шанс, чтобы сказать несказанное, чтобы излить не излитое. И пусть сегодня страх и робость, вечные ее спутники, подождут. Сегодня она сделает шаг, который, наконец-то, откроет то, что она накапливала многие годы.

Арман не увидел ее сразу, занятый разговорами. Он всегда что-то рассказывал, а люди его внимательно слушали. Неважно, было это интересно или нет, но каждый стремился быть рядом с ним, словно заряжаясь солнечным теплом, исходящим от него.

Его собеседники, увидев грозно надвигающуюся на них Алму, недоуменно расступились. И она подошла вплотную и быстро выпалила заготовленный заранее текст:

– Арман, можно тебя пригласить на белый танец?

Он слегка оторопел от такого приглашения. Они никогда не общались, виделись лишь в школе, и для него такое приглашение было неожиданностью. Но ведь это всего лишь белый танец девушки в белом. А танец не требует знакомства. И, улыбнувшись, галантно взял ее за руку и повел в самую гущу уже танцующих пар.

Три дня назад растаял летний дым,

Как легкий взмах твоей руки.

И я за ним бежал все эти дни, эти дни.

Неслась мелодия, томно разливалась из динамика большого проигрывателя, заполняя размякшую, сладковатую атмосферу полутемного зала, романтичной негой. И вчерашние школьники, наконец-то поверив в свою взрослость, медленно кружились, робко обнимая друг друга. А Батыр, механически потрескивая в больших колонках, установленных по бокам от диджейского стола, продолжал напускать своим бархатным голосом сентиментальные волны в распаленный от дыма и танцев, зал. И лишь диджей, несмотря на медленный ритм мелодии, живо подпрыгивал на месте в такт своего энергичного мотива, прижав огромные наушники к ушам. Музыка, звучащая в зале, была слишком общей и неличной. Она была для тех, кто слишком лично влюблен. Влюблен эгоистично, сужая границы этого космического чувства до пределов определенных людей. А он, Талгат, влюблен в эту жизнь, где нет границ и условностей. И для любви ему не нужна девушка, чтобы послушно кружиться рядом с ней весь вечер. Любовь Талгата безгранична, и пусть эти пары, играющие в любовь, кружатся под вялую мелодию, которую он для них поставил. А у него свой вечер любви, который отдавался в ушах буйными ритмами. И он будет радоваться, и танцевать вместе со всеми, ведь он тоже выпускник, и за плечами десять лет скучной и постылой учебы. Но будет радоваться так, как он хочет, по своему индивидуальному репертуару.

А пары продолжали кружиться, неумело положив свои юношеские руки на талии одноклассниц. Неуклюже перетаптываясь, стараясь не наступить на нарядные туфли своих пар. Увлеченные романтичной атмосферой и неожиданно взрослой близостью своих бывших одноклассниц, выпускники были сосредоточены и одновременно растерянны. Взрослая жизнь начиналась здесь, с этих нарядных платьев выпускниц, с томных взглядов партнерш и неожиданного чувства легкости и тяжести.

А Талгат был без пары. Он был улыбчив и временами бросал снисходительные взгляды на своих одноклассников. Ему не нужно было стараться, чтобы выглядеть взрослым в глазах спутниц. Его парой сегодня была музыка. Он жонглировал, словно ловкий фокусник, песнями, и правил этим залом. Безмятежный и веселый, воодушевленный и ликующий, Талгат был опьянен этой атмосферой, которую сам же и ваял.

– Танцуем все! – весело крикнул он в зал, вызвав недовольство скучающих у стены дежурных учителей. Им не нравилась излишняя фривольность «вчерашне» послушных учеников.

Зато выпускникам 94 года, заполнившим весь зал, было не до учителей. В этот день они искали парности, находя в своих многолетних одноклассниках новое, неизведанное, возмужалое и неожиданное. То, что не замечали все эти годы. Словно все они разом сбросили надоевшую за десять лет «партовую школьность» и облачились в новые наряды принцев и принцесс. Сегодня их бал. Бал откровений, за которым следует новое познание, которое отделяет их, выпускников, от вчерашних школьников. И они спешили, чтобы успеть познать за неумелыми танцами и трепетными прикосновениями, новые грани желанного взрослого мира.

Был мой сон – были мы вдвоем.

Верни мне вновь свой голос,

Нашу любо-о-о-овь,[32 - «Был мой сон» – песня поэта и композитора Еркеша Шакеева в исполнении Батырхана Шукеева.] – тянул Батыр и его слова проникали во все потайные улочки, растрепанной, возбужденной и волнующей души Алмы. И она, словно путешественница, с удивлением узнавала новые улочки своей души. И на каждой из них играли радость, счастье и любовная истома, плотной завесой окутывающая ее сознание. Танцы – это всего лишь шаг к пониманию. Танцы – возможность узнать то, что она любила годами. Любила тайно, скрытно, в душе переживая каждый его взгляд и улыбку. И разве она могла мечтать, что весь вечер этот принц, в которого были влюблены почти все девушки школы, будет танцевать только с ней. А может, это всего лишь сон, и она опять блуждает в своих фантазиях, нарисовав в воображении и Армана, и песни Батыра, и весь этот вечер?

