Согласен, – при напоминании о кайле у меня непроизвольно заныли руки.
Рваный неожиданно остановился и обернулся ко мне.
–
Подымим?
Я согласно кивнул головой и уселся на валежину. Рваный неторопливо скрутил самокрутку и вопросительно посмотрел на меня:
–
Табака, что ли, нема?
–
Дак не курю я, – развёл я руками.
–
Действительно братва говорила, что не нашенской ты закваски, – буркнул Рваный.
–
Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался я. – Что там ещё братва обо мне говорила?
Рваный ожесточённо затянулся и оглянулся по сторонам.
–
Много чего, но не это главное.
–
А что же?
–
Сватали меня подмогнуть тебе в преисподнюю попасть, – он пытливо посмотрел мне в глаза, – но я отказался.
–
Чего же так? – как можно равнодушнее спросил я, а сам внутренне подобрался.
–
Я честный вор. У меня квалификация. По «мокрому» – это не моё.
–
Чего ж они к тебе обратились? Неужели ни одного «обезбашенного» не нашлось?
–
Может быть, не нашлось, а может быть, и нашлось. Я-то, вишь, отказался, а кто другой, могёт быть, и не смог.
Я на мгновение задумался. По всей вероятности, так и не оставят меня в покое эти зэковские «примочки».
–
А мне почему сказал? – поглядел я Рваному прямо в глаза.
–
Ты парень шустрый, а я не хочу в крайняках оставаться, когда возня начнётся, – как о само собой разумеющемся промолвил он.
–
За что срок мотаешь? – перевёл я разговор в другое русло.
–
За любовь, – тяжело вздохнул честный вор.
–
Да ну! – подбодрил я неожиданного собеседника.
–
Ты не смотри, что у меня шрам во всю щеку, – начал свой рассказ Рваный. – Это ещё в детстве я с забора упал, когда в соседский сад за яблоками лазал. Это здесь братва думает, что я в драке пером получил.
–
Для авторитета в самый раз, – поддакнул я.
–
Случилось мне в свои тридцать годов в кралю одну влюбиться, – продолжил свой рассказ вор, – да барышня та оказалась не из простых, а дочерью какого-то чинуши. Я к ней и с этого боку, и с другого, а она ни в какую, но подарки и побрякушки всякие любила прямо страсть. Привёл я её как-то в ресторацию и сомлел под водочку – подарил ей цацки золотые. А цацки те с дела одного удачного были.
–
Ну, ты даёшь! – не выдержал я, – Кто ж палёные вещи дарит?
–
Сомлел, говорю, – сокрушённо вздохнул Рваный, – Кто же знал, что цацки те родителев её обокраденных. Вот и пострадал, значит, я через ту любовь окаянную.
Глядя на переживания попавшего впросак вора, я невольно рассмеялся.