Возвращаясь к жизни? Том 3

– Все равно я хочу узнать. Коли вина на мне – тогда и решу, что мне делать.

– Вот это правильно. Ладно. Ночь уже. Иди поспи, а я охраню твой сон. Завтра с утра двинем в горы. Дорога туда не далекая торов пять всего. Но далее тебе идти одному. Утром я тебя разбужу.

– Я тебя буду видеть при свете дня?

– Нет, не будешь, но почувствуешь.

Шуляк, город-торжище, Рыцарь Кириян

Уж три дни прошло, как получил я весточку от своего товарища из столицы. Писал он, что князь наш тяжко воюет на юге страны и сутужно ему. Терпит он нужду и в ратниках, и в деньгах, и в оружии. Стало стыдно мне, что подати уж три года не платил я князю нашему. Торжище разрослось уж предостаточно. Замок начал строиться, и князь был так милостив, что прислал мне трударей и пахарей. Вызвал я сына младшего, казной он ведал моей.

Доложил сыне мне, что дела наши куда как успешные.

– Из накоплений у нас батюшка четыре больших сундука чеканного золота монетою княжеской. По двести тысяч монет в сундуке том каждом. Да злата, что с копальни нашей в слитках – пудов четыреста. Также серебра сорок сундуков таких же, по двести тысяч монет. Это только то, что лежит в хранилище опечатано. Есть еще тысяч триста монет золотых да серебряных в казне на расходы строительные, да разные отложено, чтоб в сундуки не лазить хранилища. Из запасов же продуктовых у нас пшеницы станет кормить всех трударей в округе на год не менее, а еще не получали мы зерна с урожаю свежего. Мяса копченого, сушеного да соленого в бочках, как ты приказывал, на годичную осаду торжища станет. Вина легкого кислого, для пития в хранилище горном такмо станет поить все людство торжища аки водою. Овощей маловато, так на то огороды есть у всех. Как ты говорил, все хранится и обновляется. Ероха сын Василия за всем глядит честно. Как получим оброк по осени прошлогоднее, погрузим на подводы да на продажу пустим путем юго-восточным и северным.

Коли любо тебе будет батюшка цифры все у меня в книге записаны, что куда трачено да откуда получено. Все у меня точно записано до медяка, до полушечки.

– Что про медь не сказал? Али нет ее?

– Есть и медь батюшка. Сундуков сорок стоит, так то монета не надежная в обороте она вся я ее в оплату пускаю, трударям мелким, да каторжникам.

– Каторжникам? Ты сума сошел сыне, на то они и каторжники, что должна работать вечно, да безоплатно.

– Не согласен я с тобою батюшка. Это ресурс трудовой. Я им как деньгами пользуюсь. То туда вложил, то в место другое. И каждый из них как золотой – прибыль приносить должен, а не лежать камушком. Коли они сыты то и работают краше. Вот я и учредил им оплату за труд праведный, а они у крестьян еду покупают. Крестьяне богатеют с того и налоги платят, а с того казна полнится и каторжене споро работают, так как сыты они, а мы при этом не платим за их кормление. Я во всем смотрю, как преумножить казну нашу, батюшка.

– Как же мы такую силу денег собрали сыне, вроде подати честно брали, не грабили?

– Даже снизили батюшка. Просто торжище стало выгодным, как налоги снизил я. Трудари да хлебопашцы стали сытнее жить, богаче. И легче им стало с десяти мешков пшеницы один отдать, чем половину с одного. В первый год туго было, пришлось даже слитки золота на торг отправлять, ну а теперь только копится.

– Отлично сыне, молодец ты у меня, любо мне смотреть на твои старания. Что по хозяйству у нас еще ладного. Хочу я князя удивить нашего, гостинец послать ему деньгами, войском да прокормом.

– Уж простите меня сына вашего, но не понимаю я, почто вы князю служите. Еще пара лет и станем мы сильнее князя, и будет у нас свое княжество побогаче его многократно. Ярослав сын ваш старший, уж так свое войско организовал, что границы северные на замок им закрыл. Войско его все в походах ратному делу учится, а не то, что стражники Булатовы все ходят по торжищу.

– Знаю я успехи Ярославовы, и знаю, что ты у него советчиком. На Булата не серчай у него заботы об охране торжища. Чтоб воров на нем не было, и чтоб торг честно велся. Это забота особая. А что князю я служу безропотно, в этом смысл есть. Расскажу тебе.

