Нечаянный дар. Мистические и просто необычные истории

– У Мишки жена смертельно больна, – выпалила я, едва закрыв за собой дверь.

– Это он тебе сейчас сказал?

– Нет, он фотографию её показал.

– …Ты ему об этом сказала?

Я отрицательно покачала головой. Через некоторое время выдавила из себя: «Не могу! А вдруг я ошибаюсь?..»

Прошло немногим меньше месяца. Однажды к нам с Люцией вошёл редактор и предупредил: придётся пока обходиться без фотографа. У Мишки ночью жену увезли на «скорой», сделали срочную операцию. Неизвестно, выживет или нет. Нужны дорогие лекарства, которые в аптеках просто так не купишь. Да и за ней ухаживать надо. Вот он и взял неоплачиваемый отпуск… Когда редактор это говорил, мы с Люцией смотрели на него и друг на друга ошарашенные: в рабочей текучке подзабыли о злосчастной фотографии, потом и вовсе успокоились, а оно – чего боялись – всё-таки случилось!

Даст Бог – обойдётся! Это были наши первые слова после ухода редактора. Потом Люция отправилась на задание, а я начала «рисовать» макет следующего номера. Нашего фотокора мы не видели недели две, хотя через редактора были в курсе его дел. Он крутился на свадьбах и юбилеях, отрабатывая деньги, которые занял на лечение жены. Наконец, и сам объявился, сказал, что всё в порядке, опасность миновала, теперь только остаётся следовать рекомендациям врачей. Несколькими днями позже мы встретились с ним в его студии.

– Знаешь, при всех не стал говорить. Хотел вот так – тет-а-тет… Я тебе очень благодарен.

У меня от удивления брови поползли вверх:

– За что?!

– За то, что ты хоть кому-то сказала… ну, что увидела на фото…

– Тебе Люция проговорилась?

– Нет… Ну, она, конечно, кое-кому сказала, а мне… неважно кто!.. Главное, что до меня дошло. Если бы я этого не знал – понадеялся бы на наше бесплатное здравоохранение, не полез бы в такие долги. А тут как случилось – впечатался в меня твой «диагноз». Я наизнанку вывернулся, чтобы найти то, чего в больницах… даже не знаю, бывает ли вообще. Да и в аптеках практически невозможно по номиналу купить. Через третьи руки доставал за сумасшедшие деньги, которые, сама знаешь, где и как зарабатывал. И пока остаюсь в этом «графике» – не со всеми расплатился. Но …зато теперь точно знаю: будем жить!

И я снова увидела на его лице то мечтательное выражение. Им и в самом деле предстояла долгожданная встреча – дома: на следующий день её выписывали из больницы.

НП ПОД ПОТОЛКОМ

У меня в детстве часто болело горло. К восемнадцати годам миндалины совсем утратили свою защитную функцию.

Хуже того, они стали рыхлыми, как сказала мне лор-врач во время очередного к ней визита. А стало быть, уязвимыми для всяких там микробов, бактерий, вирусов. В общем, стали не только бесполезными, как аппендикс, но и вредными. Аппендикс-то животом защищён, да и воспаляется он не у всех и не так часто. А тут хоть рот не раскрывай – что-нибудь да прицепится: не ангина, так ОРЗ. Словом, приговор в единственном варианте: удалять!

Не знаю почему, но перед операцией, хотя она и не полостная, не разрешили есть целый день. Соседки мои по палате украдкой что-то жевали, а я даже ничего с собой не прихватила. Нельзя – так нельзя! Правда, тут обещали спецпитание, чтобы не разбередить свежие раны. Но не сразу – только на следующий день. Сегодня же можно было только пить негазированные напитки, причём не слишком горячие и не слишком холодные. Мы заранее поставили на свои тумбочки кто сок, а кто просто кипячёную водичку.

Операция, как мне казалось, предстояла не такая уж серьёзная. И я в самом деле перенесла её довольно легко. Но после, уже полежав немного в постели, почувствовала себя гораздо хуже. Может быть, с голодухи, может, потому что заморозка начала отходить, боль с каждой минутой всё яростнее рвала моё горло, шею, голову. Соседки, кстати, раньше меня пришедшие с операции, уже начали вставать. Некоторые отправились прогуляться по коридору или в фойе – к кому-то после «тихого часа» пришли родственники. У меня же была такая слабость, что я не решалась даже посидеть на кровати. И позвать кого-то на помощь не могла – у меня пропал голос. Как потом выяснилось, операция оказалась не такой уж и простой – для врача – из-за рыхлости моих миндалин, поэтому нечаянно были задеты голосовые связки. Голос потом, через несколько дней, к большой моей радости, восстановился. Но тогда, сразу после операции, я чувствовала себя совершенно беспомощной, всеми покинутой, как в песне из одного старого кинофильма про беспризорников: «Позабыт-позаброшен с молодых юных лет…». Кстати, мои родные жили в другом городе и даже не знали о том, что я в больнице.

