Золотой козленок

? У нас таблеток от головы нету? ? трогательным изнемождённым голосом вопросил Фунтик.

? У нас их нет и от жопы. Таблетки от головы ? для тех, у кого она есть, ? напомнил дружок, не сумев даже в столь скорбную минуту обойтись без своих дерзких шуточек. Склонившись над болящим, он предложил: ? Может, обезболивающего?

Фунтик покрутил головой, выражая готовность нести всю полноту страданий. Он снова принял горизонтальное положение: тяжело дыша, закрыл очи.

Жульдя-Бандя всё же оставил у изголовья несчастного бутылку «Рижского», памятуя о кодексе Гиппократа, которому он, к слову сказать, клятвы не давал. Быть свидетелем человеческих страданий ? занятие не из приятных, поэтому он оставил друга на сохранение Всевышнего.

Крестя его чело, где, по опыту, боль праздновала победу, скорбным голосом прошептал:

? Спаси и сохрани, Господи, непутевого раба твоего, и пусть ложе сие ему будет пухом.

Фунтик мучительно улыбнулся, искренне сожалея о прожитом дне.

? Пойду прошвырнусь, ? прощаясь, объявил Жульдя-Бандя.

Вскоре он уже шествовал по проснувшемуся городу, вливая в его жизненную артерию свой скромный посильный вклад. Светлая улыбка хронического оптимиста озаряла лицо великого прохиндея. Окрепшее солнце вытрусило людей из одежд. Прагматичные хладнокровные питерчанки оголили ножки, являя миру бледные, цвета слоновой кости телеса.

Дабы придать настроению мажорной тональности, Жульдя-Бандя выпил в летнем кафе кружку «Жигулёвского». Неприлично громко отрыгнул газы, что несколько контрастировало с патриархальным укладом северной столицы.

Проходящие мимо половозрелые школьницы захихикали ещё более неприлично, не разделяя своих взглядов на ветхозаветные правила Санкт-Петербурга. Жульдя-Бандя погрозил им пальчиком, и те засмеялись ещё пуще, будто он погрозил им чем-то иным.

Глава 19. Лёгкий конфуз странствующего сердцееда

В этот момент на противоположной стороне дороги в глаза бросилась пара загорелых высоких ножек, уносящих остальную часть тела в неизвестность. Вскоре таинственная незнакомка утонула в недрах подземки.

Молодой человек нырнул в широкую всепоглощающую пасть подземного перехода, охотно переваривающего в своём ненасытном чреве миллионы законопослушных граждан, не гнушаясь, впрочем, и остальными.

Вскоре, освободив от себя кишечник подземелья, он оказался на финишной прямой. Стройные ножки были уже на значительном удалении, и Жульдя-Бандя, размашистой рысью лавируя между людьми, стал-таки настигать, ничуть не задумываясь о способе интеллектуального пленения незнакомки.

Настигнув, сзади деликатно обхватил кистью руку чуть выше локтя:

? Девушка, извините… ? та, продолжая шествовать по грешной земле, как и все жители мегаполисов, не желающие тратить времени на глупые расспросы приезжих, высокомерно-презрительно обернулась. ? Де… де… де… ? герой-любовник сконфузился, ниспадая в тональности.

Под жирным слоем макияжа скрывались останки безвозвратно ушедшей молодости. Она выглядела, как копчёная скумбрия с истёкшим сроком годности, которую реанимировали подсолнечным маслом.

Таинственная незнакомка, без сомнения, разменяла седьмой десяток: морщинистое лицо и острый подбородок выдавали в ней старуху Изергиль. Ямки на висках, щеках и под нижней губой наталкивали на мысль, что у неё вакуумным насосом выкачали всю жидкость на лице. Это же подтверждали впалые, как у шимпанзе, глаза, будто они прятались в глазницах, чтобы не видеть цветущей и благоухающей жизни вокруг.

Жульдя-Бандя от всей души передумал знакомиться, и на ум не приходило ничего, кроме как попросить у неё закурить. Однако странствующий сердцеед не мог себе позволить снизойти до какого-нибудь ростовского пижона. Он в замешательстве искал достойный выход из столь щекотливой ситуации.

Напрашивалось спросить, например, о месторасположении музея революционной славы, но возникал риск предстать либо коммунистом, либо сумасшедшим, что на данном историческом отрезке расценивалось одинаково. Жульде-Банде хотелось убежать, но он не готов был сосуществовать с собой, неся бремя интеллектуального труса.

? Извините, вы не подскажете, как попасть в Сандуновские бани? ? нашёл он спасительное решение, изобразив на лице наивность провинциального туриста.

Та ехидно улыбнулась, отчего лицо её приняло ужасающе-мистические черты:

? На метро до Московского вокзала. Поездом до Москвы. Там спросите, ? сухо, как автоответчик, отрапортовала она. Мстительно улыбнулась и, оставив на лице лёгкий оттенок язвительности, растворилась в людском муравейнике.