Как был я у него, в год тот, что он Рыцарем меня назвал и дал рыцарство, рассказал он мне в кабинете своем, что мечтает он, чтобы мир наш был не разрозненным, а правился по законам им написанным. Хочет он, чтоб науки и ремесла развивалися, чтобы люди богатели и жили покойно в безопасности. Сколько можно, говорит он, терпеть побоища. Князья меж собою сражаются, истощая войною княжества. Мне б таких как ты рыцарей, что бы честно землями правили умножая благоденствие. Чтоб трударей привечали да самодельщиков, чтобы пахарям воли дали землю возделывать, да науки чтоб развивалися. В том говорит причина твоего возвышения, что умело ты правил и не боишься нового, необыденного. И за то я хочу, чтобы подати ты не платил, пускал те деньги на развитие. Я, говорит, читал записки Бога нашего – путника, святые писания. Он нам жить так наказывал, сообща и сильнее мы и богаче мы.

Вот тогда я и понял его замысел. А сейчас он войну ведет за объединение. Часто силой приходится приводить к уму-разуму. Вот по тому я и хочу ему помогать, как положено Рыцарю, по-честному. И потому я вас детей своих привечаю к управлению рыцарством в тех местах, где вы способные по-особому. Ярослав он воин по призванию. Вот и дал я ему дружиной правити, а ты к счету способнее и к преумножению достояния. Вот по тому ты и приставлен мною к управлению казной рыцарства. И ты сам показал, как успешен ты. Вот бы ты казной Георгия ведовал, вот крылья расправил бы.

– Тогда пошли меня с обозом батюшка, постараюсь пригодиться я князю нашему.

– А казной рыцарства радеть будет кто?

– Так Ероха помощник мой справиться. Он смышлен и опытен, да и предан он семье нашей. Возвеличил я его из писарей, за внимательность и радение, да к счету быстрому способности. Поручиться я могу, что он справиться.

Посмотрел я на сына, порадовался. Оперился птенец, вот он вылетит из гнезда отчего. Пусть летит, Ярослава здесь станет с Ерохою.

– Собирай тогда обоз Святогор, сын мой. Возьми два сундука золота чеканного, да пудов сто золота слитков наплавленных. Пять сундуков серебра чеканного. Самострелов возьми и стрел к ним, бери все, мы других наделаем. И прокорма возьми разного. Да возьмешь триста конных ратников, чтоб на обоз не позарились. Напишу я письмо князю нашему, чтоб он принял тебя как советчика.

– А пушки брать, батюшка?

– А готовы ли?

– Леха кузнец десять штук наплавил. Боя к ним огненного наварил да утвари. Только две из них готовы полностью, да испытаны.

– Что ж он паскудник остальные не делает?

– Так не его вина в том, а в работе плотников. Я лично занимался пушек постройкою, как вы приказывали. Плотники те дрянь поставили. Вот Леха и сказал, что не будет на постаменты те пушки ставить. Я проверил и наказал плотников. Пять тяжелых плетей выписал каждому и заставил их переделывать. Денег то заплатили им, как просили те, а они покрасть решили, глупые.

– И как испытания?

– Пушки те поделки демоновы. Как пальнули по первой, картузами кожаными, так всю рощу повырубили, шагов на пятьсот просека, лишь пеньки от деревьев осталися. В картузе том сотня шаричков. Как пальнут, так они летят и разлетаются, каждый цель свою выбирает. Оружие это нечеловеческое, страшное.

– Вот и их бери, пусть князь наш порадуется, может и без войны ему покорются.

Поклонился сын мне поясно и пошел собирать караван в помощь князю нашему.

Берег горного озера, Тём

Проснувшись, я прибрал место стоянки и засыпал кострище, уложив на него срезанный ранее дерн. Осмотревшись, я убедился, что от места моей ночевки, через пару дней, не останется и следа.

Сверившись с картой, я двинулся в путь. Рядом бледной тенью шел Иван, жестами указывая мне дорогу. Идти пришлось не так уж и долго. Искомое ущелье я обнаружил сразу. Собственно я нашел бы его и сам. Огромный валун лежал, справа от тропы и возвещал и том, что путник входит в долину Кладриэля. Дух сгустился, обретя более плотную форму.

– Ну, вот и пришли мы. Дальше сам пойдешь. Ты уверен, что тебе это надобно?

