Брилонская вишня

Комендант прищуривается.

Вдруг встает, подходит ко мне, двумя пальцами приподнимает прядь моей шевелюры и подносит к ней волос. Неожиданно успеваю отметить, что на мизинце у него не хватает ногтя…

Даже я отчетливо вижу разницу. Мои – толстые, пшеничные, длинные и прямые. А этот более тонкий, пожелтее моих, покороче и волнистый. Очень надеюсь, что и комендант заметит это…

Замечает. В отвращении отшатывается от меня, волос бросает в ведро с мусором, а сам подходит к умывальнику и снова тщательно моет руки.

А потом неожиданно выливает всю кастрюлю в другое ведро и швыряет ее на стол.

– Ничего себе, – вырвалось вдруг у меня. – Хороший же суп – и сразу собакам?

Комендант смотрит на меня через плечо и серьезно отвечает:

– Мы не держайт собаки.

Замолкаю.

Да, конечно. Зачем я спрашивала? Он ведь комендант. Слово держит. Обещал, что будет кормить нас помоями – получайте.

Но только кто я такая, чтобы спорить?

Поворачиваюсь назад к окну и докрашиваю ненавистный подоконник. Как-то и легче мне, что комендант меня за человека не считает. Как-то проще без одежды перед ним находиться.

– Русь! – вдруг вопит он.

Я подскакиваю.

– Русь! Ты что наделайт! Что ты натворийт, сука!

Меня мгновенно бросает в пот. Ноги подкашиваются. Собираю последние силы, чтобы обернуться и вежливо уточнить:

– Что-то не так? Простите, обершиль… Обер… Об… Товарищ комендант. Но если вы…

Он резко натягивает перчатки, хватает меня за плечо и волочет в другую комнату. Тычет в подоконник.

А я все не понимаю.

– Нет, вы ошиблись, – шепчу, а у самой внутри все отмирает от ужаса. – Этот я еще не красила и не могла нич…

– Смотрейт! Слышишь? Смотрейт, я сказал! Какой цвет у подоконник? Белый! А рядом подоконник какой цвет?! Белый! – он впивается пальцами в мое плечо и тащит обратно. – А тут подоконник какой цвет?! Тоже белый! А почему этот синий?! Почему?!

Я бесшумно всхлипываю. Жмурюсь и едва слышно произношу:

– Но… Мне не говорили, каким цветом нужно красить…

– Так перекрашивай!

– Да, конечно. Сейчас, высохнет и…

– Перекрашивайт! – он хватает меня за волосы и швыряет в банку с краской. – Сейчас же! Брайт кисть и перекрашивайт!

Краска растекается по полу. Краска растекается по моему телу. Краска растекается по моему лицу. Глаза склеиваются, губы склеиваются, она попадает даже в нос, я задыхаюсь. Липкая жидкость мгновенно начинает щипать и разъедать кожу, а резкий запах ударяет в голову.

Пытаюсь встать, но комендант снова швыряет меня в липкую лужу.

– Не вставайт! Красийт! Красийт все заново!

С трудом отлепляю щеку от пола. Веки разорвать не могу. Тыкаюсь, как слепой котенок, махаю руками и опять пытаюсь подняться. Комендант пинает меня в спину, хватает за волосы и резко отдирает прилипшее лицо от краски.

– Не вставйт! Я говорийт: не вставайт! Красийт!

– Простите, товарищ комендант. Мне нужно сходить за белой краской.

– Красийт! Красийт, я сказал!

– Товарищ комендант. Чтобы перекрасить подоконник, мне нужна новая краска. Разрешите, пожалуйста, подняться и сходить за ней.

Комендант срывает с себя рубашку и швыряет ее в меня. Я успеваю заметить, что на ней странным образом оказалось несколько синих пятен…

– Отстирайт! Подоконник перекрасийт! Здесь все отмыйт! Чтобы я не видейт ни один лишний краска!

В омерзении отшатывается от меня, отворачивается, надевает новую рубашку, накидывает китель и, громко стуча ботинками, покидает квартиру.

Глава 7

Голод сжимает все внутри с каждой секундой сильнее и сильнее, словно одной огромной рукой кто-то сдавил со всей силы желудок – так, что из кулака выдавилась жидкость. И ты лишь пытаешься судорожно вспомнить, сколько человек может продержаться без пищи.

Мое тело уже собрало какой только можно мусор. Каждая соринка, каждый волос – все липло к измазанной синей краской коже. Она разъедала, щипала и чесалась так сильно, что хотелось выть во весь голос. К счастью, покончив наконец с окнами, я взялась за раствор ацетона. Сначала оттерла им свою одежду, потом ей же попыталась отмыть рубашку коменданта и пол, а затем – лицо и туловище… С рубашкой, кстати, я боялась больше всего. Ведь если дыру сделаю или прожгу что-нибудь… он меня этой же рубашкой и удавит.

Полностью краску с пола отмыть все же не удалось, зато с рубашкой повезло. Да, осталось немного, но все равно он ведь носит ее под кителем.

Стою посреди комнаты и смотрю на чуть голубоватый пол. Думаю, что с ним делать. Еще отдраивать? Но дальше уже некуда. Да и не слишком заметно. Так, если не приглядываться…

А ведь комендант будет приглядываться, обязательно будет!

Я вздыхаю, беру свою воняющую ацетоном блузку и яростно тру пол. До того дотрудилась, что руки совсем не чувствуются, ну словно бумажные! А спину как не разгону – так на всю квартиру хрустит! Эх, была б здесь баба Катя… Лучше нее в массаже никого нет! И руки вправляла, и синяки лечила… Как же ее сейчас не хватает…

Снова вздыхаю.

За окном уже вечер. Люди в окне лениво работают, еле шевелятся, да и надзиратели за ними особенно не следят, лишь между собой переговариваются.

Натягиваю прилипающую блузку и пропитанную ацетоном юбку. Прощальным взглядом окидываю свои труды.

И вдруг замираю.

На комендантском столе лежат красивые карманные часы. Вот только циферблат у них весь залит синей краской.

Кидаюсь к ним. Хватаю, оттягиваю краешек блузки и начинаю активно тереть. Не отскабливается! Даже цифр не видать!