Прощай, Берлин

– Я в нее с каждым разом все больше втюриваюсь! – Со вздохом наслаждения он потянулся за сигаретой. – Еще кофе, Крис?

– Нет, большое спасибо.

– А знаешь, Крис, по-моему, ты ей тоже приглянулся.

– Да ну, брось.

– Правда, так и есть! – Фриц как будто был доволен. – Короче, мы теперь часто будем ее видеть.

К фрейлейн Шрёдер я вернулся с таким головокружением, что пришлось с полчаса проваляться в постели. Черный кофе Фрица, как обычно, сразил наповал.

Несколько дней спустя Фриц пригласил меня послушать, как поет Салли. «Леди Уиндермир» – полулегальный богемный кабачок (его, говорят, уже давно прикрыли), был расположен тогда совсем рядом с Таузенштрассе. Владелица явно старалась превратить свое заведение в уголок Монпарнаса: по стенам были развешаны рисунки, выполненные прямо на меню, карикатуры, фотографии театральных знаменитостей с автографами типа: «Единственной и неповторимой леди Уиндермир».

Над стойкой был укреплен огромный, раза в четыре больше обычного, веер, а в центре, на возвышении, стоял огромный рояль.

Мне было любопытно посмотреть, как Салли держится на сцене. Я почему-то думал, что она будет нервничать, но она была совершенно спокойна. Голос у нее оказался на удивление глубоким, с хрипотцой. Пела она плохо, без всякого чувства, руки висели как плети. Представление по-своему впечатляло благодаря ее броской, яркой внешности и выражению лица, на котором было написано: «А мне плевать, что вы там думаете». И она пела:

Лелеяла мама
Пустые мечты:
Мне в пару искала
Такого, как ты.

После первой песенки Салли довольно долго хлопали. Пианист, светловолосый кудрявый красавец, встал и торжественно поцеловал ей руку. Потом она исполнила еще две песни: одну по-французски, другую по-немецки. Они были приняты более сдержанно.

После пения ей еще долго целовали руки, а потом все ринулись в бар. Салли, видимо, знала тут всех и каждого. Она обращалась ко всем на «ты», а то и «дорогой мой». Для царицы полусвета ей явно не хватало такта и практической сметки. Она лишь впустую потратила время, пытаясь обворожить пожилого господина, который явно предпочитал ей беседу с барменом. К концу вечера мы все порядком напились. Салли заторопилась на свидание, а к нам за столик подсел управляющий. Он беседовал с Фрицем об английской аристократии. Мой спутник чувствовал себя как рыба в воде, а я опять, в который раз, дал себе слово больше никогда не посещать заведений подобного сорта.

Вскоре после этого вечера Салли, как мы условились, позвонила и пригласила меня на чашку чая.

Она жила на Курфюрстендамм, в последнем квартале, примыкающем к Халензее. Грузная неряшливая дама с тяжелым, отвисшим, как у жабы, подбородком, провела меня в большую, мрачную, убого обставленную комнату. В углу притулился сломанный диван и висела выцветшая картина, изображавшая сражение восемнадцатого столетия: раненые, полулежа в изящных позах, любовались гарцующим на коне Фридрихом Великим.

– Привет, Крис, дорогой! – воскликнула Салли еще в дверях. – Как здорово, что ты пришел! Я чувствовала себя ужасно одинокой. Я рыдала на груди у фрау Карпф. Nicht wahr, Frau Karpf? [4 - Не правда ли, фрау Карпф? (нем.)]– воззвала она к хозяйке с жабьим подбородком.

Та рассмеялась сдавленным жабьим смехом, и груди ее затряслись.

– Крис, может, выпьешь кофе или чай? – продолжала Салли. – Хотя, пожалуй, не стоит. Не знаю, как его заваривает фрау Карпф, наверное, сливает все опивки в одну посудину и кипятит вместе с заваркой.

– Ну, тогда кофе.

– Фрау Карпф, дорогая, не будете ли вы ангелом и не принесете ли нам две чашки кофе?

Салли говорила по-немецки не просто неправильно, а на каком-то своем, ни на что не похожем наречье. Каждое слово она произносила жеманно, с делано «иностранным» акцентом. По одному выражению лица можно было догадаться, что она говорит на чужом языке.

– Крис, дорогой, будь ангелом, опусти занавески, – сказала она. Я так и сделал, хотя на улице еще не совсем стемнело. Салли тем временем включила настольную лампу. Когда я, покончив с занавесками, оглянулся, Салли, свернувшись калачиком на диване, рылась в сумочке в поисках сигареты. Но тут же вновь вскочила. –  Хочешь яичный коктейль?

Не дожидаясь ответа, она достала стаканы, яйца и бутылку вустерского соуса из шкафчика для обуви, стоявшего под разобранным умывальником. «Практически я питаюсь только ими». Ловким движением она разбила яйца в стаканы, добавила туда соус и взбила это месиво концом перьевой ручки.

– Это все, что я могу тебе предложить.

Она вновь свернулась калачиком, грациозно подобрав ноги. На ней было все то же черное платье, но на сей раз его украшала не пелерина, а маленький белый воротничок и белые манжеты. Ни дать ни взять монашка из какой-нибудь пышной постановки.

– Что тебя так рассмешило, Крис? – спросила она.

– Не знаю, – сказал я. Меня и в самом деле разбирал смех, я никак не мог остановиться. Было в ней что-то ужасно комичное: красавица с маленькой темной головкой, большими глазами, тонко очерченным носом, она ни на минуту не забывала о своих прелестях. Самодовольно женственная, она улеглась на диване. И как дикая горлица, склонила головку и изящно сложила руки.

– Крис, свинья, отвечай сейчас же, почему ты смеешься?

– Сам не знаю…

Тут она тоже начала смеяться.

– Ты просто чокнутый!

– И давно ты здесь обитаешь? – спросил я, окинув взглядом большую мрачную комнату.

– С тех пор, как приехала в Берлин. Постой, сейчас скажу точно, да, уже два месяца.

Я поинтересовался, что привело ее в Германию и с кем она сюда приехала. Оказалось, что с подругой, старше Салли, к тому же актрисой. Девушка уже бывала в Берлине и уверяла Салли, что они наверняка найдут работу на киностудии. Тогда Салли заняла десять фунтов у одного милого пожилого господина и присоединилась к ней.

Родители ничего не знали, пока они с подругой не добрались до Германии.

– Вот бы познакомить тебя с Дианой! Она самая потрясающая авантюристка в мире! Мужика может подцепить где угодно, даже не зная языка. Один из-за нее чуть со смеху концы не отдал. Я и сама ее обожала.

Но прожив в Берлине три недели, так и не получив работы, Диана подцепила банкира, который увез ее в Париж.

– И оставила тебя одну? Прямо скажем, с ее стороны это довольно подло.

– Не знаю… Каждый должен сам решать свои проблемы. На ее месте я, скорее всего, поступила бы точно так же.

– Уверен, что нет.

– Ну, оставила и оставила, ничего со мной не случилось. Я и одна не пропаду.

– Сколько тебе лет, Салли?

– Девятнадцать.

– Боже милостивый! А я думал, лет двадцать пять!

– Знаю, так все думают.

Вошла фрау Карпф с двумя чашками кофе на тусклом металлическом подносе.

– Oh, Frau Karpf, Liebling, wie wunderbar von Dich! [5 - О, фрау Карпф, дорогая, как это мило с вашей стороны! (нем.)]

– Что тебя держит в этом доме? – спросил я, когда хозяйка вышла. – Уверен, ты вполне можешь найти что-нибудь поприличнее этой дыры.

– Найти, конечно, можно.

– Так за чем же дело стало?