Дважды рождённые

– Ну, так получилось, – закрылся от темы Игорь. – Да что ты-то переживаешь? Пузико некому гладить будет?

– Это ты должен переживать, студент. Меня и кто-нибудь другой погладить может, – ответила Альбинка и сделала обиженное лицо.

Она скинула лапу Игоря и включила режим общей связи. Тут же появились голограммы других участников паркового безделья. После утомительного ночного сна их лица выглядели помято.

– Валя, – позвала одного из них Алька, – иди, погладь меня?

Клетчатый лев Вали от столь неожиданного предложения вскочил на лапы. Сделал стойку в сторону молодой пары. Лицо парня на экране отражало смятение и смущение. «Вот ведь знает, кого просить. Эх и хитрая, – усмехнулся про себя Игорь. Он перекатился на другой бок, демонстративно отвернувшись от Альбины и остальных ребят. – Валя бы не только погладил, он и шёрстку бы вылизал. Да ещё и промурлыкал бы что-нибудь поэтическое. Только всё это пустое. Стеснительный – не решится. Если бы Стаса попросила – это был бы реальный выпад в мою сторону. Тогда мне бы пришлось стойку делать». Впрочем, особо наш герой не переживал. Их отношения с Альбинкой были настолько устоявшимися и простыми, что понять их было крайне сложно. Его подруга, любимая в компании за озорную непринуждённость, всегда шутила смело и не обидно. И так же не обидно и легко отвергала ухаживания каждого, кроме Игоря. У девушки было простоватое открытое лицо, от кончика носа усыпанное рыжими веснушками. Огненно-рыжие волосы она оставляла ровно такой длины, чтобы они не распадались на отдельные кудряшки, а волнами стекали от лица на подголовник кресла, на плечи. Девушка не была красивой, но имела в себе что-то цепляющее и волнующее.

– Стас, – позвала Альбина, словно бы прочитав опасения своего друга, – меня Игорь на пару часов одну оставляет. У тебя какие планы?

– Через сколько, Аль? – не замешкался добрый друг Стас.

– Через сколько, Игорь? – продублировала Алька запрос к первоисточнику. Впрочем, наш герой без того всё слышал.

Урок начинался через минуту. А значит, сейчас в его Шелле должны были бы вырубиться все внешние датчики и каналы связи. Да, пожалуй, было только два состояния, когда Шелл становился «бревном», неподконтрольным хозяину: в реабилитационном центре, когда хозяин оставлял его, и во время учёбы, чтобы не было соблазна отвлекаться от занятий. Обычные занятия происходили одновременно у всех сверстников. «Брёвнами» оказывались все, и учиться никто не мешал. А вот студентам было куда как тяжелее. Сложно даже представить себе, как хитро может извернуться фантазия товарищей, понявших, что в их распоряжении есть «бревно» в виде Шелла, неуправляемого хозяином.

– Кончай, Аль. Дай спокойно позаниматься, – попросил Игорь по приватному каналу.

– Стас, – ехидным голосом выдала в эфир Альбина, – он вот-вот «нырнёт». Жду с минуты на минуту. У него лекция сегодня. Ты понимаешь, о чём я?

– Серая кошка на пару часов в нашем распоряжении? – с гоготом вопросил дружище.

– У меня уже есть пару мыслей на его счёт. Если у тебя нет приличных идей на наш…

– Хоть разорвись. Я думаю, мы всё успеем, Аль, – ржал из своего Тигра Стас. – Слушай, а давай его по реке сплавим? В какую-нибудь далёкую страну. Зачем тебе умный, если я такой красивый рядом?

– Нет, Стас, мне Игорёк нужен, – неожиданно и приятно заступилась за друга Альбина. – У него глазки ласковые.

– Они у него просто сонные всегда, – ухмыльнулся Стас.

– Ещё бы, столько спать, – вмешался в разговор другой их приятель Ларик. Он взахлёб рассмеялся и тут же выпал из разговора. Противная манера, но в этом он весь.

– А то ты меньше спишь, – хохотнул Стас. – И вообще, хватит. Не трогайте Игоря, у него жизнь тяжёлая.

– Да? – очень искренне удивилась Аля.

– Точно говорю. А то с чего бы такая уродская морщина через весь лоб?

– Дураки вы все, – сказала Альбинка и загадочно улыбнулась. – Морщинка у него красивая. Игорёк, откуда она у тебя такая изогнутая?

– Не знаю, – флегматично произнёс наш герой. – Наверное, я ею бровь поднимаю.