Время еще было осязаемо в первом танце, который выбрала Алма. Но потом скомкалось, словно бумага, потеряв привычные контуры, и дальше все происходило, словно в бурном водовороте, кружа в танце, урывками и обрывками, вспышками всплывая в штрихах и линиях. Удивленный Арман стал любопытным, затем интересующимся, а потом восторженным. И с каждым кругом танца он все больше изумленно узнавал неожиданно новую одноклассницу. И его так захватило это открытие, что он так и не отошел от нее, словно она была единственной девушкой на этом вечере. Они танцевали быстро, а потом медленно. Затем снова быстрый танец, который ставил Талгат. И снова сходились, робко обнимая друг друга в полумраке мигающей цветомузыки. Они потеряли счет времени и танцам.

– Ты словно цветок, неожиданно распустившийся после долгой зимы! Ты словно вспышка в беспроглядной тьме, – страстно шептал Арман, пытаясь вспомнить красивые цитаты из книг. – Ты словно волшебное творение в череде пресной обыденности.

– Ах, Арман, твои слова страшнее любого оружия. Зачем ты стреляешь красивыми стрелами, ведь ты никогда не говорил эти слова? Я была для тебя тенью, сквозь которую ты проходил, – укоризненно покачала она головой. – Что мешало тебе сказать это раньше? Или это иллюзия, обман? – Она, словно ребенок, нежилась в его эпитетах. Пусть они не настоящие, и слишком дежурные. Но она не могла не признать, что ей безумно приятно слышать эти слова. И ей хотелось слышать их все больше и больше.

– Обман? – возмущено воскликнул Арман. – Разве я похож на обманщика? Хочешь я крикну об этом на весь зал?

Нет, он не врал. Да, он не замечал ее ранее. Но ее раньше и не было, ведь нельзя увидеть то, чего не было. Вместо Алмы была действительно тень, невзрачная и скучная одна из одноклассниц, которые становятся такими же бесполыми, как родная сестра. Но сейчас это была внезапно выросшая красивая девушка, наполненная зрелой силой и спелого очарования. От нее исходила накопленная энергия, вбирающая в свою орбиту все вокруг. И он пожирал ее глазами, восхищаясь вьющимися локонами, тонкой шеей и неожиданной женской грацией.

– Все эти десять лет я знал, что когда-нибудь буду танцевать с тобой на нашем выпускном балу. Возможно, я не хотел расплескать слова, которые нес к тебе, – смотрел он в ее бездонные, чуть подернутые мечтательной поволокой, дымчатые глаза.

– Ох, Арман, ты просто мастер обольщения. Наверное, такие слова ты говоришь не только мне, – недоверчиво усмехнулась она. Он ничего не ответил, пытаясь все теснее прижаться к ней, ведь Арман всеобщий любимчик и не знал границ. Но книжная Алма любила его воздушной эфемерностью, где не было земных чувств. И все время испуганно отступала от него, пытаясь держать дистанцию.

– Хочешь, я крикну о том, что ты красивая, на весь зал? – вдруг остановился Арман. – Эйй! Слушайте! – пьяно закричал он в зал, заглушив на миг музыку: – Алма – это чудо!

Все с улыбкой оглянулись на них, и невольно смялся строй танцующих пар.

– Тихо! Ты что! – прикрыла ладошкой его рот Алма. – Я верю! —доверительно опустила она голову на его плечо. – Давай лучше молчать. Молчать, чтобы не спорить. В спорах нет любви. Пусть они останутся в наших душах. В танце свой ритм, Арман, давай просто танцевать.

А вокруг продолжали кружиться пары, не размыкая объятий, словно боялись потерять друг друга. Иногда они слишком сближались, и тогда раздавался командный, зычный голос завуча, требовательно разводящий зарвавшихся школьников в стороны.

Но к Арману она не решалась подходить, и только умильно улыбалась издалека. Она восхищалась этой гордостью школы, победителем многих олимпиад, талантливым художником, активистом. Арман был для учителей священной коровой, которым можно было лишь восхищаться, но не критиковать. Да с него пылинки нужно сдувать, а не ругать.

– Так, не сближаемся. Держите расстояние, молодежь, – продолжал отчитывать завуч пары, изредка бросая на Алму оценивающий взгляд. Не нравилась она завучу. Не нравилась своей независимостью. Раздражала отстраненностью и безразличием. Возмущала пренебрежением к табели симпатий, которой завуч поделила школу на группы. И ее фавориты всегда были обласканы, а других она подвергала гонениям. Но Алма не относилась ни к одной группе. Она училась прилежно, вела себя тихо, к ней невозможно было придраться, и это злило еще больше.

