Толстовский дом

Ольга Алексеевна заметила, вздохнула – ну вот, не было печали… девочка страшно, до немоты, боится Андрея Петровича, Алену и ее саму, боится всех, кроме Ариши. Но что Ариша, Аришу и муравей не боится… Они все, буквально все делают, чтобы Нина чувствовала себя как дома, а она вместо благодарности – боится… Она и правда какая-то отсталая…

Но даже если Нина не блещет умом, если она эмоционально неразвита, даже если она отсталая, необходимо выполнить поставленную задачу – позаботиться о ней и создать в семье хорошую обстановку. Не для того они ее взяли, чтобы девочка боялась и была несчастна. И не для того, чтобы самим чувствовать себя дискомфортно.

– Нина, а ты знаешь, как тебе повезло? – доброжелательно улыбнулась Ольга Алексеевна. – Девочки сегодня приглашены на день рождения к однокласснику, Виталику Ростову. И ты тоже пойдешь. Это будет для тебя как… как первый бал Наташи Ростовой.

Нина не улыбнулась, и Ольга Алексеевна вздохнула – они с девочками недавно посмотрели фильм «Война и мир», а Нина не знает, кто такая Наташа Ростова.

Алена нахмурилась:

– Мусик, это же не просто одноклассник! Это Виталик Ростов. Ты ведь знаешь, кто у Виталика родители! Виталик пригласил только нас, и Таню Кутельман, и, конечно, Леву Резника.

Андрей Петрович недовольно поглядел на жену:

– Опять двадцать пять!.. Резник, Кутельман… А что, других-то в этом классе нет?..

– Я понимаю, понимаю, но, Андрюшонок, пожалуйста! – значительным шепотом отозвалась Ольга Алексеевна. – Девочкам рано об этом знать! Подрастут, сами поймут…

– О чем это нам рано знать? – оживилась Алена. – Что Лева и Таня – евреи? Подумаешь, тайна, покрытая мраком. Национальность в классном журнале написана на последней странице. Мы вот русские. У нас в классе есть одна татарка, один татарин и три еврея.

– М-да… вот девка, ничего от нее не скроется, муха мимо носа не пролетит! – смущенно крякнул Андрей Петрович. – Ну все, хватит, проехали…

– Лева – еврей, Таня – еврейка. Они евреи, и что? – не отставала Алена. – У нас ведь все равны. Да?

– Да, и русские, и татары, и украинцы, и лица еврейской национальности, – торопливо ответил Андрей Петрович.

– Все, хватит об этом, – поддержала Ольга Алексеевна.

Андрей Петрович и Ольга Алексеевна, как всегда, понимали друг друга с полуслова – они ни в коем случае не антисемиты! В Техноложке – не на кафедре марксизма-ленинизма, конечно, – но на технических кафедрах работали евреи, и Ольга Алексеевна поддерживала со всеми хорошие отношения, абсолютно не обращая внимания на национальность. В райком раз в месяц приходил завкафедрой марксистско-ленинской эстетики философского факультета университета Моисей Соломонович Коган, читал лекции по культуре, и Андрей Петрович очень его ценил, всегда с большим интересом и уважением…

Но – одно дело поддерживать отношения на рабочем уровне, а совсем другое пускать их в дом, в семью. Так девочки и замуж за евреев могут выйти! А ведь еврей по служебной лестнице не продвинется, начальником не станет, а уж о партийной работе и говорить нечего. И в университет, к примеру, евреям хода нет.

Алена уселась на колени к отцу, прижалась, невинно заметила, высунувшись из-под его руки:

– Пусик, но ведь ее… то есть нашу новую сестру Нину не приглашали! Все-таки Вадим Ростов, мировая знаменитость.

– Пойдет без приглашения. Она – Смирнова, – весомо произнес Андрей Петрович. – И чтобы никаких лишних разговоров в гостях у этих ваших мировых знаменитостей! Никаких «кто» да «откуда». Вы три сестры Смирновы, и точка.

– Да там никто и не спросит. Им безразлично, девочкой больше, девочкой меньше… – улыбнулась Ольга Алексеевна. – Они люди искусства, заняты только собой…

– Балеруны… – неопределенно пробормотал Андрей Петрович. – Все эти люди искусства для государственного престижа за границей, конечно, важны. Но вы, девочки, не тушуйтесь там. Мы и сами с усами.

Андрей Петрович всегда называл певицу Кировского театра Светлану Моисееву и пианиста Вадима Ростова «балерунами». Поют и пляшут, пока другие делают настоящее дело. Взять, к примеру, его. Первый секретарь Петроградского райкома – это ж какая на нем ответственность! Район у него один из главных в городе, 500 тысяч жителей, он хозяин в районе. Все в районе подчинено ему, он непосредственно руководит предприятиями, всей социально-культурной сферой… здравоохранением, соцобеспечением, учебными заведениями. Партия по 6-й статье Конституции – ведущая и направляющая политическая сила общества. Это вам не петь и плясать!

– А у нее нет платья! – выдвинула последний аргумент Алена.

Девочкам к этому дню купили кое-что в закрытом отделе Гостиного Двора. Толпящиеся в очередях, возбужденно перекликающиеся: «На первом этаже Перинной линии выбросили импортные босоножки!» – «Нет, не на первом, на втором!» – не знали, что счастье совсем близко – отдельный вход с Садовой линии вел мимо складских помещений на третий этаж в секцию, где ВСЕ было импортное. Итальянские сапоги, финские куртки, югославские дубленки, и все по специальным ценам.

