Монастырек и его окрестности… Пушкиногорский патерик

– Я здесь для того, – сказал Илларион, не двигаясь с места, – чтобы напомнить православным, что Царство Небесное уже приблизилось, так что поверьте мне, покаяние было бы тут совсем не лишним.

– А то мы этого не знали, – сказал наместник и засмеялся. И вместе с ним, показывая желтые зубы, засмеялся и благочинный, отец Павел. – Должно быть, тоже читали кое-что.

Однако слова игумена на отца Иллариона большого впечатления не произвели.

– Если бы вы действительно что-нибудь знали, то, наверно, знали бы и еще кое-что, – сказал Илларион, поворачиваясь к игумену. – Например, вы могли бы знать, как устроились в Царстве Небесном Михаил Федорович и Лидия Александровна – ваши дедушка и бабушка. Те, которых в городе звали «блаженными». Их ведь так звали, верно?

Сказанное неожиданно прозвучало так торжественно и серьезно, что у присутствующих перехватило дыхание и пот выступил на лбу, так, словно они увидели вдруг ужасный призрак, который явился по их душу.

Некоторое время в аллее царило молчание. Потом отец игумен сказал:

– Ну, допустим… Ладно… В конце концов, это можно было подглядеть или у кого-то узнать… Но вот как ты узнал, что их называли в городе «блаженными», старичок, – этого я понять не могу.

Похоже, что голос его слегка дрожал.

– Для Бога все возможно, – сказал отец Илларион, и было непонятно, говорит ли он серьезно сейчас или шутит.

– Так то – для Бога, – голос игумена снова дрогнул. Потом он помолчал немного и сказал: – И что нам с тобой теперь делать, паломник?

– Гнать его в шею, вот что, – предложил благочинный, который не любил ничего нового.

– Подожди, Павлуша, – мягко осадил его игумен, который вдруг проникся к Иллариону непонятной симпатией. – Человек проповедует Царство Небесное да к тому же знает откуда-то такие вещи, о которых никто не должен знать, а ты говоришь, «гнать в шею»… Может, он нам сейчас укажет на то, о чем мы прежде и не догадывались.

– Видали мы таких, – сказал благочинный, презрительно морщась. – Один в прошлом годе тоже ходил, ходил, а потом возьми да и укради мой подрясник.

– А не нужно подрясниками своими разбрасываться, – сказал в ответ игумен. – Надеюсь, ты его хоть не в храме посеял?

– Говорю же, украли, – сердито сказал благочинный и, не желая больше слышать ничего об украденном подряснике, замолчал.

Между тем отец Нектарий подошел ближе к сидящему Иллариону и, остановившись рядом с ним, спросил, как его зовут и не было ли у того в последнее время видений, чудес и вещих снов, а если все же были, то о чем они рассказывали, что показывали и что обещали.

В ответ на это отец Илларион тяжело вздохнул и сказал:

– Зовут меня раб Божий отец Илларион, хоть я и не достоин носить это имя. Пребываю же я в монашеском чине, который есть упование мое и надежда моя. А что касается видений и чудес, то ведь это только муж неверный утешает тебя тем, что вера может опираться на чудеса и видения, потому что вера его и мала, и пуста.

– Кто же это, «муж неверный»? – спросил отец наместник, впрочем, уже догадываясь.

– А тот, кто сидит сейчас передо мной, – сказал отец Илларион и для наглядности показал рукой.

К крайнему удивлению благочинного, вместо того чтобы раскричаться и прогнать вон этого надоедливого старикашку, игумен почему-то добродушно засмеялся и сквозь смех сказал:

– Как же ты осмелился говорить такие вещи в присутствии архимандрита и игумена? Или для тебя это не указ?

– Я же сказал, что надо было сразу гнать его в шею, – пробормотал благочинный.

– Тише, Павлуша, – вновь остановил его игумен. – Давай-ка лучше послушаем, что он нам расскажет, этот почтеннейший?.. Неужели только то, что Царство Небесное приблизилось?.. Так ведь мы про это и раньше знали.

– Знать, может, и знали, да только не вполне уразумели, – сказал отец Илларион.

И опять отец наместник проявил исключительную выдержку, не вступая с Илларионом в перепалку и оставаясь предельно вежливым, что случалось с ним, как известно, чрезвычайно редко. Вместо этого он наклонился к сидящему отцу Иллариону и спросил:

– Почему же это видно, что оно приблизилось, отче?

– А потому, – отвечал отец Илларион, – что ныне все заняты чем угодно, но только не Царствием Небесным, у которого есть одно малоизвестное свойство, заключающееся в том, что чем дальше от тебя это Царствие Небесное, тем ближе оно к тебе, так что скоро человек начинает понимать, что оно приходит к нему не снаружи, не откуда-нибудь извне, но из твоего собственного сердца, оставляя тебя перед выбором – пойти ли тебе вслед за Господом или выбрать своим путем путь зла и разрушения, который ведет тебя прямой дорогой в Ад. А чтобы человеку не потеряться в море сомнений, страстей и отчаянья, Господь посылает ему утешение в виде его собственного образа, который показывает, каким бы ты мог быть, если бы был готов следовать за Господом.

Сказав это, отец Илларион поднялся со скамейки и, поднимая к небу руки, громко и с чувством произнес молитву святого Иннокентия Черниговского, в которой среди прочего говорилось, что не следует чрезвычайно утомлять слух Господа своими просьбами, потому что Он и без этого знает все, что тебе надо.