Но сегодня их вечер, и, несмотря на то, что завуч была категорически против такого выбора своего любимчика, она натянуто улыбнулась. Арман вне критики, как и его выбор, и в этом давно устоявшийся баланс справедливости в мире завуча. Так живет она, так живет страна. И с трудом сдерживая в себе бешенство, поспешила прочь в дальний угол, где слышались громкие голоса.

А музыкальный фокусник Талгат, тонко чувствуя настроение одноклассников, менял одну песню за другой, давая остыть разгоряченным парам. И не давая им совсем охладеть, вновь задавал ритм, которым дирижировал танцорами:

Стоп ночь подожди, подожди, не уходи

Стоп ночь подожди, мне нужны твои огни[33 - Песня в исполнении Батырхана Шукенова. Автор текста Шакеев Еркеш. МузыкаСеркебаева Байгали.]

Кавалеры, успевшие прижаться к своим дамам, нехотя выпустили их из объятий. И стали неуклюже притоптывать вокруг одноклассниц, с каждым разом вовлекаясь в этот радостный задор, который царил в душном зале. Ведь позади десять лет школы, которые останутся последними танцами здесь, а снаружи их ждут целый мир и первая в жизни взрослая ночь.

Ночь уходит красным ветром

Безжалостной зари,

Помоги мне, на мгновенье ее останови…

Атмосфера в зале становилась все больше живой и раскованной. Этот вечер – всего лишь раз в жизни. И пусть он будет полон любви, истомы предчувствия. И танцующих окончательно накрыло сладкой негой всеобщего братства и взаимной любви, за которой исчезли все школьные обиды. И словно колышущиеся от ветра стебельки, выпускники взрослели на глазах, превращаясь из школьников в юношей и девушек.

А учителя, не в силах уже сдерживать этот напор выпускной взрослости, махнули рукой, и старались не вмешиваться в порой чересчур фривольные танцы. В конце концов у них теперь новый учитель – сама жизнь, а школа уже выполнила свою миссию.

– Поедем на Медео? – тяжело дыша от многочасовых танцев, спросил Арман.

– Поедем! – бесшабашно кивнула Алма. – Поеду хоть на край света!

Взрослая жизнь начнется без детских страхов, и она готова к любым приключениям. Она будет танцевать, петь, и радоваться всю ночь. А может быть, и всю жизнь. Хватит витать в книжных облаках, она хочет полных ощущений от жизни, чтобы душа и тело воссоединились в одно целое, а не были друг другу плохими знакомыми. Здравствуй, взрослая жизнь! Здравствуй, зрелый мир!

– Ура! – закричал Арман, высоко подпрыгивая на месте в ритм песни. – «Диалог ночной, разговор без слов! Обжигают дыханьеееее», – закричал, вторя поющему в колонках Батыру.

– «Строит ночь мосты в облаках мечты! Для желанных свидани -и-ий!» – Слегка пьяная от охватившего ее всеобщего ликованья, радостно подпевала она. И весь мир танцевал вместе с ней от радости, ведь радость заразна, и охватывает все вокруг.

…

Но в темном углу зала был один человек, который не разделял всеобщего веселья. Он хмуро стоял, бросая презрительные взгляды на своих одноклассников, не понимая причины этой радости. Никто не знал его настоящего имени, но его звали Жабай – Дикий. Он и выглядел, словно дикий зверь, с длинным шрамом на левой щеке, хищным оскалом и необъяснимой злостью, которая отпугивала всех. Его боялись, его не любили, его сторонились, ведь зверь непредсказуем.

Иногда, выпускники спотыкались об его взгляд, и пытались перейти в другой угол зала, подальше от него. А Жабай лишь ухмылялся этим глупцам: взрослый мир жесток, в нем нет границ, и он не раз нещадно будет бить в лицо. Но эти глупцы не знают и радуются напрасной детской радостью, а насупившее завтра их быстро отрезвит.

Но больше всех его внимание привлекала одна пара. Это была красивая, статная пара. Высокий парень с длинными вьющимися волосами и девушка в белом платьем на высоких каблуках.. Они танцевали уже много часов, и не могли оторваться друг от друга. Они привлекали своей слаженностью и некой гармонией, словно бы это была пара. Но Жабай знал, что это их первый танец в жизни, и от этого у него еще больше портилось настроение. Он буравил их взглядом, пока девушка в белом не почувствовала и не оглянулась. Жабай улыбнулся, встретившись взглядом, но разве зверь умеет улыбаться, и его лицо осклабилось, напоминая волчий оскал. И девушку охватили страх и тревога, как бывает у любого, кто встречается с ним взглядом. Она юркнула за спину своего кавалера и прошептала:

– Прошу, поехали скорей отсюда! Поехали немедленно на Медео!