К концу дня я всё-таки заставила себя подняться. Держась за всё, что попадалось под руку, я вышла в коридор и по стеночке стала продвигаться вперёд. Но вот стенка кончилась. Дальше – в глубокой и широкой нише – пост дежурной медсестры, где она сидит, беседуя о чём-то с медсестрой из соседнего отделения. К ним подходит дежурный врач. Отцепившись от стены, я пытаюсь пойти дальше и… отключаюсь.

Через некоторое время начинаю понимать, что… лечу! Но как-то странно: назад и вбок, не разворачиваясь лицом в сторону полёта, причём вверх спиной с безвольно раскинутыми руками и ногами. Вдруг мягко так стукаюсь спиной о потолок и… зависаю в таком положении. Оглядываю с высоты своего НП (наблюдательного пункта) место, где упала, и вижу, что меня там нет! А на посту дежурной медсестры три женщины в белых халатах хлопочут над чьим-то распростёртым на диване телом. У меня же – ни дать ни взять – отличный НП: мне сверху видно всё! Присматриваюсь: кто же там на диване? Боже мой! Да это же я! Бледная, как полотно, с закрытыми глазами. Медсестра вынимает из моей руки шприц, с нетерпением вглядывается в моё лицо и в отчаянии произносит:

– Вторую дозу вколола, а девочка в себя не приходит! – она вопросительно смотрит на врача. – Может, не камфару, а что-нибудь посильнее?

Врач согласно кивает головой и направляется в «сестринскую», видимо, за новой ампулой. Но тут я, стремительно ринувшись со своего НП вниз, открываю глаза. Вздох облегчения вырывается из груди не на шутку перепугавшейся медсестры:

– Слава Богу!

На её возглас врач оборачивается, видит, что пациент скорее жив, чем мёртв, и возвращается, тоже радостно улыбаясь. Я приподнимаюсь на диване, смотрю на потолок. Ничего не понимаю. В сопровождении медсестры возвращаюсь в палату, забираюсь под одеяло и засыпаю…

Вспоминая это происшествие, я никак не могла объяснить себе его природу. Что это было? Гораздо позже узнала, что такие видения бывают при кратковременной остановке сердца. При долговременной – более, чем на 2—3 минуты – говорят, перед человеком открывается тоннель с ослепительным манящим светом в самом его конце. Некоторые идут на тот свет (в прямом и переносном смысле), но не все возвращаются. Слава Богу, что мне не привиделся этот тоннель, который, наверное, мог бы в самом деле увести в вечность.

ЧАСЫ ПРОБИЛИ ПОЛНОЧЬ

Это случилось в Ульяновске много лет назад. У одной женщины умер муж. Заканчивался високосный год, а муж долго и тяжело болел – словом, его близкие были к этому готовы. Но всё же вызвали «скорую». Врачи констатировали «летальный исход» и уехали.

Жена с дочерью и соседкой обмыли, обрядили покойника, положили в передний угол зала на табуретки. Предстояла ночь бдения. Сидели без слёз, тихо обсуждая, что и в каком порядке нужно сделать завтра, что – в день похорон…

И вдруг настенные часы забили полночь. Муж, то бишь покойник, стал медленно подниматься на своём ложе. Сел, открыл глаза, обвёл мутным взором комнату и остановил взгляд на жене. Она, повинуясь укоренившейся в ней за время его болезни постоянной готовности помочь, бросилась к мужу, подставила плечо и повела его в спальню. Пока укладывала в постель, успела обидеться на дочь и соседку: «Надо же – и не помогут!» Вышла в зал – соседку словно ветром сдуло, дочь лежала в глубоком обмороке!..

Снова вызвала «скорую». Приехавшие врач и медсестра долго приводили в чувство дочь, потом осмотрели покойника… Да, он снова уже был покойником – на этот раз взаправду. Подивились медики рассказу жены о нечаянном его воскресении, но поверили. Хотя в их практике самостоятельный выход из клинической смерти ещё не встречался, мировой медицине, оказывается, такие случаи в общем-то известны. И происходят они по разным причинам. Здесь, как предположили медики, скорее всего, сработал бой часов.