– Тогда молчу, – поддержал Стас. – Такую бровь поднять отдельная мышца нужна.

– Да ну вас, болтуны, – незло огрызнулся Игорь. – Есть у Шелла функция такая полезная, сейчас покажу.

Он выключил звук терминала. Голоса его приятелей заменились тихой и ненавязчивой музыкой. Это было приятнее, чем слушать их рассуждения о его внешности.

Вот уже полтора века, как звероподобные машины Шеллы стали обязательными для любого человека с десяти лет. Сеть твердила об удобстве, защищённости, безопасности, борьбе с вирусами и солнечной активностью. Оно так и было на самом деле. Четвероногая машина стала всем: и домом, и работой, и местом отдыха. Уж точно лучше, чем мотаться по городу на трёх транспортах. Где тебе надо, там и уснул, когда надо – в сеть влез, а нужно поработать – повернулся на бочок и спи, пока не доставит до места. Если вообще куда-то идти придётся. Сказка! Агрегат был красив, грациозен, неплохо защищён от внешнего мира и нападок другой такой же машины. Наездник через месяц адаптации чувствовал себя в ней «как в своей шкуре». Мог бегать, прыгать, работать. А вот вероятность резкого столкновения или атаки была исключена, как была исключена и возможность выхода хозяина из Шелла. Ну, почти исключена, да не совсем. Были специальные здания – их называли центры реабилитации – «реальки». Туда можно было прийти, в шлюзе защитная блокировка с дверей снималась, и вот она – свобода. Можно гулять по просторному залу, прыгать, орать, просто упасть и валяться на белом полу. Для того и делалось, чтобы при необходимости пространство вокруг себя почувствовать. За всё время их союза с Шеллом, Игорь был там всего несколько раз. Ему до сих пор тоскливо вспоминать этот белый каземат, в котором он, в чём мать родила, гулял минут пять в абсолютном одиночестве. Ощущая беззащитность и пушистый пластик пола под ногами. Давно это было. Он уже почти и не помнил эмоций от того места.

Сейчас же Игорь с нетерпением ждал лекцию, поэтому старался не реагировать на выпады друзей. Глаза Барса закрылись. Отключилась подсветка салона. Перед тем, как Шелл установил динамическую гравитацию и перешёл в режим голографического погружения, Игорь почувствовал, как тело его кота схватили за задние лапы и куда-то потащили. «Вот гады», – подумал наш герой.

Затем отключились и тактильные сенсоры на теле машины. Ученик провалился в образовательный процесс.

Первый урок

Картина, представшая в первые секунды лекции, не внушала особого оптимизма. Персонаж, которого Игорь в ходу окрестил «Профессор», был мультяшным. Если быть точнее – нарисованным на сером фоне скучным типом в чёрном костюме. Рисунок изображал учителя человечком со взъерошенными волосами. В остальном же он был подчёркнуто правильным. Ничего лишнего. Но всё, что полагается профессору, при нём. Чего ещё можно было ожидать от персонажа, преподающего историю средних веков?

Обстановка аудитории была в том же стиле – плоский рисунок в серых тонах. Довольно скучный. Светлые стены с тёмным прямоугольником школьной доски и невыразительными контурами профессорского стола, заваленного разным хламом.

Профессор явно выжидал. Он разглядывал несуществующий потолок и несуществующий пол, скоблил корявую доску за своей спиной, брал указку, клал её обратно. Он вытирал испачканные руки о полы своего мультяшного пиджака, оставляя на нём белые пятна. И жутко при всём этом кряхтел.

Тем временем чудной прибор на профессорском рабочем столе, такой же корявый, как и всё остальное – то ли таймер, то ли метроном – включился и начал отсчёт. Он тикал, ужасающе размахивая маятником-стрелкой. Каждым тактом он создавал пронзительный звук, который нарастал по частоте, оставаясь гундосо-звенящим. Ай, хитрец. Расчёт явно был на то, чтобы разбудить собравшуюся в аудитории группу бездельников и сонь. И ведь сработало. Тон таймера стал совершенно невыносимым, когда без какого-либо перехода два последних удара пробили в уютных бархатных тонах и создали-таки приятную атмосферу. Ничего не скажешь, не дураками придумано было. Типа: подняли, по щекам похлопали, а затем мягкий толчок в зад. Не хватало только нежного женственного голоса: «Ступай, мой маленький. Тебя ждёт много нового сегодня».

