Ясная ночь

Лена немного успокоилась, это передалось всем.

– Все расходимся по домам.

– А с этим что делать?

– А… одежда этого парня? Не до него…

– Забыли, пять минут.

– Я уеду. Отдадите ему вещи.

Упоминание о моей одежде вернуло меня к действительности.

– И где она?

– Я подумала к тебе и пошла.

– Одежда?! – Ира! Вот нахрена мне теперь Лена?! Эти сюда несутся, как на бобслее, а я с ними… Да ну – на! Ни Лены, ни одежды. – я занервничал, – Ты иди найди вещи, Бог с ней, с Леной, пойду уже, хватит стирать. Сходи, Свет, – вспомнил как её зовут, – принеси, пусть, хоть мокрые, – попросил я.

Дверь открылась, зашла Лена, без следов косметики, с влажными висками. На пальце, за крючок плечиков подала рубашку и брюки, через руку она держала куртку и накинутый на нее шарф. Я встал:

– Спасибо.

– Вам надо идти.

– Я уже слышал, – взял всё у неё из рук, – спасибо ещё раз.

– Лен, там Саввой приехал, – сказала Света, – он курит. Ты где была?

– В туалете. Он один? Попроси его обождать. Вадима ещё нет?

Дверь открылась, на пороге остановился, очевидно, этот Саввой-Махмуд, или его приближённый или подчинённый. Опрятное лицо кавказской национальности.

– У – у… – сказал он.

Жестом он остановил кого-то за своей спиной, пояснил: – «Мы помешали. Действительно уважи-ительная причина» … Он мягко улыбнулся, очевидно желая вежливо убедиться в своём предположении у присутствующих:

– Я не помешал?

Я бросил вещи на кресло, быстро накинул рубашку, не застёгивая её, взял брюки.

Седеющий, аккуратно подстриженный, в расстёгнутом, (естественно чёрном), до каблуков, пальто, просто смотрел. На меня тоже. В секунду кожа на его лбу натянулась, обозначились желваки, глаза «зависли».

Даже безмятежная минуту назад Света затеребила пуговички у себя на груди. Засуетился и я в ворохе одежды, мне было не до пуговиц манжет рубахи или снимания ботинок, чтобы надеть брюки. А ведь вспомнил: «суетиться – плохое занятие, к добру не приведит», – папа мой так считает… Интересно, что бы он сказал сейчас? – «Несуетись, лишнее». – сто процентов. Я начал себя «тормозить», в своём копошении, и не вольно, прислушался.

– Неплохо вы тут проводите время. А я жду… – вошедший как будто расстроился, чуть не засыпал, и вдруг резко, придурковато проснулся, и рявкнул: – Выйди вон!

Это он кому? Саввой смотрел на Свету. Света подняла голову и тихо вышла, закрыв за собой дверь.

Я уже понял, что в ботинках надеть брюки не получиться, их надо снимать и выдернул ногу из капкана штанины. Надо сесть в кресло, снять ботинки, надеть брюки, после обуться, зашнуроваться, накинуть куртку и можно валить отсюда.

– Куда это она пошла? – послышался разговор за дверью, – за вазелином.

– Тебе что, особое приглашение нужно? – этот Саввой как-то, доброжелательно наблюдал уже за мной.

– Уже, сейчас, – кивнул я.

Буду «поспешать медленно», спокойно теперь. Я всё-таки не собирался выходить из комнаты без штанов, с гордо поднятой головой, как удефелировавшая Света.

– Убери этого лизуна, – брезгливо велел Саввой Свете.

Я замер. Кого? Что… До меня дошло.

Сделал шаг левой, не поднимая головы, а потом ещё два, уверенно «ломая ему зенки». Ещё мешались штанины, я по-прежнему держал брюки в руках перед собой. Он смотрел на меня ещё призрительно, когда я врезал ему каблуком не зашнурованного ботинка в грудь.

Машинально, на выдохе, жёстко, как учили. Я уже был готов к драке, как и кулаки всё сжимающие за пояс брюки, но уже забывшие о них. «Пробил» бы его наверняка, добил бы. Он рухнул на пол сразу, подавившись собственным дыханием, или тем, что хотел сказать, беззвучно.

Неестественно подворачивая ноги в коленях, глухо стукаясь о половое покрытие головой. Бить больше было некого. Он лежал в бордовом жёстком ворсе, чуть растопырив локти, глаза закрыты.

Нормальный ход. Спокойно лежит, тихо. Хоть мелом его обводи. Я его не убил?

Посмотрел на Лену. В расширенных глазах её, было именно изумление, переходящее в ужас. Онемела.

– Ты, дурак что ли? – услышал я её похожее на шёпот.

Попал я путёво, – «спит Саввойка». Одна штанина задралась. Пальто и костюм баксов по пятьсот, а носки, как у меня, «за рубль двадцать».

– Ты вообще? – переспросила Лена, – это же Саввой, -Мах-муд…

Та вижу, что не верблюд. Лежит вот.

– Тебя сейчас убьют. – она показала глазами на дверь.

Я очнулся: «Убьют, точно. За этого «авторитета», П…ц»…

Дверь. Я широко шагнул к ней, бросив брюки. Очень осторожно, как взрыватель снаряда, двумя ладонями, я намертво обнял круглую, с «кнопкой» замочной скважины, латунную ручку. Навалился плечом, всем телом – на дверь.

В ПТУ мы так «играли»: придавишь дверь, – как заперто, мастер не поймёт ничего, прислушается – тихо, дверь закрыта, где все? Подёргает, идёт на вахту за ключом или разбираться с наставником, куда группа подевалась, кто аудиторию закрыл?

Поворачивал ручку по часовой. Примерно я понимал принцип работы таких замков: если поворачивать ручку до упора, то снаружи её не открыть. Поворот – щелчок, поворот – щелчок, (как громко), ещё пол оборота, – всё. Прислушался: за дверью, вальяжно, шло простонародное обсуждение некоторых сексуальных позиций. Двое или трое. Хихикали про мазь лыжную.

А у нас в кабинете тихо – тихо… Вслушиваясь, Лена сузила глаза:

– Теперь точно, мне…

А мне?! «Сибирской» графинчик, и двойную пельменей поставят?! Только отстирали… Так я, с «постирушками», тут надолго застряну. Меня потом вообще, хер отстирают. Бежать. Я принялся лихорадочно одеваться, напяливать одёжу, рассовывать всё своё со столика по карманам. В окно. В окне решётка.

– Просто ты не выйдешь отсюда, – безнадёжно сказала Лена.