Завотделом посоветовала брать девочкам венгерские марлевые платья с вышивкой и кружевами. Ариша согласилась примерить и была в этом платье как нежная принцесса, а Алена закапризничала – платье детское. Выбрала розовую гипюровую кофту и узкие синие брючки. Заодно Ольга Алексеевна и себе купила костюм, строгий синий пиджак и расклешенная юбка в синюю и красную складку, можно и на работу, и в театр.

– У нее нет платья! Что она наденет, что?! – возмущалась Алена.

– Наденет что-нибудь, – рассеянно отозвалась Ольга Алексеевна, присела на диван рядом с Ниной, прикоснулась к плечу, мимоходом удивившись птичьей худобе. – Нина… Нина, я понимаю, что ты нервничаешь, что для тебя все здесь внове… Но ты сегодня пойдешь в гости, и я должна сейчас объяснить тебе правила поведения. Ты понимаешь?

Нина не отвечала, смотрела в пол. Ольга Алексеевна с неудовольствием отметила: «Туповата».

– Ты… тебе лучше вообще забыть, кто ты и откуда. Ты никому – слышишь, никому не называешь свою прежнюю фамилию. Не рассказываешь, где ты раньше жила, кто твоя мама.

– Олюшонок, ты как-то чересчур, все ж таки мать, – смущенно крякнул Андрей Петрович.

– Андрюшонок! Нам необходимо расставить точки над «i». Это для ее же блага… Нина! Ты хочешь, чтобы все знали, что твоя мама пила? Чтобы к тебе относились как к дочери, уж извини, алкоголички?.. Что ты так смотришь? – растерянно спросила Ольга Алексеевна, поймав странный взгляд, изучающий, неожиданно недетский.

– Я читала мамин дневник, – тихо сказала Нина.

– Ну, многие дети ведут дневники… когда я была ребенком, я тоже вела дневник, – осторожно ответила Ольга Алексеевна.

– Я читала ее взрослый дневник.

Ольга Алексеевна зажмурилась. Какая злокозненная девочка! Притворяется тихой, а сама строит злые козни!.. Что же теперь, обратно ее везти?.. Документы на удочерение будут готовы в понедельник – для Андрея Петровича все делается мгновенно.

– И что твоя мама написала в дневнике? – обреченно спросила Ольга Алексеевна.

– Что она всю жизнь любила моего отца. Она его потеряла, поэтому она пила, – застенчиво прошептала Нина.

«Слава богу», – подумала Ольга Алексеевна.

Она не злокозненная, просто ничего не знает, – не знает, но пытается судить, разобраться своим умишком…

– Перестань нести эту слезливую чушь… Любит, не любит… не твоего ума дело. Это же просто… грязно! – брезгливо сказала она. – Все, хватит об этом. …Нина, я не предлагаю тебе забыть твою маму. Несмотря ни на что, она твоя мама. Я предлагаю тебе никогда не говорить вслух, кто ты и откуда. Поняла?.. Скажи, ты поняла?.. Нина, мы договорились?

Нина тяжело, как будто не гнулась шея, кивнула.

…В мамином дневнике упоминались два имени – Ольга и Андрей. В дневнике было много пропусков, помарок, многоточий, но она поняла главное: мама и Ольга любили одного человека, Андрея. Ольга вышла за него замуж, а маму выгнала из дома и из Ленинграда.

У Нины, прожившей все свои одиннадцать лет в поселке, в полуразвалившемся доме с веселыми пьющими соседями, конечно, имелся четкий ответ на вопрос «откуда берутся дети». Когда мужчина и женщина выпивают, веселятся, ложатся на кровать и делают ЭТО, ЭТО бывает прилично, когда мужчина лежит на женщине, а бывает неприлично, как делают собаки. Но доскональное бытовое знание только увеличило ее недоумение – неужели мама делала ЭТО с Андреем Петровичем? Неужели мама всю жизнь любила этого человека с животом и тяжелым взглядом? Нина думала, что он похож на артиста Ланового с открытки, такой же красивый, необыкновенный.

Ее забрали, потому что она дочь Андрея Петровича. Он заставил Ольгу Алексеевну забрать ее. Она не хотела ее забирать, она и переночевать у них не хотела, даже присесть отказалась. Брезгливо морщилась, кривилась, когда открыли шкаф, чтобы достать вещи, а оттуда вывалились бутылки. Но ведь это она во всем виновата! Из-за нее мама пила!

«Ненавижу, ненавижу… – твердила про себя Нина. – Буду жить у них и ненавидеть, а потом отомщу…»

ПОТОМ отомщу… Никто не станет вступать в прямую конфронтацию, если ты еще не взрослый и от всех зависишь.

– Как она пойдет?! Без приглашения! Без платья! – перечисляла Алена.

Андрей Петрович притянул к себе близнецов, посадил на колени и, поманив рукой Нину, – и ты иди сюда, неловко пристроил Нину между коленей и обнял сразу всех троих.

– Алена! Смотри у меня, Алена! – притворно строго сказал он. – Три сестры Смирновы – это звучит гордо. Ты меня поняла, кисонька?

– Мяу! – свирепо ответила Алена.