Забвение пахнет корицей

– В четверг в четыре часа? – хмыкает Анни. На самом деле торговля сегодня шла вяло, до часу дня в кафе вообще никто не заглянул, так что у меня было полно времени поразмыслить о Робе и Анни. О том вреде, который он ей наносит, пока я от всего отстранилась и ищу забвения в выпечке. После уроков Анни собиралась навестить Мами, поэтому я не боялась столкнуться с ней у Роба.

– Народу совсем не было, – вот и все, что я говорю дочери.

– Ну и ладно, – отмахивается она, и я понимаю, что звонит она не просто так. Я решаю, что не дам себя разжалобить, и пытаюсь догадаться, чего попросит Анни – денег, билеты на концерт, а может, туфли на каблуках в десять сантиметров (я заметила, как вчера она их разглядывала в моем модном журнале). Но вместо этого Анни спрашивает как-то странно, почти смущенно: – А ты не можешь, типа, подъехать к Мами, вот прямо сейчас?

– Что-то случилось? – тут же пугаюсь я.

– Ага, – отвечает Анни. Она понижает голос. – Вообще-то, даже как-то чудно, но Мами сегодня реально в норме.

– В норме?

– Ну да, – шепчет Анни. – Совсем нормальная, такая, как до смерти бабушки. Она так разговаривает, как будто никогда не теряла память.

У меня ёкает сердце, и я вспоминаю слова медсестры, сказанные в последний раз, когда я уходила. Иногда наступает просветление, и тогда кажется, что все как прежде. К ней будет возвращаться память, она станет вспоминать всё не хуже нас с вами. Вы такие деньки ловите, не упускайте ни одного, потому что нет никакой гарантии, что это не в последний раз.

– Ты уверена? – спрашиваю.

– Абсолютно, – отвечает Анни, и в ее голосе я не слышу ни злобы, ни сарказма, столь привычных для меня в последнее время. Может быть, эти перепады настроения связаны именно с тем, что прабабушка перестала ее узнавать, вдруг задумываюсь я. Нужно поговорить с девочкой, рассказать ей подробнее про болезнь Альцгеймера. Но тогда – мне и самой придется посмотреть правде в глаза.

– Она меня все время расспрашивает, типа, про школу и все дела, – продолжает Анни. – Странно даже, но она сегодня точно знает, кто я такая, сколько мне лет, и все такое.

– Хорошо, – киваю я, а сама уже поглядываю в зеркало заднего вида, чтобы развернуть машину. – Я уже еду.

– Она говорит, что хочет, чтобы ты заехала в кондитерскую и захватила пирог «Звезда», – добавляет Анни.

Пирог «Звезда» Мами всегда любила больше всего: прослоенный смесью из мака, миндаля, изюма, инжира, чернослива и коричного сахара, с прорезанным в корочке узором в виде звезд. Гордость нашей фирмы.

– Хорошо, – говорю я. – Постараюсь обернуться поскорее.

Впервые за последние дни ощущаю слабую надежду. До этого момента я как-то и не осознавала, как же мне недоставало моей бабушки.

– Мне хочется пойти на море, – первое, что я слышу от Мами, когда через пятнадцать минут вхожу к ней в комнату.

На миг я пугаюсь. Уже конец сентября, на улице прохладно. Видимо, память снова отказала, иначе с чего бы бабушке в ее восемьдесят шесть лет вдруг захотелось на пляж и позагорать. Но лицо Мами озаряется улыбкой, и она крепко обнимает меня.

– Прости, дорогая, где мои манеры? Я так рада видеть тебя, Хоуп, милая.

– Ты знаешь, кто я? – неуверенно переспрашиваю я.

– Ну, конечно, знаю. – Вид у нее обиженный. – Уж не считаешь ли ты меня древней, выжившей из ума старухой?

– Э-э… – Опешив, я отвечаю не сразу. – Что ты, Мами, нет, конечно.

Она улыбается.

– Не переживай. Я не дурочка. И знаю, что временами бываю забывчива. – Она делает паузу. – Ты пирог принесла?

Она смотрит на белый пакет у меня в руках. Кивнув, я протягиваю пакет ей.

