Кара Булганака. Роман

– Нет. Голос живой… Механические и стихийные звуки сразу отличить можно! А тут… Сам прислушайся, как стонет кто, от нестерпимой боли… Разве не различаешь?

– Может это наши? И помощь нужна? Надо поспешить…

– Погодь! – останавливает твердой рукой товарища Коба, – Это точно не наши! И голос явно не людской! Прежде чем нестись очертя голову, нужно разведку произвести – первое правило войны… Куда ты собрался? Ты можешь хотя бы предположить, что Это? Поэтому пока присмотримся издалека, прислушаемся… А лучше, обойдем стороной, само придет! Когда срок настанет…

Глава 11. Желтый туман

В подземном госпитале почти тихо. Между рядами сколоченных лежанок, на которых располагаются больные и раненые, суетится медперсонал, осматривая пациентов. Как глаза какого-то мрачного фантастического существа, горят смутные огни фонарей и импровизированных светильников. Раздаются редкие разговоры и скорбные вздохи. В целом царит странное спокойствие, словно всех накрыло огромной волной бушующего моря мрака и они опустились в глубину черной пучины в гипнотическом оцепенении. Все пребывают в едином непонятном темном затерянном бдении, как будто погружены в один каменный сон.

– Ну что у нас сегодня? – хлопочет Макогон, – Трое почти поправились, семь тяжелых без существенных изменений, пятеро скончались, у двоих воспаление началось. Будем работать. Как настроение коллеги?

– Глыбы давят, – отвечает Галина, – кажется, вся эта громадина темная, на тебя рухнет и раздавит в прах! Еще немцы взрывать начали, страшно!

– А ты, Галя, постарайся побольше занять себя делом, – советует Расщупкина, – не думай, о пустом… Поменьше оставайся наедине с собой. Наш первый враг – мы сами!

– Да как не думать, – вздыхает Галина, – если они висят над тобой и постоянно перед тобой одна изломанная скала, куда ни пойди… А в этом дрожащем свете факелов, кажется что они живые, колышутся, трепещут как пробудившиеся огромные безмерные чудовища, хотят тебя схватить и поглотить! Я наверно, с ума схожу… Я уже начинаю забывать, какое небо бывает и теплый ветер. И простор горизонта беспредельный, вообще пространство… без сдавливающих стен! А здесь холод до костей продирает – не согреться, ни в шинели, ни у костра… Постоянно тебя как лихорадкой бьет!

– Двигайся! – рекомендует Расщупкина, – И внешне, и внутренне! Хандре не поддавайся, все будет хорошо!

– Конечно, хорошо будет! – ободряет Гусейнов, – А как иначе? Главное – верить! Как мы решим, так и будет! Все от нас зависит. Человеческая Вера – великая вещь… В Вождя, в Родину, в Себя, в Народ, в Бога, или в Идею! Но верим именно мы! Мы и создаем Образ, который нас ведет. Вдыхаем в него собственную Жизнь. И соответственно растем!

– Нет ли здесь самообмана, уважаемый? – иронизирует Макогон.

– Если мы достигаем заветной цели, какой может быть самообман? – пожимает плечами Гусейнов.

– Жизнь такой же суровый и темный лабиринт, – вздыхает печально Муртазаева, – как этот, если убрать весь глянец и мишуру, и обнажить основу – мрак, пропасть, изломы грозных скал спутанные, паутина различных коварных путей, и зависшие утесы неумолимой Судьбы, дрожащий огонек Надежды, нестихающая боль и тьма Неизвестности.

И наша задача найти правильную дорогу в этом мрачном первобытном хаосе, и выйти к подлинному Свету!

– Свет и в нас горит, – замечает Галина, – как фитиль в лампаде тела… И происхождение его загадочно и до сих пор неизвестно!

Откуда взялась суть наша? Это неуловимое естество жизни? Наше «Я» уникальное, от всех отличное и неповторимое? Человек – это великая шарада… Которую придется разгадывать еще не одно столетие…

– Ну ты девка замахнулась! – восклицает Расщупкина, – В глубины человеческие! Чтоб туда проникнуть, это ж какую силу ума надо иметь! Мощнее и глубже, чем катакомбы эти безмерные… Может и хорошо, что мы всего не знаем. Нам и этого добра вокруг хватает, с ним бы разобраться!

– Разберемся! – твердо произносит Гусейнов, – На то мы и живем на этом свете, чтобы во всем разбираться и ставить на свои места.

Мы из хаоса возводим Гармонию и настраиваем мир, как музыкальный инструмент…

– Только играем все не то, что надо… – грустно улыбается Макогон, – Все какой-то бред получается и какофония! Стройных и по-настоящему возвышенных мелодий у человека очень мало… Мы больше разрушаем, чем создаем. И гордимся этим безмерно.

– Процесс становления чего-либо значительного не бывает гладок! – замечает Муртазаева, – Любое рождение, даже физическое, сопряжено с болью и кровью… Так и появляется Жизнь!