– Ты в Бога не веруешь, али разуверился?

– Сдается мне, что и ты тоже не сильно веруешь. А что там знаю я. Там охранники. Было бы это место людным коли смог бы там ходить каждый. Не для каждого путь тот.

– Я попробую.

– Ну, тогда иди. И правду говорят: «Пес, сидящий на цепи – не заблудится, да и не придет никуда». Иди путник.

Я развернулся и двинулся в ущелье. Первое, что поразило меня так это неестественная тишина этого места. Приглядевшись к траве, я не заметил в ней никакой букашки. Место было начисто лишено животной жизни, будто проклятое. Я обернулся и посмотрел на духа Ивана, что маячил у входа. Он помахал мне рукой и растаял. Делать нечего пошел я дальше.

Вот и трава кончилась, лишь камни вокруг меня были. Ватная тишина воском залепила мне уши. Лишь скрип мелких камней под ногами, звук воздуха из легких выходящего и стук сердца моего – вот все звуки, что слышал я. Страх овладевал мной, постепенно будто наслаждаясь. Вокруг вились темные тени. Внутри в разуме моем звучал их смех радостный, предвкушая смерть мою скорую. Дрожь в ногах стала нестерпимой, и я упал на колени, так как не было сил мне стоять на ногах. Небо потемнело, и горы надо мной сомкнулись куполом, отрезая свет солнечный. Веки будто паутина затянула, и мерзко мне было от этого. Тер я глаза, пытаясь очистить их, и не удавалось мне сделать этого. Стало воздуха мало мне, стал воздух водою. Каждых мой вдох, будто вода вливалась в легкие. Понял я, что смерть близка, за плечом стоит, улыбается. Из последних сил своих ухватился я за меч свой, как за соломинку. Выхватил его и опорой он мне стал. И уперся им в землю я, и с колен поднялся. Разлепил веки и увидел впереди свет мерцающий. И пошел к свету тому на меч свой опираясь, как на палицу.

Воздух стал еще плотнее, как в воде я шел. Мир вокруг меня плыл будто воск оплавленный. Все менялось, словно шел я в своей памяти. Вот увидел я, как пришел в себя, как встал я в горнице Веды бабушки, как трудился я в кузнице, как забруд убивал безжалостно, как пошел тогда я в зиму лютую, как и вышел из нее с сотоварищи. Как с караваном я странствовал, как я послан сюда был Евлампием. Вдруг уперся я в скалу высокую. Понял я, что наверх мне лезть надобно и полез я наверх, по камням гранитным. Лишь тот свет вел меня, становясь все ближе и ярче.

Уж не знаю, как долго лез, только вдруг осознал себя на вершине я. И вокруг облака были и солнце яркое. Задышал полной грудью я, шумом ветра уши заполнились, пелена с глаз прошла, улетучилась, солнечный свет ее выпалил. Я тряхнул головою, очнулся я и на руки свои посмотрев ужаснулся я. В кровь руки были сбиты мои, ногти оторваны. Вся одежда на мне пропиталася кровью той, что из рук моих. Оказалось, что держал я меч за лезвие и изрезал им руки я до костей своих.

Затянул я, как мог, руки тряпками и молитву достал Кладриэля звать. На вершине горы, куда я выбрался, была ровная площадка и стаяла круглая беседка с алтарем в середине. Подойдя ближе, я понял, что она не построена здесь, а высечена из камня горы этой. Подивился я мастерству строителя.

Подготовив все, как Евлампием было написано, стал молитву читать. Раз прочел тихо все. Во второй раз прочитал, ничего не случилося, да и в третий раз я прочел ее без толку. Лишь ветер шептал мне на уши, шевелил на голове мне волосы. Вдруг на алтаре камень стал трескаться и на вершине его осыпаться крошкою. Обнажился кристалл рубиновый, засиял светом он красным, весь мир в кровь окрасивши. И затмила свет солнца тень крылатая. Опустился ко мне дракон огненный. Постоял, посмотрел на меня и вдруг съежился, превратился он в воина с крыльями. Воин тот был высок шага три не менее, лицо имел смуглое, а глаза впрямь драконии, свет огня в них трепетал, пламени.

– Что хотел, сказывай, звал, зачем ты меня смертный человечишка.

Онемел я от вида его, весь закляк как от холода, хоть и жар от него шел обжигающий. Что по сердцу сказать, да не верил я, что придет он, Кладриэль спутник Господа.