Ясная ночь

– Сейчас, сейчас, все по очереди, а вы женщина – крайняя… Она освободиться, сейчас, ваша Лена, всех примет.

– Мы сейчас милицию позовём! – всё тот же неугомонный женский голос.

А вот это правильно, и лучше – роту, на всякий случай. Не выйдет ничего – сам позвоню, но только в крайнем случае, – начнётся же: менты, протокол происшествия, документы, имя-фамилия… А светиться перед этими бандюками не к чему, никак нельзя мне. Надо решётку ломать.

Вдруг голоса стихли. Я испуганно насторожился.

В коридоре явно говорил Вадим. Всё. Я начал тихо гнуть другой вензель. Вместе со своим дыханием слышу:

– Хорошо, хорошо. Нет, милицию вызывать не надо. Мы сами разберёмся.

Женщины галдят. Вадим спокойный.

Мы здесь все не разминёмся. Вы идите. Сейчас всё будет как надо.

«Не давайте ему пройти», – с тоской защемило у меня. Ничего себе: «Хорошо, хорошо»…

Лена шмыгнула к двери. Спотыкаясь о Саввоя я успел схватить её за запястье.

– Пусти, – тихо уже велела она, – другая её ладонь легла на замочную ручку.

Видать в глазах у меня отпечаталось многое. Опасность, просьба, – что-то остановило её на секунду.

– Подожди, Лен. Открыть никогда не поздно… Стой, – шептал я прислушиваясь.

Этот Саввой зашевелился. Дать ещё?! Только его тут не хватает. Семь бед – … За дверью, в коридоре, Вадим обращался уже не к женщинам:

– Дайте пройти. – говорил он внятно, чётко. – Где Лена, где Саввой? Сам поговорю.

– Сейчас. Саввой с ней переговорит. Сначала.

– Ребята…

– Пройти, дай! – отчётливо услышал я Аркашин голос.

Ща Аркадий начнёт действовать – догадался я, – без лишних реверансов.

Женский крик. Глухие удары об дверь. Очень сильный крик. Топот и маты. Я дышал. Всё, покатило.

– Если твоиих положат, откроешь, но тех по голосам больше… Нужно выбираться отсюда.

В дверь застучали:

– Саввой?

Грязное, переходящее в истерическое, сквернословие, какое-то шорканье, резкий топот, усиливающийся говор, – борьба затухала, там добивали. Кроме того, бабы затихли, видать – разбежались.

– Саввой?!

Задёргалась ручка.

– Савва! Кончай скорее.

Тишина потом стук. Громкий.

– Саввой?! Ну че там?!

Тишина и вошкание. Мы вслушивались. Сердце щас выпрыгнет. Вадима с Аркашей слышно не было. «Саввоевцы» победили. Больно быстро…. И теперь они слушали, как и мы, что происходит за дверью.

– Саввой? Открой. Э!?

В дверь ударили. В неё начали бить. Я тащил, толкал к ней письменный стол.

Лена опустилась в кресло:

– Всё, парень, открывай.

Судорожно хватая крутящийся стул, который стоял за столом, больно ударил себя по ноге о его треногу, процедил:

– Млять!

Вот она. Никелированная труба одним концом ввинчивалась в диск под сиденьем, другим намертво крепилась в лапы. Вывинчивая её меня трясло как ту дверь.

Саввой, пытаясь опереться на локоть, озирался. Лена взяла трясущимися руками сигарету, бросила сигарету, прижала ладони к ушам, закрытые веки вздрагивали при каждом ударе.

Вставил треногу в решётку, рванул трубку на себя. Ещё. Дурак. Вытащил. Можно не скромничать. Замахнувшись, ударил по шву. Шлак лопнул.

На полу, встав на четвереньки, что-то хищно бормотал Саввой.

Я дёрнул Лену:

– У тебя есть, хоть что ни будь?!

– Что?

– Средство, какое ни будь, самозащиты – прохрипел я, – баллончик там, пистолет газовый… Ну?!

– Какое средство… – отнимая руку, оттолкнула…

Обозвал её, – простонародно, замахнулся – подавил в себе желание ударить… Щепки, узкие куски штукатурки с полметра летели на пол. Махмуд втягивал голову как на фронте.

– Очнись! Ты хочешь, чтоб нас тут кончили? Лена! По колено! Дура!

Кинулся к трубке. Меня остановило её движение к сумке. Она равнодушно бросила мне электрошок. Это даже лучше. Саввой, глядя на меня, начал цедить что-то неприятное, не по-русски. Тварь спесивая, сидел бы дома. Включил приборчик. Раздался неприятный треск. Под её «Что ты делаешь?!» ткнул им Маринкиного друга в ногу. Он «привычно» упал на ковёр. Я сунул электрошок в карман, снова схватился за трубку. Бил треногой так что искры летели. Саввоя им уже видно. Спина взмокла. Первому на отмахе башку раскроить успею. Шов лопнул. За спиной поднялся визг и глухие удары о перегородку. Обернулся – никого, бросил «инструмент», скрутил, отогнул полосу руками:

– Лезь.

Она смотрела на меня.