Дети времени (Дети века)

Осень была уже недалеко, а к зиме фундамент должен быть готов. Поручик копал, а работник возил камни. Его золотая, благословенная Богом, воля не сдавалась.

По вечерам он сидел у себя на кирпичном заводе, отдыхал и раскладывал пасьянсы из карт, которые он сам подклеил и починил заплатками. Он прятал их очень тщательно, чтобы Паулина не видала их. Рукам его пришлось много испытать за последнее время, они были все в мозолях и царапинах. Ему самому неприятно было смотреть на них; они стали некрасивые и погрубели. И он складывал карты и убирал их. А сам садился и погружался в свои невеселые думы.

Вы думаете, что он сидит согнувшись и говорит с самим собой, как человек, потерявший силы в борьбе? Или вы думаете, что он опустил голову на руки и поджал ноги, как несчастный комок без души и воли?

Вовсе нет!

Он, конечно, чувствует себя плохо, ему уже шестьдесят девять лет, денежные заботы мучат его; но он говорит сам с собой так же мало, как с другими, он молчит всегда, совсем. Только с Паулиной он говорит иногда, когда она приходит прибирать его комнаты на кирпичном заводе.

– Ты, верно, находишь, Паулина, что у меня скверный вид, но ты ошибаешься, Паулина, я никогда не спал так хорошо, как теперь.

Паулина рассказывает ему, что в четверг иомфру Сальвезен выходит замуж; поручик кивает головой и говорит, что непременно запомнит это.

И для большей уверенности переодевает кольцо на левую руку.

Он устроил свое хозяйство на кирпичном заводе с особенной бережливостью; он любил беречь даже спички. Как будто это могло помочь ему. Для того, чтобы зажечь лампу в сумерки, он становился на колени перед камином и раздувал уголья.

Эту привычку он сохранил до конца дней. Но он никогда не бросался в глаза своей бережливостью. Однажды, когда он заметил, что его форменная куртка разорвалась на локте, он тотчас же отправился в дом и переменил куртку.

Он рано ложился и рано вставал, может быть, для того, чтобы беречь керосин, может быть, просто ему хотелось поскорее приняться за работу.

Снег уже выпал, но земля была еще мягкая, только сверху образовалась легкая корочка. Он отправлялся на прогулку со своей палкой. Утро морозное, на небе еще кое-где мерцают бледные звезды, из Сегельфосса, из его усадьбы, доносится звонкий крик петуха. Он останавливается на мосту и смотрит на дом Хольменгро. Нет, там не горит ни одного огонька.

Под ним бежит река и шумит, и шумит вечно. Проносится ветер, который проснулся так же, как он. Он слеп и невидим, у него нет тела, но он здесь. Когда на мосту становится слишком холодно, поручик идет вниз, на пристань. Он становится под крышу и долго смотрит на море.

Потом слышатся людские звуки; кто-нибудь, верно, встает? Шум раздается снова. Но это не тот шумит, кто встает, а кто уже встал; он слеп и невидим, у него нет тела, но он здесь. Через некоторое время из дома выходят Ларс Мануэльсен, а за ним помощник заведующего пристанью. Это тесть и зять. Они молча возятся с каким-то мешком, который взваливают Ларсу на спину. Когда Ларс замечает поручика, он уже не успевает отвернуться и кланяется ему глубоко и с умоляющим видом. А зять исчезает за дверью.

«Была, наверное, ночная работа, – думает поручик, – у каждого свой труд и свои заботы».

И он смотрит на человека, уснувшего на мешках в углу.

Он решил забрать серебро и отправиться в Трондхейм с почтовым пароходом. Заплатить он мог по приезде в город, его все знали. Он решился лишить себя некоторых из своих сокровищ, завернуть несколько ценных украшений в вату и взять их с собой. Нужда заставляла его расстаться с ними.

Он кивает головой, но лицо его непроницаемо. Когда он возвращается к себе на кирпичный завод, рассветает еще не совсем. Долина окутана полумраком, и он идет по дороге подобно видению, высокий, прямой.

Он и не подозревает, что идет ему навстречу. Так как он собирается в Трондхейм, он, верно, не будет уже рыть яму для фундамента? Напротив, он хочет кончить работу и привести все в порядок. Он хочет привезти каменщиков из Трондхейма. Позавтракав в большом доме, он отправился прямо на кирпичный завод.

И вот, случилось что-то.

Он копал часа два на углу дома, как вдруг лопата его ударилась о дерево. Да, о дерево. Он окопал кругом этого дерева, взял совок, выбросил землю, опять стал копать и перед ним появился ящик. И точно молнией мелькнуло у него в уме. Это клад!

Если первый Хольмсен, действительно, зарыл клад в землю, то это было именно здесь. Поручик не верил в сказки, но это было фамильное предание. Он долго старался вытащить ящик из земли, но должен был отказаться от этого. Тогда он сломал крышку и заглянул в темную глубину.

В ящике было несколько шкатулок и маленьких ящичков, все они были тяжелы и наполнены золотыми монетами. Поручик принялся перетаскивать их в дом, но он был так слаб, как никогда прежде. Его колени дрожали каждый раз, когда он возвращался, все больше и больше. Хорошо, что он был один.

Мартин-работник два раза приезжал с камнями для фундамента. Поручика не было видно. Настал полдень, и Мартин уехал домой.

Поручик нигде не показывался и Паулина пришла, наконец, на завод искать его.

Поручик сидел у себя в комнате, он был совсем серый в лице от боли. Большое горе не сразило его так, как большая радость. Пришлось послать за Мартином-работником, чтобы отвести его домой.

В продолжение дня он несколько раз ездил с завода в дом и обратно. Ему нужно было многое устроить, а времени было мало. Завтра он решил ехать в город. Он уложил свой сундук на заводе, наполнил его какими-то таинственными свертками, тяжелыми как свинец. Это старое золото, испанские дублоны, английские гинеи – это клад. В старых усадьбах всегда есть запасы на всякий случай!

На другой день поручик поехал в Трондхейм. Он был по-прежнему совсем серый от боли. Казалось, что вся кровь ушла из него. Но он стоял на пароходе прямой и гордый и опирался на свою палку с золотым набалдашником.

Заводчик очень занят. Он устраивает спевки своему смешанному хору. Его слуга поет басовые соло. Хор разучивает хоралы и свадебные гимны для свадьбы иомфру Сальвезен и адвоката Раша. Это было очень хорошо со стороны господина Хольменгро, взяться за это дело и показать свое сочувствие к этой свадьбе. Конечно, он одобрял ее, приходилось плыть по ветру. Но он был недоволен хором и говорил:

– Мы воем, как звери. Разве это хор? Это труба пароходная. Мы ни за что не будем готовы вовремя.

Но однажды вечером он пришел на спевку и радостно объявил, что свадьба отложена на неделю, и что он надеется научить их петь, как людей. И он опять принялся за хоралы.

Отчего же свадьба была отложена? Да из уважения к господину Хольменгро. Судьба захотела, чтобы господин Хольменгро был именно в это время удручен своими неудачными спекуляциями. Когда его пригласили на свадьбу, он наотрез отказался. Он был богатый человек и, конечно, мог отказаться. А добродушие? Конечно, он был добродушен, но он был также крупным дельцом, а дело его не ладилось.

– Благодарю, – ответил господин Хольменгро за приглашение, – но на этих днях я не могу. Прошу извинить меня.

Для чего ему было нужно принуждать себя? Он был человек самобытный, его воспитанность не напускная, но он мог показываться в своем настоящем виде. На это он имел достаточно денег.

Но разве можно было устраивать свадьбу без господина Хольменгро? Адвокат Раш поговорил об этом со своей невестой, и они оба пришли к заключению, что без господина Хольменгро нельзя. У них будет доктор, у них будет пастор, обладающий известным именем, Ларс Лассен, у них будет судья из Ура с женой, – вот и все. Никто из родных жениха и невесты не приедет на свадьбу. У бедняжки иомфру Сальвезен совсем не было родных, а родственники жениха все были чиновниками на юге, их нельзя было беспокоить ехать так далеко. Это были люди, которым Нордланд достаточно надоел в свое время. Телеграфист Бардсен не был приглашен, потому что с ним никто не был знаком, он никому не сделал визита. Тоже манеры, нечего сказать! Разве можно не делать визитов? Кто же еще оставался? Поручик уехал, иначе он непременно пришел бы на свадьбу иомфру. О, конечно! Несмотря даже на то, что он был так болен последнее время. Господин Хольменгро был тоже болен и тоже отказался. Кто же еще?

Но господин Хольменгро был необходим. Когда он услышал, что свадьба отложена исключительно из-за него, он был очень польщен этим и принял приглашение.

– Такое великодушие совершенно побеждает меня, – сказал он.

И свадьбу отпраздновали тихо и просто, но совсем, как подобает образованным людям. Было вино и речи, и телеграммы, и пение под окнами.

Пастор Лассен был такой славный. Он, положим, немного преувеличил торжественность, круглый воротник слишком пышно лежал у него на шее. Поэтому доктор Мус был вначале очень сдержан с ним. Но разве можно было кому-нибудь равняться с доктором Мусом, этим образованным человеком до кончика ногтей! Но после обеда доктор Мус немного смягчился и с удовольствием говорил с пастором о книгах и экзаменах. У них оказались совершенно одинаковые убеждения. Доктор Мус удивлялся даже, что пастор Лассен происходил не из образованной семьи.

– Как вам нравится здесь, на моей родине? – спросил пастор Лассен.

– А, да ведь знаете, здесь не то, что на юге. Но у меня здесь занятие. Придется потерпеть некоторое время.

– Да, таково уж нам всем – чиновникам. Я тоже не знаю, для чего мне оставаться здесь. Я нашел себе заместителя.

Доктор ответил:

– Я думал, что, так как это ваша родина и что вы так недавно уехали отсюда… Впрочем, ваше здоровье, кажется, страдает от здешнего климата.

– Да, я никогда не бываю совсем здоров. Мне здешний воздух вреден. Это, верно, от того, что я долго прожил на юге. Все время, пока я учился. И потом еще душевное состояние. Меня тянет к более крупной деятельности. Я нахожу, что только выдающиеся личности могут ужиться здесь на севере. Мой епископ говорит то же самое.

Но доктору показалось, что откровенность пастора зашла слишком далеко!

– До некоторой степени, пожалуй, – сказал он, – но это относится не ко всем.

Вы скоро уезжаете?

– Через несколько дней, я уже укладываюсь. Молодые получали в подарок хозяйственные предметы и серебро. Благодаря задержке свадьбы все подарки пришли вовремя. Поручик прислал невесте золотые часы с цепочкой. Это было наградой за долгую службу, и иомфру Сальвезен плакала от благодарности.

– Скажите пожалуйста, поручик ездил в Трондхейм и вспомнил обо мне! Нет человека лучше поручика.