Звезда Маир

«Неужели, это я во всем виновата?» – с грустью подумала мама. Еще два месяца назад она твердо решила, что на десятилетие дочери организует ей настоящий праздник: с гостями, чаепитием и подарками. Ради этого мама даже устроилась на работу в ЖРЭУ, вставала до рассвета и каждый день, перед тем как отправиться в свою контору, подметала двор и мыла парадную лестницу в их доме. Тогда-то она и дала дочери хвастливое и, как теперь оказалось, неисполнимое обещание. Конечно, она поступила неосторожно и сейчас пеняла себе за это, но, с другой стороны, разве не ждала она этого праздника так же нетерпеливо, как ее девочка? Еще задолго до дня рождения она рисовала в своем воображении, как все должно произойти. Сначала они с Анжеликой должны были выбрать в магазине игрушку. Вслед за тем, довольные и счастливые, они бы отправились в гастроном, советуясь между собой, что лучше купить к празднику. Вечером намечалось другое действо – выпекание коржей для любимого Анжеликиного торта. А увенчать сегодняшний день должно было смазывание коржей кремом и клубничным вареньем, «сборка» торта и обсыпание его тертым шоколадом. Утром их ждали новые хлопоты: покрывание стола скатертью и его сервировка к чаю, причесывание, одевание и «верчение» перед зеркалом. Часов в одиннадцать должны были явиться гости. Разлив чай по чашкам, мама внесла бы в комнату роскошный торт с десятью горящими свечами, и под восторженные восклицания подруг Анжелика задула бы их все одним махом (это вам не тридцать свечей задувать!). Потом девочки затеяли бы игру в куклы, и в центре всеобщего внимания оказалась бы та самая красавица…, которую они так и не купили…

Дойдя до этого места, мама поморщилась. Вроде бы в ее мечтах не было ничего особенного и ничего сверхъестественного. Отчего же все пошло вкривь и вкось? Чувство было такое, что это ее лишили дня рождения. Да что здесь кривить душой – так оно и обстояло на самом деле! Ей очень хотелось услышать, как подружки дочери восхищаются ее подарком. Хотелось, чтобы все, даже эта «задавака» Подповетная, родители которой недавно купили новенькую «мазду», отдали должное ее празднику, чтобы на другой день на работе она могла с усталой, но счастливой улыбкой рассказывать сослуживцам о прошедшем вечере. О ее счастливом вечере! Пусть она в одиночку растит дочь, пусть зашивается на двух работах и вечно решает одну и ту же неразрешимую головоломку (где достать денег?) она все-таки была бы счастлива в этот день тем особенным счастьем, которое выпадает на долю одних только матерей. Но теперь все ее мечты развеялись, словно дым…

У мамы оставалась слабая надежда, что дочка остынет по дороге, и дома с ней можно будет нормально поговорить. Но где там! Оказавшись в своей комнате, девочка первым делом побросала на пол всех своих кукол, а потом пинками затолкала их под кровать. Общую судьбу разделила даже красавица Ляля, бывшая до этого дня первой Анжеликиной любимицей. Мама, стоя в дверях, бессильно наблюдала за ее гневом.

– Доченька… – мягко начала она.

Анжелика ничего не хотела слушать.

– Уходи! – сердито сказала она. – Я хочу остаться одна. Ты меня не любишь!

– Не говори так! Ты же знаешь, что я тебя люблю.

– Никто меня не любит! – трагическим голосом проговорила Анжелика и уселась на стул спиной к маме. Однако она продолжала исподволь следить за ее отражением в зеркале. Девочка видела, как мама кусает губы, но ей хотелось еще сильнее уязвить ее. Досада ее была так велика, что она, не задумываясь, нанесла удар по самому больному месту.

– Ты не любишь меня, – повторила Анжелика. – Ты всегда хотела, чтобы я умерла, так же как Вероника!

Ее слова достигли цели. Дочка увидела, что глаза у мамы вдруг сделались растерянными и беззащитными. Она глубоко вздохнула, а потом произнесла глухим усталым голосом:

– Ты глупая, злая девчонка! Когда-нибудь ты действительно останешься совсем одна, и тогда пожалеешь о своей жестокости.

Отвернувшись, мама накинула в прихожей пальто, взяла в руки зонтик и быстро вышла из дома. Она не хотела, чтобы Анжелика видела слезы на ее лице.

Вы спросите: отчего мама так расстроилась? Дело в том, что Вероника была ее второй дочкой. Она появилась на свет получасом раньше своей сестры-близняшки Анжелики, но умерла через месяц после рождения. Почему это случилось, навсегда осталось тайной. Вечером мама положила девочку в кроватку, а через три часа, когда хотела ее покормить, обнаружила, что бедняжка не дышит. На второй день, увидев свою крошку в гробу, мама едва не наложила на себя руки. Это зрелище навсегда разбило ей сердце. И хотя с тех пор минуло уже десять лет, рана не затянулась и продолжала кровоточить…

Анжелика стояла возле окна и смотрела, как уходит мама. Раздражение ее прошло, и в душе шевельнулось раскаянье. Но при всем том она чувствовала себя глубоко несчастной. И куда бы ни устремлялся ее взгляд, все казалось девочке тусклым и по-осеннему невзрачным. Над городом нависало серое, затянутое облаками небо. Клены и липы уныло свешивали к земле мокрые ветви и один за другим роняли на землю желтые листья. Тротуар под окнами наполовину скрылся под холодными лужами. Видневшаяся в отдалении детская площадка раскисла от грязи. От всего этого веяло меланхолией и пронзительной безысходностью. А между тем еще утром та же самая картина представлялась девочке яркой и праздничной: в разрывах облаков кое-где проглядывали голубые лоскутки неба, деревья в их желто-красных одеждах стояли веселые и нарядные, и так приятно было шлепать ногами по лужам!

– Какой мерзкий день! – с отвращением произнесла Анжелика.

Она задернула шторы и легла на кровать. Через мгновение девочку окутала напряженная тишина, но тишина не безмолвная, а насыщенная едва различимыми шорохами и звуками. То и дело что-то где-то потрескивало и поскрипывало, а порой откуда-то снизу из-под пола доносилось тихое бормотание, похожее на отдаленный разговор, в котором невозможно разобрать ни единого слова. И чем дольше Анжелика вслушивалась в эту обманчивую тишину, тем сильнее она затягивала ее, и тем острее овладевало ей чувство странной нереальности. Ей начало казаться, что она перестала быть живой девочкой и превратилась в неодушевленный предмет, вроде кирпича в стене, куска обоев или половицы в полу, сделалась частичкой большого дома и приобщилась к его таинственной жизни.

Подобного рода оцепенение нередко нападает на тех, кто проводит много времени в старых помещениях. Между тем, дом, в котором жила Анжелика, был не просто старым, он с полным правом мог считаться старинным. Давным-давно его построил богатый немец по фамилии Рабенек – хозяин старого химзавода. Двухэтажный, украшенный колоннами и лепниной, дом в те времена, наверно, выглядел очень роскошно. Особенно нарядным представлялся он взору тех, кто смотрел на него сквозь ажурную решетку, со стороны улицы. От ворот к крыльцу тянулась обсаженная липами аллея. Перед фасадом росли розовые кусты и были разбиты цветочные клумбы.

Но теперь о былом великолепии напоминали одни только облупившиеся колонны. Ворота и чугунная решетка давно исчезли, почти все старые липы засохли, лепнина осыпалась, грязно-желтая штукатурка на стенах покрылась паутиной трещин, ступени на крыльце были выщерблены, а парадное имело весьма непрезентабельный, обшарпанный вид. Мама рассказывала Анжелике, что после революции немец-заводчик бежал за границу. Брошенный им дом вскоре разделили на комнаты-клетушки и превратили в заводское общежитие. Во время войны здесь случился пожар, большая часть жильцов разъехалась, и только в левом крыле на первом этаже ютилось несколько семей эвакуированных. Потом, когда завод стал расширяться, и потребовалось жилье для новых рабочих, особняк отремонтировали и перестроили таким образом, что в нем появилось восемь новеньких квартир, по четыре на каждом этаже. Это было как бы второе рождение дома. Но поскольку жизнь в нем никогда полностью не замирала, связь с дореволюционными временами не прервалась. О минувшем напоминала, прежде всего, старая антикварная мебель, продолжавшая исправно служить нескольким поколениям новых владельцев. Так в пятой квартире находился большой платяной шкаф с медными висячими ручками, в третьей сохранился ломберный стол, в седьмой стены большой комнаты украшала писанная маслом картина, изображавшая красивую девушку в голубом открытом платье (говорили, что это портрет младшей дочери бывшего хозяина дома, умершей в молодых летах). Что до квартиры Анжелики, то здесь оказалось сразу три предмета из мебельного гарнитура позапрошлого века. На кухне стоял высокий темный буфет с тяжелыми скрипучими дверцами, в угол прихожей был задвинут круглый столик на одной ножке, и, наконец, в ее собственной комнате висело на стене старое зеркало в резной раме…

Кстати сказать, прадедушка и прабабушка Анжелики были первыми, кто въехал в отремонтированный после войны дом. Дедушка Коля в то время был маленьким мальчиком лет девяти или десяти. Потом он вырос, превратился в красивого молодого человека и женился на бабушке, которую так же как ее будущую внучку звали Анжеликой (вернее было бы сказать, что это внучку назвали в честь бабушки). А вскоре вслед за тем на свет появилась мама. Так оно обычно и происходит в семейной жизни: дети незаметно вырастают, заводят детей и сами превращаются в родителей. Потом вырастают их собственные дети, и однажды они говорят папе и маме: «Поздравляем! Вы стали дедушкой и бабушкой…»

Погрузившись в оцепенение, Анжелика словно грезила наяву. И, как это обычно бывает в подобных случаях, перед ее мысленным взором проносились обрывочные картинки недавних событий. Но видения эти не были случайными. Какой-то неуловимый смысл связывал их с владевшими девочкой переживаниями. То, что произошло с Анжеликой дальше, было настолько сложно и необычно, что с большим трудом поддается описанию. Когда девочка вспоминала о маме и о своей размолвке с ней, ей уже не казалось, что она вела себя правильно. По крайней мере, она бы не решилась повторить те жестокие слова, которые так легко вырвались у нее прежде. Но вместе с тем, Анжелика не могла забыть прекрасную куклу, очаровавшую ее в магазине, и желание обладать ею все-таки брало верх над горечью сожаления.

И вот, в то мгновение, когда досада боролась в ее душе с раскаяньем, в голове Анжелики неведомо откуда прозвучал явственный вопрос: «А что бы ты сделала ради того, чтобы иметь эту куклу?» Самое поразительное заключалось в том, что услышанный ею вопрос не был вопросом внутренней беседы. Знаете, так бывает, когда сам себя спрашиваешь, и сам же себе отвечаешь. Нет, все обстояло совершенно иначе! Анжелика ясно понимала, что говорит не она, а к ней обратился кто-то посторонний, неведомым образом проникший в ее сознание. И вопрошал он ее совсем не из праздного любопытства. Он действительно мог дать то, чего она так жаждала! Важно так же заметить, что Анжелика ни на секунду себя не обманывала: она знала, что незнакомец едва ли принадлежит к числу тех доброхотов, которые бескорыстно раздают подарки маленьким девочкам! За свой дар он непременно должен был чего-то от нее потребовать. Слов нет, вступать в какие-либо соглашения с этим неведомым НЕКТО было со стороны Анжелики неблагоразумно. Однако превозмочь искушение оказалось выше ее сил. И поэтому, отвечая таинственному незнакомцу, девочка не задумываясь, воскликнула: «Все, что угодно!»

Но едва Анжелика мысленно произнесла эти роковые слова, она вдруг ощутила сильную тревогу, словно совершила какой-то нехороший поступок, за который ее скорей всего накажут. Приподнявшись на кровати, девочка внимательно оглядела комнату. Конечно, вряд ли можно было ожидать, что существо, обратившееся к ней, как ни в чем не бывало, восседает где-нибудь на стуле или на подоконнике. Но то, что оно находится тут, поблизости, Анжелика не сомневалась. Она даже смутно догадывалась, откуда мог прозвучать таинственный голос, и потому сразу обратила свой взгляд на зеркало.

Как уже упоминалось выше, зеркало было очень старое. Один мамин знакомый, немного разбиравшийся в антиквариате, сказал ей как-то: «Клянусь своими подтяжками, эта вещица вышла из мастерской самого Гамбса!» Положим, Анжелике эти слова ничего не говорили, но с тех пор она прониклась уважением к почтенному возрасту зеркала, как прониклись бы и мы сами, если бы кто-нибудь сказал, что оно сделано еще до всемирного потопа. Ради справедливости следует заметить, что мамин знакомый был прав только наполовину. Возможно, этот самый пресловутый Гамбс имел некоторое отношение к зеркальной раме, но само зеркало было старше, гораздо старше его. Боюсь, я даже не могу с точностью сообщить, когда и кем оно в действительности было изготовлено.

Между тем, на первый взгляд зеркало не имело в себе ничего особенного. Высокое, в мамин рост, оно было заключено в роскошную резную раму из красного дерева, представлявшую собой гирлянду невиданных плодов, цветов и листьев. Лишь тот, кто прожил рядом с ним много дней и ночей, мог подметить в его поведении некоторые несуразности. Так Анжелике казалось порой, что при тусклом сумеречном освещении резной узор рамы странным образом преображался. Листва и плоды словно оживали, начинали трепетать, шевелиться, и из-под них в комнату заглядывали крошечные фантастические существа с рогатыми головками. Перебегая с одного края зеркала на другой, они тихо шушукались между собой, и их зловещий шепоток, долетая до ушей девочки, будил в ее душе ощущение смутной тревоги. Все это можно было бы (как поступают обычно взрослые) объяснить «обманом зрения». Однако Анжелика подозревала, что и с самим зеркалом творилось иногда что-то не то. Бывало, резко повернувшись, она замечала, что отражение как будто не поспевает за ней или, наоборот, в зеркале мелькало то, чего в комнате на самом деле не было. Правда видение сохранялось лишь на какие-то доли секунды, а потом – раз! – и все вновь приходило в норму, лишь в душе оставалось ощущение чего-то недолжного.

Так было и сейчас! Лежа на кровати, Анжелика прежде всего увидела в зеркале саму себя и пустую полку над своей головой. Но вместе с тем она увидела открытую дверь в прихожую, а так же часть этой самой прихожей, погруженной в таинственный полумрак. Взору ее открывалась подставка для обуви, табуретка, вешалка для верхней одежды и… Тут девочка буквально впилась глазами в зеркало. Теперь она не сомневалась – в прихожей кто-то был! Прижавшись к стене, там стояло странное маленькое существо ростом с пятилетнего мальчика. На незнакомце были надеты коротенькие серые штанишки и светлая рубашечка. Более всего поразила Анжелику огромная, совершенно лысая, несоразмерная телу голова и странное недетское лицо незнакомца, все изрезанное старческими морщинами. Застывшее на нем холодное выражение не сулило ничего хорошего. Взгляд огромных, глубоко посаженных глаз был пристальным и тяжелым. Маленькие губки гостя под длинным, как клюв, носом бесшумно двигались, словно он что-то повторял про себя.

Несколько секунд Анжелика изумленно рассматривала незнакомца в зеркале. Потом она быстро соскочила с кровати, выглянула в прихожую и…, конечно, никого не увидела. Для верности она пошарила за кремовым маминым плащом, а так же за другим маминым пальто – «старым», которое она надевала по утрам, когда подметала тротуар перед домом. Нигде не было даже намека на присутствие кого-то постороннего. Если бы мальчик попал в их квартиру с улицы, он бы обязательно оставил после себя влажные следы. Однако линолеум оказался сухим. Входная дверь была заперта на замок, окна на кухне плотно закрыты, так что мальчик не имел никакой возможности проникнуть в прихожую. И, тем не менее, он здесь побывал!

2. Подарок

Расставшись с Анжеликой, мама отправилась в магазин. Как мы помним, на завтра было назначено чаепитие, и к нему следовало приготовиться. Пусть дочь в порыве досады отказалась от праздника, оставлять гостей без угощения все равно нельзя. Мама купила, что требовалось для выпечки, набрала в придачу разных сластей и, выходя из гастронома, неожиданно столкнулась со своей свекровью.

– Здравствуйте, Вероника Павловна, – не без удивления приветствовала она ее, поскольку свекровь жила совсем в другом районе города и в их магазинах никогда не отоваривалась.

– Здравствуй, милочка, – отвечала та, сопровождая свои слова легким наклоном головы.

Вероника Павловна была очень серьезная дама – кандидат экономических наук и профессор. Хотя мама и папа Анжелики уже несколько лет находились в разводе, отношения между женщинами почти не изменились. Наверно, потому, что они и прежде оставались достаточно прохладными. Вероника Павловна, постоянно занятая на работе, мало интересовалась семейными делами сына, редко бывала у него в гостях, и еще реже приглашала к себе. Точно так же держала она себя и теперь. Однако о дне рождения внучки бабушка никогда не забывала и оказалась рядом с их домом именно по этой причине.

– Вот что, – сказала Вероника Павловна, – через три часа я уезжаю в Москву в командировку и зайти к вам не смогу. Что мне подарить девочке?

– Если бы я знала, – вздохнула мама. Она рассказала о кукле «Ликке» в кимоно, которая, как ей казалось, должна была понравиться Анжелике. Бабушка спросила адрес магазина игрушек и, поговорив еще немного о разных ничего не значащих вещах, женщины расстались.

Из магазина мама пошла домой. Выложив продукты в холодильник, она повязала фартук и сказала, ни к кому не обращаясь:

– Я собираюсь печь торт.

Мама была готова к тому, что Анжелика проигнорирует ее слова, но, вопреки ожиданию, девочка вскоре появилась на кухне.

– Я буду помогать тебе, – хмуро сообщила она.

Это был хороший знак! Вдвоем они принялись за дело, и мама подробно рассказала, как следует замешивать тесто и готовить крем. Поначалу разговор касался одного только торта и завтрашнего праздника. Потом круг тем постепенно расширился. Однако обе старательно избегали упоминаний об инциденте в магазине и даже не касались темы подарков.

Час спустя, когда коржи для торта уже лежали в духовке, а мама с дочкой были заняты мытьем посуды, кто-то позвонил в дверь. Мама вытерла руки и пошла открывать. Она ожидала увидеть свекровь, но за дверью стояла незнакомая ей высокая женщина, одетая в длинное черное пальто с поднятым до подбородка воротником. Голова была повязана черным платком, который скрывал ее лоб до самых бровей. «Монашка какая-то!» – подумала мама.

– Добрый вечер, – сказала незнакомка. – Я из игрушечного магазина. Ваша бабушка только что купила у нас куклу и попросила доставить ее по этому адресу.

– Добрый вечер, – растеряно отвечала мама. – Я думала, она сама к нам зайдет.

– К сожалению, она очень торопилась, – сказала незнакомка.

Женщина вручила подбежавшей Анжелике огромную коробку, перевязанную черной лентой, и попросила маму расписаться в накладной. Пока мама говорила с посыльной, девочка распустила ленту и открыла коробку.

– Мамочка, ты только посмотри, кого нам принесли! – воскликнула она с изумлением.

Мама обернулась и всплеснула руками. Крышка уже была отброшена, и сквозь полиэтиленовую пленку из коробки смотрела на нее та самая пресловутая штучная «готка» в черном, из-за которой несколько часов назад произошла ссора с дочерью. Рядом стояла Анжелика и счастливо улыбалась…

Мама заперла дверь на задвижку и наклонилась над подарком.

Вынутая из витрины, кукла не утратила прежнего великолепия. Напротив, ее яркая оригинальность сделалась еще выразительней. Кем бы ни был неведомый художник, давший жизнь этому маленькому шедевру, он в совершенстве владел своим ремеслом. Создавая куклу, мастер тщательно продумал каждую мелочь, ведь он прекрасно понимал, что мелочи как раз и составляют суть любой вещи. Без головного убора (широкополая шляпа лежала отдельно) кукла не имела уже того неприступно-холодного вида, что был у нее днем. Впрочем, она не стала от этого ни душевнее, ни добрее. Модная, несколько даже экстравагантная стрижка подпускала в общее впечатление флер пикантности и таинственности. Волосы ничем не отличались от настоящих («может, они и в самом деле человеческие», – подумала мама). Дорогой пластик, из которого изготовили лицо куклы, и на вид, и на ощупь удивительно напоминал человеческую кожу – был таким же эластичным и упругим. Но тепла человеческого тела он не имел, и от того касаться его маме было неприятно («словно трогаешь мертвого ребенка», – промелькнуло у нее в голове).

Однако самым поразительным в этой кукле были ее глаза – огромные, серовато-голубые, обрамленные длинными, пушистыми ресницами. Выглядели они на редкость живо: сложный узор радужки, влажный блеск роговицы, подвижный, неведомо каким образом расширяющийся и сужающийся зрачок, – все было очень натурально. Но, хотя мама и сознавала, что видит перед собой далеко не заурядную игрушку, ее отношение к ней не переменилось. Необъяснимая антипатия, овладевшая ей еще в магазине, даже усилилась. Мама подумала, что, сообщая кукле так много человеческих черт, мастер перешел некую границу, заступать за которую ему не следовало. Короче говоря, неожиданный поступок свекрови и ее непонятная щедрость маму нисколько не обрадовали. Но она постаралась скрыть свои чувства, так как видела неподдельный восторг дочери, которая горячо радовалась и восхищалась подарком бабушки.

Удалив пленку, мама извлекла куклу из коробки и поставила ее на пол. Широко расставив ноги в модных тяжелых ботильонах, «готка» уверенно держалась в вертикальном положении.

– Мамочка, – посмотри какая у нее курточка! – прошептала девочка. – Просто супер!