Жульдя-Бандя облегчённо вздохнул, снеся от Всевышнего пощёчину по своему натруженному интеллекту.

Глава 20. Жульдя-Бандя спешно покидает место своего интеллектуального провала

С тем, чтобы незамедлительно покинуть место позора, странствующий ловелас остановил такси.

? Куда везти? ? поинтересовался таксист, видя растерянность пассажира.

? Куда-нибудь.

Водитель, трогаясь, настороженно посмотрел на странного молодого человека, пытаясь определить степень его вменяемости, поскольку «куда-нибудь» заказывают только влюблённые, на которых тот не походил, если только не был влюблён в самого себя.

? Деньги есть? ? таксист с недетским любопытством посмотрел на странного пассажира.

Тот похлопал по карману брюк:

? Разве я похож на человека, у которого нет денег?!

Таксист, вдавив педаль газа, хихикнул:

? На прошлой неделе целый час возил одну бляндинку. Она мне: «Извините, я забыла дома сумочку». Ну и что с ней делать? «Что делать будем? – говорю. – Как будем рассчитываться?» Она тут же, на этом месте, ? водитель кивнул в сторону пассажира, ? снимает трусы…

Жульдя-Бандя, представив, что это происходило на том же сиденье, на котором находится сам, почувствовал лёгкое возбуждение.

? Ну и что?! ? заинтригованный развязкой, как домохозяйка, окунувшаяся в омут бразильских мыльных опер, он вполоборота повернулся к водителю.

? Отработала, ? тот загадочно ухмылялся, ещё более интригуя пассажира.

Жульдя-Бандя ясно представил, как бедная блондинка, попавшая в столь щекотливую ситуацию, покрывшись румянцем стыдливости и конфуза, удовлетворяет потребности похотливого таксиста, который вряд ли смог бы завоевать её сердце силою интеллекта.

? Я её на Охтинский разлив отвёз… Она мне, ? таксист хихикнул, ударив ладонью по рулевому колесу, ? своими белоснежными ручками… машину… и снаружи, и внутри выдраила.

«Маньяк!» ? с отвращением подумал Жульдя-Бандя и, не желая более дышать одним воздухом с извращенцем, потребовал: ? Шеф, останови свой дирижабль. Совсем забыл. У меня сегодня лекция среди питомцев районного морга о вреде курения….

Глава 21. Наш неуёмный ловелас знакомится с художницей

Молодой человек осмотрелся в попытке выбрать дальнейший маршрут. С удивлением отметил, что находится в плену меланхоличных церквей, вознёсших свои золочёные купола в небо.

Направился в сторону Спасо-Преображенской. У врат святой обители выдал старухам, открывшим здесь свой крохотный, но надёжный бизнес, ? Христа ради по пятёрке. Те, осыпая щедрого дядю благодарностями, на радостях запели на октаву выше: «Люди добрые, подайте Христа ради…» Исчерпав лимит благотворительности, наш герой отправился дальше.

Через пару кварталов наш странствующий Казанова оказался в Таврическом саду. На скамейке, слева от памятника Есенину, спекулируя внешностью, утвердилась девица, умело маскируя свой интерес к мужскому полу под сводами журнала «Живопись» со статуей обнажённого юноши из белого мрамора на глянцевой обложке.

Она была в газовой сорочке мышиного цвета с тонкими бретелями-спагетти, асимметричной юбке из тонкого габардина с высоким боковым разрезом и волнистым низом.

Как всякая современная молодая женщина, в надежде выделиться среди миллионов соотечественниц, ломая стереотипы, предлагала на обозрение представителей противоположного пола нечто экстраординарное: короткие чёрные волосы, обгрызенные до самой макушки. Выше бровей ? взбунтовавшийся чуб, что наводило на мысль, что та попала под газонокосилку. Узкое личико, тонкая линия бровей, неброский носик, вполне гармонирующий с пластичной фигуркой, нетронутые помадой губы и хитрые карие глазки не могли не привлечь внимания нашего странствующего женолюба, проще говоря ? бабника.

Совершенно очевидно, что интерес девицы к живописи ? ширма, за которой кроется нечто плотское и приземлённое. Жульдя-Бандя с видом полного равнодушия подсел рядом, хотя пустующие поодаль скамейки компрометировали бычьи помыслы незнакомца.

Он стал разглядывать памятник Есенину в безнадёжной попытке припомнить хоть что-нибудь из творчества поэта, но ничего кроме «Шаганэ ты моя, Шаганэ», на ум не приходило.

Незнакомка, как патологоанатом на здравствующего, с холодным безразличием посмотрела на молодого человека, потом, слегка прищурившись, переместила взор на памятник: