Забвение пахнет корицей

2 стакана сахарного песка

Приготовление

1. Очистить апельсины, стараясь по возможности снять цедру

2. Нарезать цедру узкими полосками.

3. Вскипятить 1,5 л воды и бросить цедру в кипящую воду. Варить 3 минуты, слить и промыть, затем повторить процедуру, проварив цедру в еще 1,5 л воды. (Это позволяет удалить горечь.)

4. В оставшиеся 0,5 л воды добавить 2 стакана сахара и довести до кипения. Бросить в сироп цедру, убавить огонь и накрыть кастрюлю крышкой. Держать на маленьком огне 45 минут.

5. Шумовкой вынуть цукаты из сиропа и разложить на решетку до полного остывания. Выдержать не меньше двух часов, прежде чем использовать для приготовления штруделя (см. выше). Оставшиеся цукаты залить темным шоколадом – это прекрасное лакомство.

Роза

В то утро Роза, едва проснувшись, все уже знала. Такое бывало и раньше, в иные дни, когда она предчувствовала какие-то вещи, интуитивно знала о них еще до того, как они случались. Те дни остались в далеком прошлом. В последнее время в ее воспоминания мощно вторгся Альцгеймер, так что жизнь, казалось, складывается гармошкой, сжимая и сокращая прожитые годы, и прошлое оказывается совсем рядом с настоящим.

Но в тот день Роза вспомнила все: свою семью, друзей, всю жизнь, которая у нее была когда-то. На миг, прикрыв глаза, она захотела соскользнуть назад в забвение, из которого вынырнула. Вообще-то Альцгеймер пугал утешение. Внезапный просвет – распахнувшееся окно в прошлое – застиг ее врасплох. Но потом Роза все же открыла глаза и взглянула на календарь, который стоял у нее на прикроватной тумбочке. Каждый вечер перед тем, как уснуть, она перечеркивала в нем прожитый день. Все остальное ускользало, но за днями недели она пока еще следила, держала их под контролем. И согласно красным крестикам в календаре выходило, что нынче 29 сентября, особый день. Раз ясная память вернулась к ней именно сегодня – это знак свыше, поняла Роза.

Поэтому все утро она писала, как можно аккуратнее, письмо, адресованное внучке. Когда-нибудь Хоуп прочтет его и все поймет. Но не сейчас. Некоторых фрагментов пока еще недоставало. Заклеивая конверт, уже перед самым обедом, Роза чувствовала опустошение и печаль, словно только что заключила в конверт часть себя самой. В каком-то смысле, подумала Роза, так оно и есть.

Она тщательно вывела адрес Тома Эванса, адвоката, который оформлял ее завещание, потом попросила медсестру наклеить марку и отправить письмо по почте. Потом Роза снова села к столу и написала список, выводя каждое имя большими печатными буквами, старательно и четко, хотя руки у нее тряслись.

Вечером того же дня, на пляже с Хоуп и Анни, она трижды ощупывала карман юбки, проверяя, на месте ли список. Для нее это было важнее всего, а скоро и Хоуп тоже узнает всю правду. Скрывать и дальше уже невозможно – все равно, что не позволять приливу хлынуть на берег. К тому же Роза уже и сама сомневалась, что хочет сдерживать в одиночку прибывающую воду: это стало мучительно трудно.

Сейчас, стоя на валунах с внучкой по одну сторону от себя и правнучкой по другую, когда на землю опустился heure bleue, она смотрела на небо, мерно дышала в такт океану и сжимала в руке пирог. Она кинула первый кусок в воду и произнесла слова так тихо, что даже сама их не услышала за ритмичным плеском волн.

– Сожалею, что я уехала, – шепнула она ветру.

– Сожалею за те решения, которые я принимала. – Кусочек пирога упал в набежавшую волну.

– Сожалею, что я причинила боль стольким людям. – Ветер унес ее слова.

Бросая пирог в океан, кусок за куском, Роза посматривала на Хоуп и Анни, с растерянным и непонимающим видом стоявших рядом. Нехорошо, она пугает девочек – ну ничего, скоро они все поймут. Время пришло.

Роза подняла голову к небу и говорила с Богом тихо, словами, которых не произносила вслух вот уже шестьдесят лет. Она не ждала прощения. Она знала, что не заслуживает его. Но ей хотелось, чтобы Бог знал: она раскаивается.

Правды не знал никто. Никто, кроме Бога и, разумеется, Теда, который умер двадцать пять лет тому назад. Он был хорошим человеком, добрым человеком, папой для ее Жозефины и дедушкой для Хоуп. Он любил их всех и показывал свою любовь, и она будет вечно благодарна ему за это, потому что сама она демонстрировать любовь не умела. И все же иногда она сомневалась, что Тед смог бы любить ее так же, знай он всю правду полностью. Она понимала, что он догадывался, но сказать ему, произнести это вслух означало бы разбить ему сердце.

Роза прерывисто вздохнула и посмотрела в глаза Хоуп, внучке, которой она испортила жизнь. Мать Хоуп, Жозефина, была несчастна, она страдала из-за ее, Розы, ошибок. И Хоуп тоже страдает. Роза отчетливо читала это и по глазам Хоуп, и по тому, что за жизнь ей выпала. Роза перевела взгляд на Анни, на эту девочку, которая заставила ее память проснуться. Пусть хоть у правнучки все сложится хорошо!

– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала, – произнесла наконец Роза, поворачиваясь к внучке.

– Что? – заботливо ответила Хоуп. – Я сделаю для тебя все, что захочешь.

Хоуп не знала, на что соглашается, но у Розы не было выбора.

– Мне нужно, чтобы ты поехала в Париж, – спокойно сказала она.

У Хоуп глаза полезли на лоб. В Париж?

– Да, в Париж, – не колеблясь, подтвердила Роза. Не дожидаясь, пока внучка задаст вопрос, она продолжила: – Я должна знать, что произошло с моей семьей.

Роза полезла в карман и достала список – он словно ожег ей пальцы огнем – и аккуратно подписанный чек на тысячу долларов. Хватит на билет на самолет до Парижа. Пальцы у Розы горели, когда Хоуп забирала у нее бумаги.

– Я должна знать, – тихонько повторила Роза. Волны плескались у плотины ее памяти, и душа уже изготовилась к тому, что вот-вот хлынет паводок.

– Твоя… семья? – с сомнением переспросила Хоуп. Роза кивнула, и Хоуп развернула бумажный листок.

Ее глаза быстро пробежали по строчкам, по семи именам.

Семь имен, подумала Роза. Она посмотрела вверх, где начинал уже проступать ковш Большой Медведицы. Семь звезд на небе.

– Я должна знать, что произошло, – сказала она внучке. – Поэтому поезжай.

– Вы о чем? – перебила Анни. У нее был испуганный вид, и Розе хотелось бы успокоить девочку, но она знала: утешения даются ей нисколько не лучше, чем правда. Она никогда не умела утешать. Кроме того, Анни уже двенадцать. Достаточно большая, чтобы знать. Всего на два года меньше, чем было самой Розе, когда началась война.

– Кто все эти люди? – спросила Хоуп, вглядываясь в список.

– Это моя семья, – кивнула Роза. – Ваша семья.

Она на минутку прикрыла веки, мысленно перечисляя эти имена, выжженные у нее прямо в сердце, которое, как ни удивительно, продолжало биться все эти годы.

Альбер Пикар, р. 1897

Сесиль Пикар, р. 1901

Элен Пикар, р. 1924

Клод Пикар, р. 1929

Ален Пикар, р. 1921

Давид Пикар, р. 1934

Даниэль Пикар, р. 1937

Когда Роза открыла глаза, Хоуп и Анни смотрели на нее. Она вздохнула.

– Ваш дедушка ездил в Париж в сорок девятом году, – начала Роза.

Голос у нее дрожал, потому что эти слова было трудно выговаривать вслух, даже теперь, спустя столько лет. Снова прикрыв веки, Роза вспомнила лицо Теда в день, когда он вернулся домой. Он не мог смотреть ей в глаза и избегал ее взгляда. Говорил он страшно медленно, потому что принес вести о людях, которых она любила больше всего в этом мире.

– Все они умерли, – продолжила Роза после паузы. Раскрыв глаза, она поглядела на Хоуп. – Тогда мне было этого достаточно, ничего больше я знать не хотела. Я даже попросила твоего дедушку ничего мне не рассказывать. Мое сердце не вынесло бы.

Только после того, как Тед принес ей страшные вести, Роза наконец согласилась переехать с ним в городок на полуострове Кейп-Код, в котором он родился и рос. До тех пор она была твердо намерена оставаться в Нью-Йорке – на всякий случай. Она была уверена, что там, в Нью-Йорке, ее непременно найдут, на месте встречи, о котором они договорились много лет назад. Но теперь оказалось, что искать ее некому, никого не осталось. Она была утеряна навсегда.

– Все эти люди… – Анни нарушила тишину, мигом вернув Розу к действительности. – Они все, типа, умерли? А что с ними случилось?