Тут, ко всем прочим чудесам, на монастырском дворе заиграла музыка, да к тому же такая, что можно было подумать, что все прочие музыки показались бы рядом с ней всего лишь ее жалкою тенью, так что под эту музыку все вокруг стало вдруг меняться, делаясь нереальным, иллюзорным и призрачным. Менялись монастырские стены и монастырские ворота, менялся храм, расплываясь под светом только что взошедшей луны, менялась аллея, переплетаясь ветвями, менялись тени, отступая вглубь монастырского двора, а на их месте медленно загорался почти прозрачный, едва видный огонь, перебегающий сначала только по траве, а затем по кустам, деревьям и стенам, так что можно было подумать, что пылает весь монастырь и свет от этого пожара отражается в низко летящих ночных облаках.

– Видал? – шепотом сказал отец Нектарий отцу благочинному, показывая на отца Иллариона, который весь словно светился, разбрасывая вокруг себя искры и бормоча какую-то молитву. – Это что же получается-то, Павлуша…

Договорить, впрочем, он не успел, потому что над монастырским двором соткалось вдруг новое, глубокое и страшное небо, где сияло множество звезд, и чей-то имеющий власть голос вдруг произнес с чувством и ясностью: «К ангелам причтен», после чего отец Нектарий почувствовал, что его ноги оторвались от земли и сам он медленно и бесшумно стал подниматься над пылающим монастырем, а вслед за ним поднялись в воздух изумленный выше меры благочинный и отец Илларион.

– К ангелам причтен, – бормотал игумен, делая вид, что нисколько не удивился этому полету. – Кто это – к ангелам причтен?.. Не благочинный же, в самом деле.

Между тем благочинный тоже уже приноровился к полету и теперь плавно поднимался над монастырским двором, иногда, впрочем, тревожа отца игумена глупыми просьбами, вроде того, чтобы его поскорее сняли с высоты или чтобы подстелили внизу хотя бы что-нибудь мягкое.

– У меня с детства страх перед высотой, – говорил благочинный, с опаской глядя вниз. – Ужас, как боюсь!

– А ты смиряйся, – отвечал наместник, раскинув руки и, судя по всему, удобно устроившись в небесах.

Холодный, негреющий огонь между тем разгорался. Уже вовсю пылали каменные лестницы и стены храма. Горели похожие на большие свечи кусты. Одной прозрачной огненной стеною стоял заросший высокой травой склон.

– Это ведь сон, батюшка? – спросил игумен отца Иллариона, радуясь, что ему в голову пришло такое простое и вместе с тем убедительное объяснение всему происходящему.

Однако отец Илларион поспешил огорчить его.

– Ну какой же это сон, – сказал он и усмехнулся. – Между прочим, за такой вот сон люди готовы были с жизнью расстаться, не то что с чем-нибудь еще.

– Как это – расстаться? Почему расстаться? – забеспокоился отец Нектарий, встревоженный словами Иллариона. – Я голос слышал, к ангелам причтен, меня не обманешь!

– Вместо того чтобы глупости-то говорить, лучше посмотри, каким бы ты был, если бы слушал Господа нашего! – сказал отец Илларион.

И вновь вспыхнул огонь чуть ли не до самого неба, и в этом пламени показался человек, в котором без труда можно было узнать отца игумена! Но, Боже мой! Как не похож был этот вновь появившийся светлый отец Нектарий на прежнего отца Нектария, один грозный взгляд которого мог испортить тебе настроение до следующей обедни.

О, светлый образ нового отца игумена! Мерещился ли он или, в самом деле, явился из небесных кладовых, чтобы продемонстрировать, как много потерял наш игумен, желая ходить своими путями и думая, что всегда успеет снискать расположение Господа, успев покаяться и причаститься?

Было ли это на самом деле или же только мерещилось, когда все трое – игумен, благочинный и отец Илларион – опустились на пылающую клумбу, откуда было прекрасно видно, как они преобразились, так что прозрачный огонь завивался вокруг них и гудел над головами, словно был заперт в печи.

И тогда отец наместник, у которого на голове сиял золотой нимб, сказал:

– Хорошо нам тут, батюшка. Давай построим здесь три кущи и останемся навсегда. Зачем нам возвращаться, если можно не возвращаться?

– И это будет правильно, – отозвался благочинный, который, к слову сказать, тоже изменился и стал похож на Рождественскую елку.

– Кажется, вы чего-то не поняли, друзья мои, – сказал в ответ отец Илларион. – Господь в силу своего великого долготерпения и великого сострадания дает вам возможность увидеть, какими бы вы были, если бы не перечили Господу и слушали его заповеди, а заодно помогали бы ближним своим, что особенно приветствуется Небесами, которые хотели, чтобы мы становились все лучше и чище, серьезно готовя себя к Царствию Божьему. Но никто, поверьте мне, не может унаследовать Царство Небесное, прежде чем он не преодолеет те препятствия, которые воздвиг на его пути сам Господь.

И сразу померк вокруг волшебный свет, и отец Нектарий вместе с отцом благочинным полетели на землю, слегка отбив себе бока и проклиная все на свете, а в особенности этого чертового монаха, который наверняка якшается с нечистой силой.