ЗМЕЙ ИЗ ТРУБЫ

(бабушкины сказки)

«Сказки» в подзаголовке – не потому, что это выдуманная история, а потому, что её СКАЗывала моя бабушка – Наталия Васильевна Костырева, родившаяся и прожившая всю жизнь в селе Головинщино Каменского района Пензенской области.

Это случилось как раз тогда, когда детки её, повзрослев, все семеро поехали искать счастья в далёких краях. В середине-конце 30-х годов прошлого века вся наша страна, оправившись от гражданской войны, кипела великими индустриальными стройками, занималась обустройством окраинных территорий. Молодёжь по призыву партии и правительства и по зову собственных сердец стала главной движущей силой возрождения и развития страны. Уезжали всерьёз и надолго. Сначала уехали старшие: Василий – на Дальний Восток, Александра – на Сахалин, Валентина – в Монголию. Потом началась Великая Отечественная. Павел и Анна пошли воевать, Мария с мужем (мои родители) работали в одном из городов Поволжья на военном заводе. Самый младший Николай не сразу, но всё же добился в военкомате досрочного призыва и, окончив курсы младшего командного состава, тоже отправился на фронт. А вскоре бабушка получила на него «похоронку». Но тут вернулась домой Анна – её комиссовали после тяжёлой болезни. Однако радость бабушки была недолгой: дочь неожиданно быстро вышла замуж и уехала с мужем в Таджикистан. Павел тоже ещё до окончания войны был комиссован по серьёзному ранению. И тоже дома не остался – уехал на Дальний Восток к старшему брату, который не воевал по инвалидности. Бабушка поняла, что теперь не будет видеть своих деток годами. И затосковала. Особенно переживала за Валентину. Ещё тогда, когда та только обмолвилась, а потом засобиралась в дорогу, долго её не отпускала. И была на то основательная причина.

…Годам к пятнадцати Валя стала самой красивой из сестёр, да ещё с такой же шикарной косой, как у матери. Все ею любовались. Как-то в начале весны девочка шла из школы в прохудившихся ботинках и провалилась сквозь рыхлый снег в глубокую лужу. Пока выбиралась из неё, почувствовала озноб: пальтишко старенькое – донашивала после старшей сестры – продувалось насквозь. И так закоченела, а теперь ещё и ботинки хлюпают водой со снегом… Её догнала сестра Маруся. Она поняла, что случилось, позвала к себе домой. Дело в том, что Маруся с младенчества жила не в своей семье, а со старшими сёстрами матери. Они никогда не выходили замуж, и детей у них не было. Чем могли – помогали младшей сестрице. Их дом был недалеко от школы.

Когда девочки пришли, Валя, едва успев раздеться, прислонилась к горячей печке. В доме была гостья, соседка тётушек. Увидев Валю, она начала восхищаться её необыкновенной красотой. От этих громких восторгов девочке стало не по себе. Потом, когда, переболев простудой, Валя продолжала страдать какой-то непонятной немочью, её близкие решили, что это сглаз. Гораздо позже сама она пришла к выводу, что это всё-таки было осложнение после той злосчастной простуды.

Новая болезнь тем временем вдруг обнаружила себя самым неожиданным и страшным образом. У девочки, которая обещала быть писаной красавицей, стало портиться лицо. Это случилось уже в Мокшане, районном центре Пензенской области, где тётя Валя вместе с моей мамой учились в сельскохозяйственном техникуме. В местной больнице при виде неё только руками развели и направили в областную, оттуда – в Москву. И вот в столичной клинике ей, наконец, здорово повезло. Во-первых, точно был поставлен диагноз: туберкулёз лицевых костей. Во-вторых, сразу же началась интенсивная терапия. В-третьих, была сделана косметическая операция. Конечно, не на сегодняшнем уровне – тогда не было такого оборудования и инструментов. В-четвёртых, после лечения девушку направили на месячную реабилитацию в Крым, в санаторий именно по специфике её заболевания. И всё это – бесплатно! Сейчас просто невозможно представить, чтобы для лечения такой редкой и трудноизлечимой хвори, требующей колоссальных затрат всякого рода, больного вместе с родственниками и друзьями не заставили бы пойти по миру с протянутой рукой. А ведь при просрочке под угрозой могла оказаться сама жизнь! В советское время быстрое и, как правило, эффективное лечение было доступно всем.

