Гонки на маршрутных такси

– Но ведь встретились?

– Так же, как и Ваш «ботан», – не сдавалась Аннушка. – Да и вообще… – вдруг сообразила она. – С чего Вы взяли, что это реально был Ферзь?

– С твоих слов.

– Попутала я, – Килькина ткнула сигарету в пепельницу, отодвинулась от стола и положила ногу на ногу. – Не Ферзь это был, по ходу. Похож как бы, но не он. Да и, короче, не разглядела я того в темноте, – она скрестила руки на груди и стала покачивать ногой.

– Ах, ты попутала? – прищурился от табачного дыма Штатский. – Ничего страшного: Ферзя вспомнит и опознает потерпевший.

– Да у «ботана», вообще, память отшибло, по ходу, – Аннушка усмехнулась, но без прежнего апломба. – Он ведь чуть не обосрался со страха.

– Память к нему вернётся, – вкрадчиво объяснил Семён Борисович. – И я даже скажу тебе, когда. Михаил Шахов вспомнит всё после просмотра видеозаписи из универсама… Той самой, по которой опознала Ферзя ты. Опознала и подписала протокол. Предупредить тебя об ответственности за дачу ложных показаний? – следователь загасил свой окурок и самодовольно откинулся в кресле.

– Может, и вспомнит… – Аннушка потупила взор. – Только по-любому не грабил его Ферзь. Лопатник-то «ботанский» у этих двоих изъяли. Что Миха, по-Вашему, лох последний, чтобы с гоп-стопа пустым уходить? Я даже не врубилась, по ходу, чего он быков гасил…

– Пустым ушёл, потому что, во-первых, не успел кошелёк забрать, – выдвинул свою версию следователь. – Во-вторых, чтобы не взяли его с поличным в случае чего. А в-третьих, – взгляд Штатского буквально вдавил Аннушку в стул, – уйти сумел, потому что ты его предупредила. На стрёме ты стояла, Килькина, на стрёме, и пойдёшь, как соучастница ограбления.

– Да как… – растерялась Аннушка. – Какой стрём?.. Сирена ментовская его предупредила! – нашлась она. – Менты с сиреной и мигалкой ехали! Издалека было, короче, видно и слышно.

– А кто кроме тебя слышал сирену?

– Да все!

– А вот потерпевший сирены не слышал, – Штатский играл с Килькиной, как кот с мышкой. – И сотрудники патрульно-постовой службы, задержавшие грабителей, скажут, что никакой сирены не включали. Тихонько подъехали и увидели, как ты Ферзю знак подала.

Аннушка сникла.

– Видишь, к чему ведёт твоё упрямство? – более миролюбиво продолжил Семён Борисович. – Но ситуация может выглядеть совсем иначе. Ты сообщаешь мне местонахождение Ферзя и становишься случайной прохожей, законопослушной свидетельницей.

Девушка подняла на следователя полные скорби глаза.

– Я, правда, не знаю, где он… Я же Вам всегда всё рассказывала. И на видео в универсаме сказала, что это он… На кой мне сейчас в отказ идти?

– Вот и я этого не понимаю, – пожал плечами Штатский. – Сказала «А», говори «Б». Может, запугал тебя Ферзь, а может… – взгляд Семёна Борисовича вдруг потеплел. – Любишь ты его.

Аннушка вздрогнула и посмотрела на следователя широко раскрытыми влажными глазами. Тот встал и медленно подошёл к ней сзади.

– Обидел он тебя сильно, вот ты поначалу и решила отомстить, – Семён Борисович положил руки на плечи девушки. – А потом одумалась, и вот теперь хочешь его выгородить, себя подставляешь. Не стоит он этого, Аня, не стоит…

Аннушка подняла голову. Её наполненные слезами глаза встретились с глазами умудрённого жизнью мужчины.

– Я отпущу тебя… – проговорил Семён Борисович. – Отпущу под подписку о невыезде.

Аннушка закрыла лицо и разрыдалась.

«И ты, влюблённая девочка, сама приведёшь меня к Михе Ферзю, – подумал Штатский, нежно гладя Аннушку по рыжим волосам. – Или к нему приведёт…»

Чудесная догадка, словно луч прожектора, вспыхнула в мозгу Семёна Борисовича Штатского. Он хлопнул в ладоши, заставив Аннушку от неожиданности пригнуться.

– Не бойся, не бойся, Аня! – приободрил следователь девушку, подходя к подоконнику и включая электрический чайник. – Найдём мы твоего Ферзя. Может, чайку на дорожку?

– Н-нет… – робко пролепетала Аннушка, следя за движениями Штатского. – Я пойду… Если можно.

– Конечно, иди, – легко разрешил Семён Борисович.

– А подписка о невыезде?

– Да не надо никакой подписки! – махнул рукой Штатский. – Всё равно ты от меня никуда не денешься, – хитро подмигнул он.

Аннушка, схватив сумочку, быстро выбежала из кабинета.

***

– Молодец…

По тону Маргариты Павловны нельзя было понять, одобряет она или осуждает свой портрет, а потому Григорий Штрих на всякий случай вжал голову в плечи. Присутствующий рядом следователь Васнецов вряд ли успел бы, а точнее говоря – посмел бы вмешаться, а потому положение Штриха являлось крайне опасным. Понимал это и Васнецов. Он стоял позади Нечетовой, затаив дыхание.

– Молодец! – повторила главбух с интонацией явно положительной оценки. – Верно меня изобразил.

Голова художника приподнялась над плечами, а следователь задышал.

– Маргарита Павловна… – осмелел Григорий. – Я должен заметить, что портрет ещё не готов.

– Что? – повернулась к нему Императрица.

– Над портретом ещё работать и работать… – выдавил из себя Штрих. – На взгляд дилетанта, конечно, всё кажется законченным…

Глаза Васнецова округлились от ужаса.

– Значит, ты, Гриша, смерти моей хочешь? – внешне спокойно проговорила Нечетова. – Месяц меня терзал, так ещё незнамо сколько продолжать своё палачество собрался.

– Вы поймите, – умоляюще посмотрел на неё Штрих. – Это же не китч, это же портрет на международную выставку «1000 лучших людей России»! И картина, Ваше изображение, там должна быть тоже лучшей.

– Да-да, Маргарита Павловна… – набрался храбрости следователь Васнецов.

– Помолчи! – бросила ему через плечо Нечетова. – Сколько времени тебе ещё надо? – строго посмотрела она на художника.

– Мне нужно ещё… Э-э… – нервно зажевал губами Штрих.

– Бэ-э! – передразнила его главбух. – Сначала ты мой кабинет в хлев превратил, а теперь, как баран, блеять будешь? Говори по-человечески!

– Неделю, Маргарита Павловна, – собрался с духом Григорий. – Десять дней! – он сделал неловкую попытку улыбнуться.

– Ты сколько классов-то окончил? – без тени сарказма поинтересовалась Нечетова.

– Я? – удивился Штрих. – Да у меня Академия художеств за плечами! – самолюбие на мгновение победило в нём страх. – Почти, – добавил он, скромно сложив пальцы домиком.

– Вот именно – «почти»! – беззлобно усмехнулась Маргарита Павловна. – Выгнали тебя оттуда за пьянство, а потому ты усвоить не успел, что в неделе семь дней, а никак не десять.