Империя в огне

И я стал внимательнее прислушиваться к телу, в котором на этот раз поселилась моя душа. Звериная лёгкость и непринуждённость, с которой я передвигался, говорили только об одном – тело было тренированным, и тренированным для боя. Остальное зависело от меня и удачи.

– Что бы ты ни увидел, не обращай внимания, – загадочно произнёс вечером следующего дня Байрам. – А если хочешь остаться в живых, держись рядом со мной.

Я ничего не понимал, но расспрашивать сотника подробнее мне было не по чину, поэтому я молча кивнул головой.

Я не знаю, сколько пленных тангутов было принесено в жертву на похоронах Чингисхана. Говорят, что в посмертной воле хан приказал покарать предателей и вырезать всё население тангутской столицы. А волю покойных выполняли свято. Поэтому вслед за мужчинами приняли свой крест женщины. Но это были пленные, тут всё понятно. Я пришёл в полное недоумение ночью, когда проснулся от тычка в плечо.

– Т-сс! – сверкнул в темноте зубами Байрам. – Следуй за мной.

То, что я увидел этой ночью, полностью перевернуло в моей голове понятия «свой-чужой». Восемьсот кешик- тенов Чингисхана, орудуя ножами, вырезали две тысячи воинов охраны. Кровь лилась рекой. По-видимому, на ужине в пищу обречённых было подмешано снотворное, потому что они спали беспробудным сном. Столько понапрасну пролитой крови, как на похоронах Чингисхана, я не видел никогда. Казалось, что сам воздух пропитался густыми испарениями человеческой боли.

– За что своих-то? – не смог удержаться я.

– Хан завещал, чтобы место его захоронения осталось в тайне.

А мне вспомнились секретные объекты, которые строили военнопленные во время Отечественной войны. Немцы точно таким же способом сохраняли полную секретность. И тут меня осенило!

– Постой, а мы, мы ведь тоже свидетели?

– Мы кешиктены хана, – гордо приосанился Байрам, судя по имени, он был татарин. – А, согласно законов Чингисхана, один кешиктен приравнивается к войсковому тысяцкому.

«Ну-ну, – усмехнулся я про себя. – Старо предание, да верится с трудом. У монголов под пятой полмира, найдут где новых кешиктенов набрать, если для них жизнь человека ничто. Только вопрос, когда начнут убивать нас?»

Убивать нас начали на обратном пути, когда мы ехали по узкой горной дороге. Бабье лето – это такая пора, когда умирать совсем не хочется. Хотя, если быть совершенно честным, умирать следует в преклонном возрасте и естественной смертью, а лучше всего жить вечно. Но у монголов отношение к жизни и смерти совершенно иное, чем у нас. Поэтому когда нас начали закидывать стрелами, для всех, кроме меня, это оказалось полной неожиданностью. Но, поняв, что их убивают свои же братья по оружию, воины отбросили прочь щиты. Окончание трагедии под названием «похороны Чингисхана» проходило в полной тишине, под лёгкий посвист стрел и сдержанные стоны умирающих. Ни проклятий, ни яростных потрясаний кулаками, всё просто и обыденно. Восемьсот кешиктенов из личной гвардии Чингисхана принимали как должное назначенное им судьбой. Изо всех присутствующих только один я был не согласен с данной постановкой вопроса и лежал, укрывшись между камнем и трупом лошади. Одни стрелы с противным чмоканьем впивались в бок несчастного животного, другие, высекая искры, отлетали от закрывавшего меня камня. Я представил, что с таким же звуком они начнут дырявить моё тело, и меня аж передёрнуло. Мне не довелось быть подданным хана, поэтому умирать особого желания не имелось, хотя я всё-таки получил лёгкую рану в левое плечо. Когда всё стихло, я затаился и стал ждать, что же будет дальше? А дальше было совершенно обыденное для таких мероприятий дело: среди тел, распростёртых по камням, пошли ребята из убойной команды. Они лихо добивали подающих признаки жизни кешиктенов ножами, в среде воинов называемым «избавитель», а я, как тот Колобок, мечтал о невозможном – уйти и от лисицы.

Где-то совсем рядом послышался приглушённый вскрик. Кто-то с помощью избавителя очистил от чьего- то присутствия нашу грешную землю. Мне стало горько и обидно. Только попаду в такие интересные времена – как меня тут же пытаются убить. «Вот сейчас и твоя очередь…» – будто о ком-то постороннем подумал я.

– Привет! – сказал я склонившемуся надо мною.

Но тот оказался некультурным и не ответил на приветствие. Наоборот, попытался полоснуть кривым засапож- ником по шее. Ну, это мы уже проходили и подставлять жизненно важный орган под сталь не пожелали. Вместо этого мы сами некультурного мужчину превратили в потерпевшего. Он удивлённо вскрикнул и, обильно фонтанируя хлынувшей из горла кровью, завалился на меня.

«Вот только этого мне сейчас и не хватало!» – выругался я нехорошими словами, пытаясь выбраться из-под трупа.

