Накипь

– То есть как это? Почему это?.. – спрашивала она.

Кровь сходила с ее лица так же быстро, как прежде набегала, и она беспомощно оглядывалась кругом. Вера Тимофевна понурилась, и, обведя зал изумленным взглядом, сказала: «Но это же… несправедливо!». Вера Андроновна медленно встала и, больше не проронив ни слова, направилась к выходу, но поравнявшись с Архиповым, возившемся с бумагами, неожиданно ясно сказала: «Прокляну!». Архипов опешил, поднял на нее глаза. Его лицо вспыхнуло, и, спешно затолкав оставшиеся вещи в рюкзак, он выскочил из зала. Вера Андроновна наконец нашла взглядом мусорную корзину и плюнула в нее с такой яростью, что та сделала пол-оборота вокруг своей оси.

В коридоре Архипова настиг телефонный звонок, и он остановился, чтобы ответить, потом нагнулся завязать шнурок, и когда вышел из здания суда, оказалось, что две истицы никуда не делись, а все еще стоят чуть поодаль, окруженные небольшой кучкой сочувствующих, над которой клубится гул возмущенного улья.

Увидев их, Архипов хотел быстро проскользнуть мимо, но Вера Андроновна заметила его.

– Ага! Вот он! – задохнулась она, и оттолкнув плечом и боком двух стоявших рядом людей, двинулась прямо на Архипова. У нее было лицо человека, который вопреки желанию молчать, решил-таки высказаться. Такая решимость обычно страшна, потому что похожа на прорвавший плотину поток.

Она набросилась на Архипова, как коршуница на добычу, быть может, не ту, которую ей бы хотелось растерзать, но ту, которую удалось заполучить. Как только раздалось «Вот он!», Архипов вздрогнул и похолодел. Казалось, сама улица закричала и повторила несколько раз: «Вот он!». Прохожие останавливались и оборачивались посмотреть, в чем дело. «Вот он!» многозначительно обрывалось, словно за ним должно было последовать «Держи вора!».

– Это что же такое делается, а! – вскричала Вера Андроновна. – Что это делается, я вас спрашиваю!

Она выпятила грудь и уперла руки в бока. Полная и грозная ее фигура отрезала Архипову путь к отступлению.

– Испоганили людям жилье и ну с возу! – кричала она, грозя пальцем. – Мерзавцы! Подлецы негодные! Хапуги! Сами-то, небось, в чистеньком живете, а у людей на стенах вот такие грибы растут! Крыша вся как решето! Как жить в таких условиях прикажете?!.. Негодяи!

Архипова бросало в холодный пот, его лицо горело, он что-то невнятно бормотал про новый иск, «надлежащего ответчика» и пытался уйти. Но уйти не мог – толпа, окружавшая Веру Андроновну, потихоньку стянулась вокруг него и роптала. Архипов оказался пойман в ловушку и принужден терпеть публичный позор безжалостных обличений Веры Андроновны.

Голос ее громыхал, призывая всю улицу в свидетели. Толпа из прохожих густела и вытягивала шеи, чтобы разглядеть «вора».

Будь Архипов постарше и погрубее, он локтями проложил бы себе путь к свободе. Но он был молод, неопытен и просто умирал от унижения.

– Да что им говорить, – сказал кто-то, – они же бесстыжие, от чего угодно отбрешутся.

– Да ведь у тебя же молоко на губах не обсохло!

– Нет, вы послушайте, – продолжала Вера Андроновна, – ладно бы жилье затопили, ладно бы вещи испортили – пускай! Но ведь человека убили! Человек по их вине умер, а им хоть бы хны! Негодяи! А ты, голубчик, что же думаешь, я тебя пощажу? Стоишь тут, бормочешь, не я, мол, крышу делал. Но тех, кто делал, у меня нет, а ты – здесь. Так что стой и терпи, раз попался! Потом тем передашь!

Рука Веры Андроновны не могла дотянуться до ООО «Добрострой», рука закона, на которую она надеялась опереться, оказалась сыромятной, и тогда она вцепилась в того, кто был здесь и на кого она могла излить свой бессильный гнев.

– Не с того жизнь начинаешь! Ведь есть же у тебя мать, хотел бы ты, чтобы твоя мать так же по судам мыкалась? Запомни, сынок, ничего не проходит даром.

Вера Андроновна успокаивалась, гроза стихала, голос ее мягчал. Из этого умягчения и появился «сынок».

– Запомнил мои слова? – проговорила она. – Запомнил, спрашиваю? Ну хоть головой-то тряхни.

– Запомнил, – пробормотал Архипов, слабо тряхнув головой.

– Ну а теперь иди с богом! – выдохнула она и отступила в сторонку, наконец-то давая ему дорогу.

Он выскочил из сжимавшего его кольца, как кот из мешка, и так же, как кот, ошалевший от неволи, бросился наутек.

Глава 2

Деньги зрелые протягивают руку деньгам молодым

На Галерной Архипов свернул в один из дворов. Пройдя мимо притаившейся под аркой конторы нотариуса Л.Н. Сутейко, обогнув куст сирени, за которым робко прятались два местных алкоголика, и едва не наступив на метнувшуюся под ноги собачонку, он оказался перед дверью с надписью: «ООО “Добрострой”». Буква «Д» представляла собой крышу дома, и под ней рабочий-лилипут укладывал мастерком стену без начала и конца.

Дверь из непроницаемо-черного, матового стекла выделялась на фоне желтой, киснувшей от сырости стены. Казалось, что какое-то другое здание незаметно выросло за ней. Выросло и вытолкнуло на свет побег – дверь. За дверью сидел весь административный персонал компании по строительству и ремонту ООО «Добрострой».

Архипов поднялся по лестнице и вошел в кабинет юристов. Часы показывали половину второго – все разошлись на обед.

Не снимая куртку, он сел в кресло, со вздохом провел рукой ото лба до подбородка и сквозь растопыренные пальцы уставился в темный монитор. Он чувствовал омерзительную тяжесть в желудке. Предстояло объяснение с Жулиным.

Чтобы попасть в кабинет Жулина, надо было пройти весь коридор, минуя кухню. Кухня, небольшая комната за стеклом, в обед напоминала не то витрину в гастрономе, не то аквариум с безмолвно разевающими рот рыбками.

Архипов увидел, что там собралось четверо человек: Курицын, Докучаева, Печенкина и Спицына Виктория Романовна. Все они разговаривали и не обратили на него внимания. Только Виктория Романовна, которую он узнал по рыжему пучку волос на затылке, обернулась и посмотрела на него. Но он притворился, что не заметил ее взгляда.

– Пока нельзя, занят, – сказала Архипову Точина – секретарша Жулина.

Из-за двери кабинета доносился приглушенный шум голосов и смех.

– Ты попей чайку. Давно сидят, скоро, наверное, закончат. Я тебя позову, – сказала Точина.

Архипов поплелся обратно. Стараясь не задеть Курицына, стоявшего к нему спиной, он вошел в кухню.

На секунду разговор прервался. Курицын, желтоватый блондин лет тридцати-четырех, протянул Архипову руку и, отхлебнув из кружки, первым нарушил молчание.

– Видели, на чем Полежевский приехал? – слегка понизив голос, спросил он.

– Я видела, – ответила Докучаева, сидевшая перед тарелкой с печеньем.

– А я нет! – сказала Печенкина. – Что там такое? На чем он приехал? – округлила она свои прозрачные голубые глаза.

Печенкина принадлежала к тому типу женщин, которые, как мухи в смоле, навечно застывают в поре своей шестнадцатилетней юности, и до конца жизни смотрят на мир и ведут себя, как школьницы.

– Во дворе под окном стоит, – мотнул головой Курицын. – Посмотри, если интересно.

– Конечно интересно! Такая новость, все всё знают, а я нет!

Выбравшись из-за стола, она мелкими, семенящими шажками вышла в коридор и там, встав на цыпочки, стала выглядывать что-то в окне.

Виктория Романовна проводила ее едким взглядом.

– Как прошло заседание? – спросила она Архипова. – Оно ведь было сегодня?

Архипов, погруженный в свои мысли, от неожиданности вздрогнул.

– Все хорошо, – ответил он и, кашлянув, добавил, – нормально…

Спицына, конечно, знала, что заседание было назначено сегодня, потому что уже спрашивала его об этом. И сейчас ему показалось, что она нарочно подняла этот вопрос.

Это была высокая, худощавая молодая женщина около тридцати, с бледным лицом, покрытым маленькими йодистыми веснушками, с водянисто-голубыми глазами навыкат. Она никогда не пользовалась косметикой, а волосы, крашенные хной, носила сколотыми в пучок на затылке. По стечению обстоятельств, которые редко встретишь в маленьких городах, но в избытке – в больших, она жила в той же коммуналке, что и Архипов.

– Костик усердно готовился, – Курицын хлопнул его по плечу. – Целую неделю засиживался допоздна.

Архипов видел, что все они, переглядываясь, как будто прячут усмешку.