– Да, жизнь – это произведение искусства! – романтически произносит Гусейнов, глядя куда-то вдаль, словно сквозь темноту, – Немало сил нужно приложить, чтобы из бесформенной глины темноты и пустоты что-то получилось! Надо быть художником, чтобы понять все происходящее, все что преподносит Судьба и сделать из этого достойное творение.

– Ребенка родить и правильно воспитать – это уже дело! – гордо заявляет Расщупкина, – Продолжение замысла всего этого мира…

– Фашистов тоже кто-то рожал, – замечает Галина, – у них тоже есть матери и отцы… Они также из племени людей. И хуже любого лютого зверя! Монстры в человеческом облике!

– Это внутренняя проказа… – говорит Гусейнов, – Здоровый гомо сапиенс, может чем угодно заболеть. Мир – это поле возможностей, как в светлую, так и в темную сторону, увы!

– Такие вещи, к сожалению, не излечимы, – вздыхает Макогон, – если только Огнем…

– Зло надо искоренять, это верно! – поддерживает Муртазаева, – И нужна активная борьба. Одной любовью тут не обойдешься, как говорят некоторые… Те же религии, которые делают человека социально пассивным… Эдаким привидением, отрешенным от всего! Не способным на какое-либо движение и преобразование…

– Да, с Тьмой воевать необходимо… – соглашается Галина, – Но бывает, беда в том, что мы сами ожесточаемся и меняемся, не в лучшую сторону! Как говорят, убитый дракон оживает в его победителе. Разве не так?

– Ерунда! – пылко возражает Расщупкина, – Мы просто становимся сильнее, и в каком-то смысле, лучше.

Даже если мы убиваем – мы просто останавливаем зло, мы совершаем благое дело, защищаем этот цветущий мир, не даем распространяться смертельной заразе! Мы сохраняем Живое…

– Да! – восклицает Гусейнов, – Вообще Абсолютного Добра нет, как и Абсолютного Зла… Это что-то как противоречивый процесс, схожий с нашим сложным организмом. Борьба противоположностей. Важно просто понять в какую сторону ты идешь… Разрушения или созидания!

– Иногда кажется, – печально вздыхает Макогон, – что мы просто куклы, марионетки, непостижимых сил, которые дергают за ниточки… И сцены все наши уже расписаны!

– Что-то горелым пахнет… – озирается Муртазаева, – у нас вроде факелов, да светильников ничего не коптится! Запах резкий, удушливый…

– Я что-то ничего не чую… – замирает на месте Расщупкина, и быстро и глубоко втягивает в себя воздух, – Может сквозняком с кухни дохнуло? Капитоша поди, чего-нибудь экзотического раскачегарил от души? Он тут рядом, за углом…

– На дым от еды не похоже… – замечает Макогон, – Химией несет… Больше на наше медицинское смахивает. Странный запах, необычный какой-то…

– У нас полный порядок! – оглядывается Гусейнов, – Даже, отсюда видно. Все на местах, никакого подозрительного движения или явления. Просто подземная идиллия.

– Может пожар? – предполагает Галина, – Загорелось что?

– У нас здесь и гореть то особо нечему, – пристально вглядывается в темноту Расщупкина, – найди еще это, что могло бы гореть, дрова и те ищем по всей штольне… А найдешь и захочешь, не запалишь – сырость да холод кругом.

– Сейчас я посмотрю… – поднимается Гусейнов, – Что это…

Врач идет к выходу, откидывает брезентовый полог на пороге, и на него тут же обваливается густое облако желтовато-бурого дыма… Гусейнов, отпрянув, делает несколько шагов назад в недоумении.

– Это еще что за туман? – вскидывается Галина, – Откуда?

– Странно… – недоумевает Муртазаева, – Такой пронзительно желтый, как краска на картине и поднимается вверх! И привкус неясно сладковатый, как миндаль в конфетах. Не понимаю….

– Как много его ползет! Прост завораживает… И едкий какой на самом деле, кашляет Расщупкина, – глаза жжет, и в груди дерет как перец жгучий!

– Это газ! – вдруг выкрикивает Макогон, – Боевой, отравляющий! Все назад! Мочите марлевые маски, и спасать раненых, живо!

– Газ? Да как он взялся? – не понимает Галина, вертя головой в разные стороны, – Тут же стены кругом! Это же запрещено по правилам ведения войны! Это же Преступление! Это невозможно!

– Да какие там правила и законы у фашистов могут быть? – зло усмехается Муртазаева, – Это же свора матерых убийц, которая сжигает все Живое – и города, и села, и людей… Что от них можно еще ждать? Вся война – одно сплошное Преступление! В них людского уже давно ничего нет… Упыри!

– Так, внимание! – обращается Гусейнов, – Клава, беги в казарму за солдатами, возьми с собой маски. Мы начнем выносить и выводить раненых. Рвите марлю… Вода в углу! Работаем быстро, спокойно, без суеты! Все за дело!

– А куда выносить? – опешивает Галина, – Ближе к выходам или дальше в штольни?

– Это вопрос! – замирает на мгновения Гусейнов, – Чистый воздух у входов… Но там, наверняка фашисты уже ждут, засаду устроили! А в глубине штолен и так тяжело дышать, еще и газ… Совсем задохнуться можно.