Наверное, видок у меня был ещё тот. С головы до ног в крови убитого врага. С диким оскалом буйнопомешанного. В одной руке нож, в другой подобранная с земли сабля. Кровавый маньяк, да и только!

Монголы были людьми войны, и непредвиденные обстоятельства составляли непреложную часть их жизни. Долго удивляться и растерянно покачивать головой они не стали, а дружненько бросились ко мне. Их можно понять, они ведь не видели моего сольного выступления с лопатой, а зря. Орудовать саблей, как нападавшие, я не умел и отбросил её в самом начале заварухи. В моих руках неведомо как очутилось копьё с толстым древком, такие ещё называют рогатинами. И тут я разгулялся. Минут через десять ребята поняли, что со мной надо как-то по-другому, душевнее что ли? Они отошли «посовещаться». Может быть, решили предложить мне какие-нибудь льготы или там ещё чего, даже, может быть, бесплатную путёвку в Приморье? Ничего нового придумать так и не смогли: пошли старой натоптанной дорогой – позвали лучников.

«Люди другие, а методы те же», – подумал я философски, прекрасно понимая – наступает мой последний и решительный бой… Тут вмешался внутренний голос: «Не торопи события! А то кто же за тебя напишет рукопись?»

– Сам напишу, – произнёс я вслух, отбиваясь от летящих со всех сторон стрел.

Боевой транс, в котором я находился, позволял мне это делать легко и играючи. Надолго ли меня хватит? Хватило ровно настолько, чтобы услышать знакомый голос:

– Довольно! Подойди ко мне, урус, – приказал Угэ- дэй.

Я был не в том положении, чтобы скромно отнекиваться и строить из себя буку, поэтому взял и подошёл.

– Второй раз своим мужеством ты доказываешь, что имеешь право на жизнь, – произнёс хан, пристально вглядываясь в моё лицо. – Ты запомнил то место, где похоронен Великий Чингисхан?

– Откуда, я же не местный, – ответил я, преданно глядя в его глаза. – Да и не люблю я похорон там всяких, кладбищ. Боюсь мертвецов!

– Дать моему кешиктену чистую одежду, – сверкнув зеленью глаз, расхохотался хан.

И я понял, что моя жизнь делает очередной поворот.

Глава 2

ПОВЗРОСЛЕВШИЙ ЛЬВЁНОК

– …карается смертью, ибо предавший единожды предаст и в другой раз, – по приказу сотника Берку, десятник и мой непосредственный командир Менге по прозвищу Волчья Пасть обучал меня основным положениям Ясы. – Смерти достоин тот, кто мог, но не оказал помощь своему боевому товарищу, – продолжил он противным голосом.

«И почему сержанты всех времён и народов такие нудные и сволочные?» – подумалось мне с тоской, но затем я встрепенулся и перебил отца-командира:

– Я о таком слышал. Это если в бою побежит один трус, то будет казнён весь его десяток, если побежит десяток, казнят сотню?

– Умей слушать, ты, навоз под ногами верблюда! – по-настоящему взъярился Менге. – Например, если ты встретишь в пустыне человека своего племени, то ты обязан предложить ему попить и поесть, потому что если он умрёт по твоей вине от голодной смерти, то ты будешь обвинён в убийстве и казнён.

Далее я узнал, что не только за серьёзные преступления, но и за любое мало-мальское прегрешение виновные наказывались смертью. К таким преступлением, как убийство, приравнивались блуд мужчины, неверность жены, кража, грабёж, скупка краденного, сокрытие беглого раба, чародейство, троекратное невозвращение долга. Менее весомые прегрешения карались ссылкой за озеро Байкал, то есть в Сибирь.

Я вспомнил своё путешествие в двухтысячный год. Мне довелось работать опером в отделе по раскрытию тяжких преступлений. В то время широко практиковался такой вид преступления, как «кидалово». «Кидали» все кто кого мог, и на очень большие суммы. Дружелюбный и честный некогда народ словно сошёл с ума, в его организме появился новый ген – ген алчности. Все хотели иметь сейчас и много, и для достижения этой цели забыли про элементарную совесть и порядочность. И потерявшие деньги люди не могли вернуть их назад. Погрязшее в коррупции и воровстве государство бессильно разводило руками, беззастенчиво подбирая крошки со стола этих самых «кидал». А учиться законотворчеству следовало у Чингисхана. Надо сказать, что и исполнение наказаний у Великого хана проводилось регулярно и в сжатые сроки. Никаких тебе расследований, доказательной базы на не одну сотню страниц, приговоров, постановлений, мутных разглагольствований о нарушении прав человека. Вывели перед народом, озвучили все его прегрешения, выслушали пару свидетелей, и тут же «подвели пятки к затылку» (сломать хребет). И пускай теперь в последующей жизни он перерождается в порядочного человека. Уже тогда тёмные и безграмотные правители понимали, что государство, в первую очередь, обязано соблюдать права законопослушных граждан, которые стали жертвами жуликов и бандитов, а не наоборот.