Вернувшись домой, девушка, к сожалению, уже не производила фурора своей красотой: нос был немного неправильной формы, стянутая к уголкам глаз кожа сделала их заметно меньше, чем угадывалась их былая величина. Но всё же Валя с её весёлым нравом оставалась привлекательной. А самое главное – она выздоровела! Она была молода и полна сил. Страна бурлила комсомольскими стройками. И Валентина решила вслед за сестрами и братьями отправиться на великие дела в края неизведанные…

Бабушка по вечерам старалась чем-то себя занять – ей не спалось, а всё думалось: где, как она там? О других детях тоже вспоминала. Коленьки нет, но вот пенсию офицерскую ей за него каждый месяц приносят. Эх, сыночек! Был бы жив – сам бы заработал. Может, и не уехал бы никуда – очень к ней был привязан. Василий и Павел редко пишут, некогда им – свои семьи завели. Да и случись что – мужики сами за себя постоят, ну что уж больно за них беспокоиться? Аннушка тоже с мужем – есть кому оберечь. Шурынька с кавалером уехала, может, поженятся там?.. А вот Валюшка – каково-то ей одной на чужой сторонушке? Да ещё с лицом испорченным. Легко такую обидеть. Мало она что ли настрадалась, горемычная?..

Однажды так же сидела она в горьких раздумьях вечером за столом и при керосиновой лампе штопала чьи-то чулки: ещё понадобятся – приедут девчонки… Вдруг – стук в дверь. Поспешила в сени, спросила: кто? В ответ – валин голос. Боже мой! Открыла дверь, обняла, всплакнула, на стол, что было, собрала. Всю ночь они проговорили. Рано утром Наталья вспомнила, что надо козу в стадо провожать. Сказала Вале: ложись, мол, поспи. Сама направилась в закуток, отгороженный в сенях, где стояла её кормилица. Та как-то странно себя повела: брыкалась, не хотела идти – упиралась, жалобно блеяла. Кое-как справившись с упрямицей, бабушка вывела её на улицу, и еле-еле догнали они уходящее стадо.

Увидев, что её Белка потрусила вслед за подружками, Наталья поспешила домой: завтрак надо готовить, обед – кормить дочку. Однако, заглянув в спаленку, никого там не увидела. Наверное, к подружкам убежала – подумала и решила прилечь. Когда проснулась, попыталась встать – почувствовала необъяснимую слабость. Остаток дня прошёл в каком-то полусне. Вроде бы что-то делала, потом ложилась, снова вставала… Когда стемнело, села к столу и вдруг услышала стук. Бросилась к входной двери. В голове мелькнуло – дверь-то не запирала… Открыла – Валя стоит. Снова всю ночь они проговорили. Чуть рассвет забрезжил в окошках – забеспокоилась: козу пора выгонять. Хотела Вале об этом сказать, голову повернула – ан, нет Вали! Подумала: спать пошла. А сама – в сени, за Белкой. На этот раз они не опоздали: коза присоединилась к проходящему мимо их дома стаду. И Наталья уже было приоткрыла калитку, чтобы войти в свой двор, как её окликнула соседка Настасья. Наталья отмахнулась:

– Некогда мне разговоры вести, завтрак надо готовить – Валентину кормить.

– Как, разве она приехала?

– Ну да, позавчера ещё.

– Позавчера? А что же я её не видела?.. А вот кое-что другое видела! Вчера подумала: почудилось мне. А сегодня пораньше вышла с Зорькой. Вдруг корова моя как вскинется! Еле удержала. Глянула, от чего она шарахается, а из твоей трубы змей огненный вылетает! В сумерках его ох как хорошо видно было!

– Что ты такое говоришь? Какой ещё змей? Огненный?!. Сказки какие-то суеверные!

Бабушка была верующей, но не суеверной. Ходила по праздникам в церковь, где батюшка не раз повторял: «Суеверие – страшный грех!». Да и вера её была далекой от фанатизма: на Бога надейся, а сам не плошай! Рано оставшись вдовой, она привыкла во всём полагаться только на себя. Однажды я приехала её навестить с подругой Тамарой. Наутро после вкуснейших бабушкиных блинов на завтрак мы немного расслабились. А бабушка принялась за дела. Нам стало неловко. Спросили, чем можем помочь. И она послала нас… рубить дрова. Оторопев от такого предложения и с испугу посмеиваясь, мы вышли во двор. В одном его углу стояла невысокая поленница. А перед ней вокруг колоды с топором навалом лежали довольно «упитанные» чурбаки. Топора мы в руках никогда не держали, да и брёвен, хотя и распиленных, тоже. Вдвоём затащили на колоду один чурбак и начали по очереди по нему тюкать. На чурбаке даже зазубрин не оставалось. Замерли в растерянности.

– Не получается? – услышали за своими спинами сочувственный голос бабушки.

– Руки – крюки, – сказала я виновато.