Женского голоса не было, но мягкий уверенный мужской, совершенно не соответствующий кряхтящему типу, был. И он был гармоничным продолжением последних ударов таймера, хотя начал резко и без предисловия.

– Зовут меня Островагант Илсагионович Экко. Знаю, звучит не просто, поэтому обращаться можно без фамилии. Только по имени-отчеству. Кто не запомнил? Могу повторить. Есть те, кто не понял?

– Повторите, пожалуйста, – попросил Игорь и почувствовал, что его просьба дальше Шелла не ушла.

– Ну и хорошо. Раз всем понятно, тогда начнём нашу леееекцию, – Профессор завис на последнем слове, копошась в куче бумаг на своём столе. Наконец он извлёк тот лист, который, по-видимому, и искал. Поправив очки, криво висящие на носу, начал читать.

– Тема нашего первого занятия: «Разум», – произнёс Профессор. По его интонации было сложно понять, вопрос это или утверждение. Тем не менее он осилил вступление и замер в горделивой позе. Обозрел мир вокруг себя, как бы ожидая возражений от немой аудитории. Не дождавшись, вернул взгляд на лист. Дочитал текст про себя и засунул бумажку обратно в середину кучи. Решив очевидно, что дальше справится и так. – В средние века своего существования человек изобрёл Разум. Некоторым из вас может показаться странным сам факт изобретения Разума. Я же не смогу предоставить вам на протяжении всего курса ни единого доказательства тому, что преподам здесь и далее. Поэтому разрешаю относиться ко всему как к приятной небылице. Да и сам я не откажусь от роли сказочника. Во всяком случае, это избавит меня от необходимости умничать и пытаться доказать вам то, что покажется бредом как на первый взгляд, так и на все остальные взгляды.

Выкинув в эфир эту целиковую и, несомненно, гениальную реплику, рисованный образ Профессора вспух и приобрёл объём. Затем он потёк в цветных переливах, залоснился и размазался в пластилиновую кашу. Новая субстанция существовала недолго. Она снова выровнялась по форме и цвету. Приняла чёткое очертание, из педантичного Профессора создав Клоуна. Клоун покривлялся несколько секунд, а затем снова потёк, заняв какую-то среднюю позицию, провоцируя зрителя на поиск граней и различий между персонажами. Впрочем, то было напрасным занятием. Профессор не остался стабильным. И потом, на протяжении лекции, так и перетекал то в одну, то в другую форму. Надо сказать, раздражало здорово, но спать не давало.

– Приношу извинения за эти метаморфозы. Оказавшись в новом обществе, так сложно порой понять, кто ты есть, – без смущения прокомментировал собственную трансформацию Профессор-Клоун. Прекратив на какое-то время перетекать, он продолжил: – Итак, Разум, – голос его стал таким же неопределённым, как и тело. Жёстким, но с клоунско-игривыми нотками. – Изобретение Разума действительно может показаться бредовой идеей, но… Впрочем, давайте вместе сделаем маленький экскурс в состояние человечества тех времён.

Что же увидит наш неподготовленный взгляд? А увидит он, если сможет, энергетическое тело, не заключённое в физическую оболочку. С практически безграничными, даже в представлении человека нашего времени, возможностями. Полная духовная реализация. Отсутствие ограничений в пространственном перемещении и совершенно нелогичная эмоциональная жизнь, суть которой не может быть воспринята нашим сознанием, заточённым в рамки материально-умозрительных ограничений. Слабым аналогом уровня восприятия тех времён можно поставить пиковые состояния эмоциональности нашего времени. Лучшее, что удалось сберечь человечеству до сегодняшних дней, – любовь. Но, к сожалению, далеко не каждый индивидуум способен пережить её в своей материальной жизни. Причина чему банальна и проста. Очень непросто найти эмоционального резонатора в окружающем мире, используя тот крохотный набор чувств, который поставляется вместе с физическим телом. А уж тем более стало сложным выглядывать из-за завесы окружающих нас технологических барьеров.

Кроме любви есть ещё несколько уцелевших понятий и проявлений, такие как ужас или ненависть. Эти прижились шире. Именно ненависть. Добротная, долгая и яркая. Прошу не путать это большое чувство с повсеместной злобой. Признаться, я не хотел бы строить ваше восприятие эмоциональной стадии существования человечества на такой негативной и однобокой основе.