– О красивых наложницах мечтаешь, сын ослицы? – отвлёк меня от размышлений о правильном устроении государства не слишком приятный голос моего нового наставника.

– Никак нет! – дёрнулся я от неожиданности.

– Мешок с песком между колен! – последовала команда десятника.

Было у монгольских нукеров[4 - Нукер – дружинник на службе знати в Монголии.] такое упражнение, как бег по пересечённой местности с удерживанием между ног мешка с песком. Упражнение очень полезное, так как оно помогало тренировать мышцы на ногах. Монгол родился на коне, жил на коне, ел и пил на коне, и даже справлял нужду не покидая седла. А это упражнение помогало воину, не прибегая к узде и шпорам, ставшими словно железо коленями направлять движения коня в бою, причём обе руки у него были свободны.

Такая же фишка была и у нашего сержанта, когда я проходил срочную службу в учебной части, только бегали мы с тракторными траками в руках, а в перерывах между бегом до кровавого пота в глазах отжимались на руках от этих самых траков. Ну что ж, солдатская служба была нелёгкою во все времена, а обсуждать приказы командиров меня отучили ещё в Советской армии, и я, покорно сунув меж колен мешок с песком, потрусил вокруг лагеря. Очень неудобная это штука, бежать, пытаясь удержать постоянно выскальзывающий мешок. Приходилось идти на хитрость и, озираясь по сторонам, придерживать злополучное наказание руками. Натёртые ляжки саднили и жгли огнём, но, в отличие от моего времени, санинструктор здесь предусмотрен не был. По совету старого конюха кровоточащие раны я смазывал дёгтем. Через месяц службы хану Угэдэю я вонял точно так же, как любой кочевник. А если учесть, что мыться в течение всего лета монголам категорически запрещает их вера[5 - Считается, что мытьё вызывает грозу и молнию, а молния может кого-нибудь убить. Согласно Ясы, моющийся человек за такое возможное убийство должен быть казнён.], то можете представить какое амбре я источал. В глубине души я радовался тому, что сделать замечание по этому поводу мне было некому. Кроме того, Чингисхан запрещал подданным стирать своё бельё. Истинный монгол надевал халат только один раз, и снимал его для того, чтобы выбросить расползающийся вонючий балахон и облачиться в новый. Оказывается, вода для этих людей была святой и поганить её чистоту своими грязными лохмотьями под угрозой смерти не имел права ни один из людей.

Пробежав таким образом пару кругов, я стал усидчивым, внимательным и любознательным, благо, что самим Угэдэем было приказано заниматься со мной по усиленной программе и отвечать на все интересующие меня вопросы. А произошло это так. После похорон Чингисхана были назначены военные игрища. Там были и джигитовка, и бой с оружием, и стрельба из лука, и борьба без оружия, и многие другие состязания.

Я безо всяких нехороших мыслей сидел и наблюдал за тем, как ловкие ханские ребята пытаются на скаку отобрать друг у друга козла, полоснуть своего противника саблей или изловчиться и намять ему бока.

Вы заметили, что я уже не говорю, монгольские это или татарские воины? Войско Чингисхана было настолько многонационально, что сами монголы составляли едва ли десятую его часть. Чингисхан был мудрым политиком, и солдатами его армии становились все те, кого он победил или кто сдался ему по доброй воле. Так что ко мне уже давно относились как к своему.

– Джучи! Джучи, мать твою перетак! – вздрогнул я от дружеского тычка в плечо. Тычок был настолько дружеский, что я едва не свалился наземь.

«Оказывается, не врали люди, когда говорили, что мат на Руси пошёл от татаро-монгольского ига», – поморщился я, утирая ушибленное плечо. Русские как те дети: что хорошее, то ни-ни, а вот матерное слово запомнили на века, да ещё и присвоили его себе как великое достижение национальной культуры.

– Иди, разомнись, покажи, на что ты горазд, – ткнул пальцем в сторону борцов Менге.

Мне не очень хотелось в такую жару загребать ногами песок и натуженно пучить глаза в попытке свалить очередного соперника. Но я понимал, что таким образом десятник хотел проверить, на что я гожусь, и спорить не стал. Лениво переставляя ноги и расслабленно потряхивая руками, я вошёл в круг. Напротив меня стояла глыба на голову ниже меня, но в три раза шире. Глыба приветливо ощерила лошадиные зубы и утробным голосом радостно проржала:

– Не бойся, суслик, я тебя не до смерти заборю, а только немного покалечу.

– Закрой своё поддувало, мешок с дерьмом, а то из этого отверстия здорово несёт ослиным навозом! – в лучших традициях местных рамок приличия поприветствовал его и я. «Если противник сильнее тебя физически, то постарайся любыми способами вывести его из психического равновесия», – вспомнился при этом совет сержанта-инструктора. Хоть парень и был здоровым, но обиделся как ребёнок. Он запыхтел, словно паровоз, затем, разбрасывая по сторонам песок, провернул вхолостую колёсами и, издав свирепый гудок, рванул вперёд.