13.09

– Я понимаю, Софи, мы движемся слишком медленно, но мы сделаем это. Ни одна жаба не помешает нам, моя девочка. Я не отдам тебя им и не оставлю одну никогда. И мы напишем хоть тысячу песен, если захочешь…

Она с благодарностью, легко, как-то незаметно вздохнула, по-детски уткнулась носом мне в щеку. Щекотно проговорила:

– Старик прав: моя чистота требует твоего присутствия. Я хочу быть только твоей. Хочу, чтобы мы были друг у друга первыми и последними. Да плевать мне на этот мир, и на песенки эти глупые, и на детей…

– Софи.

Она замолчала, и я вдруг почувствовал прикосновение холодной, острой, будто раскрошенный хрусталь, влаги.

– Я нашла здесь тебя. Больше мне этот город ничего не подарит и не даст взять даже силой. Мы уедем отсюда, пообещай, Глеб, что сбежим. Разве тебя здесь что-нибудь держит?

– Здесь есть возможность сделать хоть что-то…

– Глеб! Глеб, очнись! Здесь есть лишь возможность стать одними из них: убийцей, насильником, шлюхой! Мне не нужна эта женская глупость, я не хочу этого больше, я хочу только нас; ничего не хочу!

Злой шепот сделался вязким, забился в уши, стал стекать в носоглотку. Захотелось плюнуть этим сгустком прямо в лицо Софии. Одной резкой конвульсией сгусток затянуло в пищевод, сбросило в желудок, как атомную бомбу на город врага, расщепило дикое секундное отвращение к любимому человеку. Что-то перестроилось во мне. Клетки обновились, все разом, вдруг, и тело стало одним большим атавизмом, нелепым, смешным, будто кто-то другой примерил его на себя и нашел никуда не годным. Я хотел было что-то сказать, я уже подобрал слова, но трель звонка бесцеремонно ворвалась в спальню.

11

Трель превращается в рев проезжающего мимо скоростного экспресса, чуть позже – в гул запускаемых в небо ракет, но вот время проходит, гул стихает, и это уже мерное шипение покрышек на снежной дороге: автомобиль несется по обманчиво пустому городу. Уже ничему не удивляюсь – во мне атрофировалась такая способность. Я просто молчу и жду, что будет дальше. Сияние улиц снаружи, аромат дорогого парфюма, едва слышный рокот мощного двигателя, тихий голос, исполненный назойливым ритмом; мир сросся в моей голове в одно огромное чувство тоски. Что-то происходило вокруг; меня уверяли, «что потрясение может быть болезненным, но оно того стоит». Затянувшийся монолог, начатый у нашего дома, не прекращался до «Ингрии», небоскреба на площади Оккервиль у одноименной речушки; безликая масса из стекла и бетона посреди пустырей.

– …Потрясение может быть болезненным, но оно того стоит. Наука не стоит на месте, и мы вынуждены адаптироваться. Наша психика гораздо более гибкая, чем о ней принято считать. Когда ты поймешь… когда увидишь сам… то просто подумай об этом абстрактно… Более отстраненно, чем обычно. Иначе вся эта затея, моя помощь вам, мои риски полетят к черту. Пожалуйста, Сегежа, восприми это… цинично. И все сработает.

Огромный «Аурус»[33 - Aurus (от Au – «золото» и rus – сокращение от Russia) – российская марка автомобилей представительского и высшего класса], внушительный внедорожник последней модели, плавно выехал из туннеля на площадь. Показалась и тут же скрылась за громадой здания перспектива широкого проспекта; тут и там вдоль дороги кто-то будто бы обронил детский конструктор, и детали его сами сложились в подобие зданий – вызывающе хлипких, серых и страшных. Непривычно ухоженные деревья парка имени Есенина, значительно расширенного за послевоенные годы, окружали парковку у подножия небоскреба. Автомобиль миновал залитый бетоном пятак, неспешно углубился под брюхо «Ингрии», проехав поднятый шлагбаум и салютующего водителю охранника.

– Что здесь?

Гул мощного двигателя покатился по утробе подземной стоянки. Спираль дороги вела автомобиль словно по кругам ада. Наконец, мы достигли «Уровня Отгрузки» (как гласила надпись на бетонной стене), Николас ван Люст выбрал свободное место между несколькими не менее шикарными автомобилями, заглушил мотор, и только тогда ответил:

– Здесь мудрость.

Лицо его излучало благоговение. Была на нем странная улыбка, неуловимо мечтательная, красивая и пронзительно мягкая линия губ.

– Мудрость? – растерянно переспросил я.

Он кивнул.

– Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо число это человеческое…

До меня дошло вдруг, что этот полоумный цитирует Откровение Иоанна Богослова.

– Если число это равно двадцати восьми тысячам евро, то пусть будет числом зверя.

Николас усмехнулся, хлопнул меня по плечу, подмигнул.

– В оригинале было три шестерки, это и дети знают. Точно не известно, почему именно это число, но мне нравится версия про шестой день, когда был сотворен человек; через него грех вошел в мир. Что-то еще про золото, уплаченное царю Соломону… Но золото это так скучно.

– Николас, – глухо произнес я. – Зачем мы здесь?

Кажется, история повторялась.

– Ты говорил, что поможешь нам с деньгами…

– Правильно. И мы пришли взять свое.

– Хорошо. Тогда давай прямо сейчас выйдем из твоего великолепного автомобиля и…

Николас замотал головой и сказал:

– Выйду только я. Пропуск на заказчика. Ты здесь посторонний, и на этом уровне тебе разрешено находиться только в транспорте. Таковы правила, и я не буду их нарушать. Если бы ты знал, скольких людей пришлось просить, заставлять, умолять… Я уж не говорю о деньгах!

– А о чем же еще говорить, ведь мы приехали именно за деньгами! Ведь за ними?

Бельгиец вдруг посмотрел на меня очень-очень пристально, так, что я смог без труда рассмотреть в его белках красные капилляры, радужку цвета отборного кофе и черные, уходящие в бесконечность, зрачки. Таким серьезным Николас ван Люст не был, кажется, никогда.

– Сегежа, – тихо, ласково проговорил он, – пообещай мне, что не наделаешь глупостей.

Я заморгал, отгоняя наваждение от его взгляда.

– Какие еще глупости, по-твоему, я могу наделать? Ведь мы здесь для того, чтобы ты помог нам, да?

– Да.

– Тогда и глупостей никаких не будет. Только объясни мне, пожалуйста, какого черта…

– Глеб. Пообещай. Не делать. Глупостей.

Нечто в голосе Николаса заставило сделать глубокий вздох и сказать:

– Хорошо. Обещаю не делать глупостей. Но скажи мне уже наконец, ты дашь нам денег или нет?

Он улыбнулся – широко, собирая морщинки вокруг рта и глаз, превращая лицо в узор снисхождения.

– Нет. Вы заработаете их сами. С моей помощью, да.

Салон автомобиля сузился, превратился в кабину какого-то ужасного батискафа, заброшенного на дно океана. Затрещало стекло иллюминатора, черная вода ударила в грудь ледяной струей, и вот уже вся тяжесть стихии плющила и разрывала в клочья жалкий мирок вокруг.

– Не выходи из машины. Я очень скоро вернусь.

Щелкнул замок. Николас покинул гибнущее судно, уверенно направился к неприметным дверям лифта. Он вновь улыбнулся и исчез за красно-желтыми створками.

Тело мое не всплыло распухшее, синее со дна океана. Так и осталось там, в изувеченном батискафе, окруженное глубинными мыслями-монстрами. Слепые бледные уродцы медленно-медленно просачивались сквозь рваные края трещин кабины, зажигая тусклые огоньки на своих смешных хрупких отростках над огромными головами. Их тупые зубы вгрызлись в лицо, возвращая умершие нервы к жизни. Одним мощным вздохом вогнал в легкие столько воздуха, что потемнело в глазах. Тряхнув головой, с остервенением, сильно, вытянулся в сиденье, убедился, что мышцы в порядке, а кости целы. Огляделся. Увидел надпись «Уровень отгрузки». Тихонечко застонал: понял вдруг, что мудростьдействительно где-то здесь.

Время шло: секунды срастались друг с другом, превращаясь в безобразные, похожие на клетки неизвестного вируса минуты, стекали по лобовому стеклу, но не вниз, а вверх, и оттуда, с крыши внедорожника, будто притягивались к потолку огромным невидимым магнитом. Таких опухолей набралось уже около сорока, и когда сорок первая взлетела под потолок, из чрева лифта появились силуэты людей. Светло-лиловая униформа делала их похожими одновременно на врачей и военных. Люди осторожно везли на компактном электрокаре приличных размеров сверток. Они переговаривались с идущим рядом ван Люстом; не было слышно ни слова. Мой взгляд сфокусировался на загадочном свертке. Я знал – и не знал – что в нем.

Дверь багажника распахнулась; будто кто-то спустил с цепи псов: я услышал обрывки лающих фраз:

– Natuurlijk zijn deze problemen opgelost, heer van Lust…[34 - (нидер) – Разумеется, эти вопросы улажены, господин ван Люст…]