Для метро

– Да, внешне ты на него совсем не похож!

– Жалеешь?

– Нет…. Ты мне нравишься такой, какой есть.

– Грубая славянская лесть! А Джим?

– И Джим,– подавшись вперёд, ты положила голову подбородком в ладони, облокотившись локтями о стол, пальцы, сложившись в расслабленные кулачки, коснулись грустной улыбки. – Но фильм ведь не о нём, и не о «Дорз». Фильм о потере веры….

– Вначале так, по-моему, и сказано….

– Может быть, не помню…. Скорее всего, да.

– Согласен. Людям свойственно разочаровываться в том, что было свято. Тогда было разочаровано целое поколение.

– И пусть! Зато до этого оно было счастливо и верило, что сможет изменить весь мир!

– Да. Они отращивали волосы, ездили автостопом, ели ЛСД и отрицали буржуазные ценности родителей. Но это не помешало им через 20 лет возглавлять правительства и корпорации, развязывать войны и пялиться по вечерам в телевизор.

– И снимать отличное кино, писать великие книги и творить замечательную музыку. А ещё рожать детей и учить их добру.

Я поднял руки:

– Сдаюсь! Но, я всерьёз и не спорю с тобой! Я сам думаю так. Люди – разные.

– То-то же! Бойся меня, зануда!

Высокий блондин с усталой улыбкой принёс наш заказ. Я разлил тягучую водку из ледяного, покрытого инеем хрустального графина по миниатюрным рюмкам на тонких прозрачных ножках.

* * *

В одном маленьком городке моей невзрачной отчизны я и мой друг не спеша потягивали дешёвый болгарский бренди за столиком в небольшом кафе, над тёмной атмосферой которого, очевидно, работал мизантроп-минималист. Мой приятель с жаром расписывал мне достоинства нового супер-кара, что в очередной раз выпустили в полу мифической стране с манящим названием.

Я поморщился:

– Не понимаю. Ты с таким восхищением говоришь об этой груде железа, словно ждал её всю жизнь. И даже способен приобрести. А между тем, у нас нет денег, чтобы заказать ещё! Странный блеск в глазах человека, глядящего на фото дорогого автомобиля, или модной шубки из меха экзотического зверька, отдавшего жизнь за высоко поднятый нос какой-нибудь буржуазной твари, всегда казался мне рождённым гремучей смесью зависти и успехов мира рекламы.

– Это не важно.

Я расхохотался.

– Это не важно, – повторил он с улыбкой. – Во-первых, я возьму ещё, не волнуйся! А во-вторых, пойми, дурень, в жизни человека должны быть не только цели, в ней должна быть мечта! И она, желательно, должна быть такой, чтобы её ни в коем случае нельзя было спутать с целью. Мечта должна быть практически не-до-сти-жи-ма. Наличие мечты и отличает человека от киборга, потому что она иррациональна.

– Странные у тебя мечты….

– Какие есть! – он криво усмехнулся, – Кстати, а у тебя есть мечта?

Этот вопрос меня обескуражил. Я тщетно вглядывался в себя, не находя ничего похожего на мечту, если не считать смутного желания достичь Нирваны и стать бодхисаттвой в этом перерождении… Обидно. Вот у товарища, хотя и пошлая, но есть. У меня нет. Значит, я – киборг. Остаток вечера я был рассеян.

Серым днём той запоздавшей весны я стоял у окна и смотрел сквозь грязное стекло на облезшую коробку дома напротив, словно расчерченную выцветшим маркером на аккуратные квадраты выделенных людям сот. Почерневшие сугробы оплывали во дворе, обнажая всё, чем сограждане осчастливили землю за долгую зиму, в набрякшем небе летали растрёпанные мокрые вороны, за углом кто-то угрюмо матерился. И вдруг, я отчётливо понял, что больше всего на свете я хотел бы жить не здесь.

Мне показалось, это она и есть – мечта. Вырваться отсюда. Я не делал для её достижения ничего: не учил языки, не получал гранты, не обивал пороги посольств, не посещал сайтов сводней процветающих государств Европы, Азии и обеих Америк. Я ни разу не выезжал за границу. Тем не менее, со временем, у неё появилось имя – Прага. Почему? Не знаю. Мой друг сказал бы, что это – не важно. И я думаю, он был бы прав.

* * *

Без всякого сожаления мы покинули эту убогую станцию.

– Не знаешь, что означает название «Розтили»?

Ты задумался, коснулся кончика носа длинными пальцами.

– Точно не знаю…. Но парк рядом называется «Горни Розтили» – Верхние Розтили. Географическое непереводимое. Как «Верхние Васюки».

–Ну, и ладно.

Я взяла тебя за руку.

Выходя из метро, всегда удивляешься дневному свету. Он кажется каким-то беззащитным и неловким после равнодушного электричества, тем более поздней осенью, когда мир так раним в своей убогой наготе.

Ты шёл рядом и совершенно не старался произвести на меня впечатление, даже не пытаясь начинать так опротивевшие мне брачные танцы павлинов, обожаемые мужчинами в обществе женщины. Ты был задумчив и немного рассеян. С тобой было легко. Впервые за долгое время я позволила себе расслабиться.

Мы прошли пешеходным тоннелем под оживлённой автомобильной трассой, ведущей из Праги на восток, взяли чуть левее и вскоре пришли в небольшой ресторанчик под странным названием «Сфера».

– Вот оно, место, свободное от туристов! Пока, – ты распахнул дверь.

Мы сели за столик у окна.

– Ты пробовала утопенцы?

– Я о них даже не слышала, но догадываюсь, что это какие-нибудь местные галушки.

Ты рассмеялся:

– Оригинальное, хотя и в корне неверное предположение. Но скоро истина восторжествует.

Пока ты заказывал пиво, я осмотрелась. Народу в довольно просторном заведении было не много. Старик с седыми висячими усами за столиком в углу, упитанная парочка средних лет, оживлённо спорящая о чём-то и несколько молодых людей за большим столом. Все говорили по-чешски.

– Неужели ни одного туриста?

– Теперь один есть. Это ты.

– А ты?

– Я же тебе говорил, что я – не турист.

– Почему?

– Долгая история.