– Спасибо, дорогая, – благодарит бабушка.

– Пустяки, – медленно произношу я. Мами склоняет голову набок.

– Сегодня, Хоуп, голова у меня совсем ясная. Мы с Анни прекрасно поболтали, пока тебя не было.

Анни, явно взволнованная, присела на краешек дивана. Она кивает, подтверждая слова Мами.

– Хочешь пойти на море? – нерешительно интересуюсь я. – Но сейчас… холодновато для купания.

– Я и не планирую купаться, милая, – улыбается она. – Я хочу полюбоваться закатом.

Я смотрю на часы.

– До захода солнца еще почти два часа.

– Значит, у нас еще масса времени.

Мы с Анни укутываем Мами в теплую куртку, и через полчаса все втроем отправляемся на побережье. Мы решаем ехать к устью Пейнс-Крика – мое любимое место, здесь я еще школьницей обожала вечерами смотреть на уходящее за горизонт солнце. Здесь, чуть западнее Брюстера, пляж тихий и малолюдный. Если осторожно взобраться на валуны, там, где ручей впадает в залив Кейп-Код, то открывается потрясающий вид на пылающее на закате небо.

По пути мы останавливаемся – по предложению Анни – и заказываем роллы с лангустом и картофель фри в «Доке Джо», малюсеньком ресторанчике, который существует здесь, на взморье, еще дольше, чем наша кондитерская. Летом люди приезжают сюда за много миль и на солнцепеке выстаивают минут по сорок в очередях за их роллами. Но сегодня, под вечер буднего дня в мертвый сезон, мы здесь, к счастью, единственные клиенты. Мы с Анни ушам своим не верим, слушая, как Мами, заказавшая себе жареный сыр – лангустов она никогда не любила, – совершенно внятно рассказывает, как они с дедушкой в первый раз взяли сюда маму. Та была еще совсем маленькая и все удивлялась, зачем глупые лангусты приплывают сюда, к Джо, если знают, что из них могут наделать сэндвичей.

До пляжа мы добираемся, когда края неба уже начинают пылать. Солнце висит низко над заливом, перистые облака обещают великолепный закат. Взявшись за руки, мы втроем потихоньку движемся по пляжу, Анни идет слева от Мами, я – справа со складным стульчиком под мышкой.

– Ты как, не устала, Мами? – ласково спрашивает Анни, когда мы проделываем примерно полпути. – Может, остановимся, отдохнем немножко, хочешь?

Оглядываюсь на дочь, и сердце у меня подпрыгивает. Она смотрит на Мами с такой заботой и любовью, что я внезапно понимаю: все происходящее с ней – действительно временно. Это все та же Анни, которую я знаю и люблю. А значит, я не все до конца испортила. Значит, моя девочка – такая же, как прежде, благородная, достойная, она всегда оставалась такой, даже несмотря на то что дерзит мне время от времени и вроде бы ненавидит меня.

– Я прекрасно себя чувствую, дорогая, – бодро отвечает Мами, – и намерена добраться вон до тех камней, пока солнце еще не зашло.

– Зачем? – после паузы интересуется Анни.

Мами долго молчит, и я уже решаю, что она не слышала вопроса Анни. Но после паузы она все же отвечает:

– Я хочу запомнить этот день, заход солнца и вас, мои девочки. Знаю, мне осталось не так уж много дней, похожих на этот.

Анни бросает на меня встревоженный взгляд.

– Что ты, Мами, у тебя их будет полно! – говорит она вслух.

Бабушка пожимает мне руку, и я ласково улыбаюсь ей. Я-то понимаю, о чем идет речь, и мне ужасно больно от того, что она тоже все понимает.

Бабушка обращается к Анни.

– Спасибо, что ты так веришь в меня, – благодарит она. – Но что поделать, у Бога могут быть другие планы.

Девочку ранят ее слова. Анни отворачивается и смотрит вдаль. Правда наконец начинает открываться и ей, и от этого сердце у меня ноет еще сильнее.

Вот мы и добрались до валунов. Я раскладываю прихваченный из багажника стульчик, мы с Анни усаживаем на него Мами.