Последняя точка судьбы

Старший лейтенант удивлённо пожал плечами.

– Ладно, оставь мне одного солдата и часового, остальных уводи. И этого… погибшего… уносите.

Черкашин ещё долго осматривал близлежащую территорию, зачем-то нюхал ягель, ощупывал пальцами едва различимые следы. Солдат, оставленный ему в помощь, с усмешкой отворачивался в сторону, стараясь не проронить ни слова.

А на утро на складах нашли второго часового. Та же поза, та же улыбка, те же искусанные губы…

Черкашин рвал и метал. Требовал полного отчёта по посту, почти поминутного передвижения часовых, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку.

Он снова отправился на пост и снова ползал на коленях, снова пытался обнаружить что-нибудь постороннее, ранее не замеченное им.

И всё-таки обнаружил. В руке второго погибшего часового. Небольшой катышек бисера.

– Ничего не трогали? – и в этот раз обратился майор к начальнику караула.

– Никак нет, товарищ майор!

– Ты хоть понимаешь, старлей, что в течение четырёх часов у тебя два трупа на объекте?!

– Да! – старлей испуганно дёрнулся и на лице появился нервный румянец.

Майор чертыхнулся и махнул рукой: иди, мол!

Думай, майор, думай! Черкашин отошёл в сторону и посмотрел в сторону горизонта. Откуда же ты приходишь, смерть? Дыхание тундры.… Почему-то эти слова мелькнули в воспалённой голове. А что, если действительно оттуда?

У майора даже прошёл мелкий озноб. Ерунда какая-то! А что, если?

Он достал из кармана найденный катышек. Голубоватый, гладко обработанный. Такими обшивают одежду местные аборигены. Стоп! Оленеводы!

Километрах в пятидесяти находилось стойбище оленеводов. Они изредка приезжали в воинскую часть, снабжая скудный солдатский рацион рыбой и олениной. Командир смотрел на это сквозь пальцы, хотя, прекрасно понимал всю ответственность, которая ляжет на его плечи в случае внезапной проверки.

Черкашин отправился в стойбище.

– Э, нет! – старик-якут отрицательно мотал головой,– Мои люди оленей пасут, рыбу ловят! Мои люди не убивают солдат!

– Да, не о том я, старик! – Черкашин старался произвести впечатление и сидел рядом, неудобно скрестив ноги.

– Мои – хороший люди! – продолжал твердить старик, посасывая потухшую трубку.

Поняв, что ничего нового не узнает, майор поднялся на ноги, но услышал недалеко от себя женский шёпот:

– Товарищ военный!

Черкашин увидел молодую женщину. Она стояла возле чума и махала майору рукой.

– Ну, что?– спросил Черкашин.

– Понимаете, я студентка из Якутска. А это мой дед, и он ничего Вам не скажет!

– А что он должен мне сказать? И как студентка оказалось среди оленей в середине учебного года?

Девушка, оглядываясь, отвела майора чуть в сторону.

– Понимаете,– она вздохнула,– у меня тяжело заболела бабушка… . А вчера утром она исчезла. Никто не видел, как она ушла в тундру.

– Да ты что!– Черкашин заинтересованно посмотрел в лицо девушке.– И как тебя зовут?

– Варвара. Варя. А студентка я бывшая. Влюбилась, бросила учёбу. Судьба, наверное!

– А муж?

– В тундру ушли, ещё неделю назад оленей погнали. Мы вслед собираемся. Да вот бабушка пропала!

Черкашин достал катышек:

– Знакомо?

Девушка испуганно отпрянула.

–Варька! – донёсся старческий голос.

Варвара направилась к деду, но остановившись, чуть слышно проговорила:

– Бабушки это…

– А сколько твоей бабушке?– успел спросить майор.

– Семьдесят!– донеслось уже из-за чума.

Дежурный вездеход увозил Черкашина назад в часть, а в голове по-прежнему не было ни ясных решений, ни полного осмысления только что услышанного.

Сутки прошли спокойно, без происшествий. Но Черкашин добровольно заступил на пост в роли часового. Лишь только стихли шаги разводящего, майор быстро зашёл за склады и долго, внимательно вглядывался в поросшую ягелем безбрежную равнину. Три часа ночи… Солнце беспечно движется над горизонтом. И вдруг Черкашин замечает, как метрах в пятидесяти, из земли начинает подниматься какое-то расплывчатое пятно. Пятно густеет, и вот майор уже видит девушку. Она очень похожа на Варвару, ту студентку, что видел на стойбище. Но чем ближе приближается пятно, тем больше становится ясно, что это и не девушка вовсе, а старуха с исполосованным морщинами лицом да подёрнутыми серым бельмом глазами.

– Стоять! – в исступлении пытается крикнуть Черкашин, но не слышит собственного голоса.

А старуха всё ближе. Уже чувствует майор, как в ноздри проникает затхлый запах гниющего ягеля, как лёгкие наполняются ядовитым воздухом.

– Стоять!– всё-таки вырывается изнутри, да только внезапно онемевшие руки не держат оружие, и автомат почти неслышно падает возле ослабевших ног.

И снова видит майор девушку. Высокую, красивую! Она тянет к нему свои ароматные губы, и Черкашин всем телом тянется к этому прекрасному созданию…

– Товарищ майор!

Возле Черкашина толпятся какие-то люди, а он просто показывает на горизонт и пытается что-то сказать.

– Что, товарищ, майор, что?

Добродушная и счастливая улыбка вдруг застывает на лице начальника особого отдела, и уже откуда-то издалека доносится слабеющий голос: