Жизнь, которая не стала моей

– Говори, малыш, – кивнул он.

– Несколько дней назад я была у врача, – начала я, внимательно следя за его реакцией. – Мои яичники перестали работать. Я не… мы не сможем завести ребенка.

– Кейт! – Он потянулся ко мне, но я еще не закончила:

– Ты все равно хочешь на мне жениться? То есть мы с тобой о детях раньше не говорили, но если это что-то меняет…

Мгновение он молча смотрел на меня, и сердце тревожно застучало. Потом перегнулся через стол и поцеловал меня.

– Разумеется, я хочу жениться на тебе, Кейт. – И добавил: – Нам вовсе и не нужны дети для полного счастья. Только ты и я. – И он широко, радостно улыбнулся.

Но под ложечкой все еще щемило, и пришлось сморгнуть слезу, прежде чем я решилась спросить:

– Но ведь мы могли бы взять приемного?

Он пожал плечами:

– Малыш, а может, нам просто не выпало стать родителями? И нечего переживать. Это не твоя вина. – И, не дав мне шанса возразить, резко сменил тему: – Так что вы со Сьюзен решили насчет места? Твоя сестра сказала, что принесла тебе целую папку с разными идеями. Я тоже тут подумал – например, осенью вполне можно устроить все под открытым небом…

Я пожала плечами и словно отключила его голос. Он говорил и говорил, а я таращилась на стену поверх его плеча и старалась не заплакать.

В ту ночь Дэн уснул быстро и безмятежно, а я смотрела в потолок и вспоминала, как мы с Патриком лежали рядом и обсуждали, какие имена дадим нашим детям, сколько у нас будет семейных забав, – говорили о жизни, которую собирались прожить вместе.

Я все упустила, впервые подумала я. А теперь уже поздно. И с этой невеселой мыслью я наконец провалилась в сон.

Глава 6

Проснувшись утром, я сразу поняла, что вернулась в свой прежний дом, в тот странный, непривычно яркий мир, природу которого не могла постичь. И, задохнувшись от счастья, закрыла глаза и поблагодарила Господа, – пусть даже за то, что схожу с ума. Потом снова приоткрыла глаза и увидела, как танцуют пылинки в солнечном луче. Я повернула голову – Патрик лежал рядом со мной.

Замерев, я следила, как приподнимается и опускается его грудь. Что я плачу, я догадалась, когда все стало расплываться перед глазами. Патрик пошевелился, повернулся по мне:

– Доброе утро, Кэтили! – Его голос, его зеленые глаза с лучиками морщинок, его широкая улыбка, чуть неровный ряд нижних зубов.

От нахлынувшего счастья и благодарности я не могла произнести ни слова. Только положила голову Патрику на грудь – он обнял меня. Я гладила его волосы, – сколько же в них седины, а раньше совсем не было. Все-таки удивительно, как меняют нас годы.

– Я бы хотела увидеть, как ты состаришься, – шепнула я, проводя рукой по его все еще мускулистой груди, где тоже начали пробиваться седые волосы. Насыщенные краски комнаты слегка замерцали, сердце пропустило один удар. Я напомнила себе: нужно подыгрывать, внушать себе: моя жизнь – здесь. И ведь так оно и есть, иначе откуда я все это знаю?

Патрик рассмеялся, я чувствовала, как смех сотрясает его тело.

– Пока я для тебя недостаточно старый?

Я не смогла отшутиться, даже выдохнуть не могла. Он еще крепче обнял меня, ласково поцеловал, погладил по голове. Его щетина за ночь отросла и кололась, губы были теплые. Когда его язык проник в мой рот, я не удержалась и заплакала.

– Кейт! – Он прервал поцелуй, с тревогой поглядел на меня. – Что ты, Кейт?

Я покачала головой, боясь развеять волшебство. Может, сменить тему?

– А что наша… дочка? – Я не знала, что можно спросить о ней, не нарушив тонкой ткани сновидческого мира, поэтому остановилась на полуслове.

Патрик погладил меня по щеке, присматриваясь:

– Ханна? А что такое?

Словно дверца отворилась внутри.

– Ханна! – пробормотала я. – Какое чудесное имя. Патрик взглянул на меня встревоженно:

– Снова ты чудишь.

Комната стала тускнеть, и я поспешно исправилась:

– Я только подумала, какие же мы счастливые.

Он широко улыбнулся:

– О, я – безусловно, самый счастливый человек на свете. А теперь давай, чудачка моя, подъем.

Он вылез из постели, но я последовала за ним не сразу. Его слова – что он самый счастливый – поразили меня в самое сердце. Ведь на самом деле у него ничего этого не было и не будет – ни детей, ни прекрасного среднего возраста, ни радости просыпаться рядом с одним и тем же человеком из года в год, горестно думаю я.

А Патрик тем временем наливал воду в кофейник – я застала его на кухне, выбравшись наконец из постели. Подошла сзади, прижалась лицом к обнаженной спине. Глубоко вдохнула его запах. Был бы у меня такой пульт – чтобы нажать кнопку «стоп» и застыть в этом мгновении навеки…

– Прости, я, наверное, веду себя странно, – сказала я, когда он завернул кран. – Не могу толком объяснить, что со мной происходит. Мне кажется, словно… словно тебя очень давно не было…

Он поставил кофейник на плиту и обернулся, обеими руками обхватил меня.

– Я всегда тут, моя хорошая, – сказал он. – Всегда с тобой. И ты, пожалуйста, кончай это дело – не веди себя так, словно ты не отсюда. Ты меня уже немножко пугаешь.

– Прости. Конечно же я отсюда. – Я судорожно цеплялась за эти слова, уповая, что они каким-то образом станут правдой. Цвета вокруг сделались еще ярче, предметы проступили отчетливее. В очередной раз я поразилось, какие здесь живые краски, как все словно течет и переливается.

– Конечно отсюда. – Снова на его лице промелькнуло недоумение. – И давай-ка позавтракаем. Может, это ты с голоду? Как насчет омлета и хрустящего жареного бекона?

О, эта незаживающая рана! Таким же точно завтраком он угощал меня в день своей смерти.

– Замечательно! – пробормотала я.

– Прекрасно! – Он достал из холодильника бекон и картонку с яйцами, повернулся к шкафчику за сковородкой, а я сквозь слезы следила за каждым его движением. Пока мой муж разбивал над миской яйца и взбивал их, подробности нашей с ним жизни нахлынули непонятно откуда, и я вновь убедилась, что знаю здесь все до мелочей. Например, что Патрик девять лет назад бросил работу страхового консультанта, потому что она ничего не давала душе, и я поддержала его, как в свое время он поддержал меня – чтобы я получила дополнительное образование. Теперь он работает в мэрии, в департаменте стратегических инициатив, а в свободное время занимается новым общественным парком в нескольких кварталах от нашего дома, который назвали «Садом маленьких бабочек», потому что, когда парк только начали разбивать, восьмилетняя Ханна их обожала. Я вспомнила, что по деньгам Патрик существенно проиграл, бросив прежнюю работу, зато теперь он в тысячу раз счастливее, потому что приносит пользу всему городу. И почувствовала гордость за моего замечательного мужа.

Прикрыв глаза, я припоминала, что мне известно о Ханне, однако о ней я почему-то знала меньше. Точечно. Вспоминались отдельные моменты: как совсем крошкой она поскользнулась на игровой площадке и сломала ногу; а еще до самой школы была твердо убеждена, что она – фея, просто у нее пока не отросли крылья; первый зуб у нее выпал только во втором классе, и она очень из-за этого переживала, потому что все подружки ее опередили, – но больше ничего в голову не приходило. Патрик для меня был как открытая книга, а Ханна – словно роман, из которого вырваны самые важные главы.

Когда я вновь открыла глаза, то словно вызвала ее мысленным усилием: она уже брела в кухню по коридору, в пижамных штанах и в футболке с Микки-Маусом, кое-как заплетя в косички густые темные волосы.

– Доброутро. – Она улыбнулась нам с Патриком, и я впервые отметила странность ее произношения: что-то не то, но непонятно, что именно. Даже в этом коротком приветствии она слишком растянула гласные, а согласные прозвучали чересчур мягко. Какое-то нарушение речи, как у многих моих пациентов? Что-то пыталось проклюнуться в памяти, что-то, что я должна знать, но никак не припомню.

– Доброе утро. – Я улыбнулась в ответ. Эта девочка – о ней я столько мечтала и плакала все эти двенадцать лет! Дочка Патрика, его продолжение. Сморгнув слезы, чтобы никто из них не заметил, я стала торопливо накрывать стол к завтраку. Полезла в шкаф, дрожащими руками достала три тарелки. Звякнула ими о стол, не удержав.

– Кейт? – окликнул меня Патрик, но я поспешно перебила:

– Все в порядке, накрою пока на стол.