Таким образом, возьмём за базу голый факт: до определённого этапа своего существования человечество жило бестелесно и неразумно. В современном понимании этого слова. При этом абсолютно не ограничивая себя в эмоциональном восприятии. Для полноты картины необходимо добавить, что окружающего мира в общедоступном представлении тоже не было. Совсем не было. Я имею в виду, что не было озёр, деревьев, травы, зверей. Да что там говорить, даже пустынного пейзажа безжизненной планеты не было.

На последней фразе образ Профессора внезапно схлопнулся и превратился в неоновую точку, зависшую в центре абсолютного мрака. Точка была пронзительно зелёного цвета и нестерпимой яркости. Она сверлила мозг примерно минуту, после чего дёрнулась и начала вспухать. Достигнув размера теннисного мяча, точка взорвалась разноцветными пузырями. Те сталкивались, делились, скользили рядом, меняли цвета. Один из пузырей подлетел совсем близко к глазам Игоря. За переливом радужных полос на его поверхности наш герой уловил толчки, похожие на пульсацию живой ткани. Под этими толчками сфера пузыря разрасталась, ширилась. Она заполнила собой всё вокруг. Игорь ощутил, как оказался втянут в неё, подстроившись биением сердца под ритм содрогания сферы. Синхронные толчки оказались такими убаюкивающими, что сон, прятавшийся где-то внутри нашего героя, тихо и мягко возликовал. Он вспух, затуманил и победил сознание.

Сначала было только осязание. Игорь чувствовал себя плывущим, погружённым с головой в уютные и нежные волны чего-то тёплого, слегка маслянистого. Нежные потоки скользили по телу, успокаивая и даря наслаждение. Захотелось сжаться в комочек. Как когда-то в детстве. Поначалу наш герой сдерживал дыхание. Опасался захлебнуться в маслянистой жидкости. Но в такт дыхания пузыря пришло ощущение безопасного. Дающего покой, вызывающего доверие. Наконец, первый вздох состоялся. Игорь почувствовал, как до кончиков пальцев наполнился сверкающим теплом. Он опять задержал дыхание, страшась выпустить из себя и потерять это переливчатое блаженство. Затем пришёл второй вдох, третий, четвёртый… С каждым новым вдохом его тело всё больше и больше теряло границы. Наш герой понял себя как часть той субстанции, которая его окружала. Он растворялся, принимал и пропускал сквозь себя волны блаженства. Зрение включилось потом. Оно не напугало и не удивило. Тёплые волны, проходящие сквозь то место, которое он осознавал своим телом, были разноцветными и переливающимися. Преобладающий зеленоватый цвет искрился нитями серебряных бусинок, пластами золотистых волн, розовыми переливами. Волны, втекающие в него упругими толчками, возвращались подкрашенными в голубоватый оттенок. Цвет был виден на складках эмульсии, но, сглаживаясь, таял. Растворялся в большем.

Иногда, прижимаясь к приятной волне, Игорь чувствовал, что достиг мягкой границы. Она вздрагивала и отталкивала его в плавание обратно. К центру волн и течений. Наш герой потерял время. Он плыл в волнах бесконечно. Радужные переливы приносили с собой новые эмоции, ощущения. Иногда его захлёстывали оранжевые волны радости. Наш герой безмолвно ликовал, усиливая пульсацию и окрашивая свой мир чуть более голубым. Несколько раз впитывал тревогу, которая заставляла его прижиматься к той стороне, откуда волны шли теплее. Но остальное время был покой и безмятежность. Он научился различать цвет и сверкание. Без зрения, только осязанием своего тела. Чувствовал бодрящее щекотание серебряных бусинок. Шероховатую нежность золотых волн.

Всё когда-нибудь заканчивается. Особенно сны.

Реальность вытолкнула его в бархатно-чёрный мрак виртуальной аудитории. Только неоновая точка посредине, сверлящая мозг. Таймер как и прежде набивал такт, поднимая с каждым ударом тон и ритм. Вот прозвучали два последних бархатных удара, и словно кто-то вытащил образ Профессора из неоновой кляксы, висящей в абсолютной черноте. Как фокусник вытаскивает белый платок из маленького отверстия чёрной коробки. Или Клоуна? Или… как его там…?

Тишина затянулась, минута, другая. Пробудившийся мозг, тупя, начал набирать обороты, а войдя в ритм, взбунтовался. Тело, вынутое из ласковой среды, сопротивлялось. Оно дрожало, но привыкало к вернувшейся реальной и неуютной теперь обстановке.

«Наверное, так чувствует себя рыба, выброшенная на берег», – подумалось в голове.