– Она уехала еще десять лет назад. Возможно, она взяла только самое необходимое.
Десять лет назад. Уехала. Без вещей. Ушла и не вернулась? На тот свет – отчего-то мелькнуло в голове, и я нахмурилась от собственных мыслей.
– И за десять лет ни разу не возвращалась? – Я уже знала из разговора по телефону, что бывшие жильцы переехали в другой город и что на сделке их не будет. Все документы и доверенность оформлены на Сергея.
– Видимо, нет. – Он вздохнул и указал рукой в конец коридора. – Пройдемте дальше?
Я толкнула рукой дверцу шкафа. Та со скрипом захлопнулась. В гнетущей тишине звук показался оглушительно громким.
Мы вошли в большую комнату – разложенный диван слева у стены, рядом старенький сервант, что был когда-то и у нас в доме, на полу затоптанный грязный палас, справа трельяж с зеркалом и тумба, на которой стоял одеколон, лежала кипа медицинских журналов.
Я окинула взглядом вещи, лежавшие на диване, посмотрела на фотографии в рамках, висевшие на стене. С фотокартин на меня смотрела светловолосая женщина, улыбающаяся, но ее глаза, казались жуткими в этой плохо освещённой комнате, рядом висела фотография молодой девушки, на вид лет семнадцати, тоже светленькой, но взгляд ее был печален и даже сердит.
Я поспешно отвела глаза. Ощущение, что с фотографий на стене на меня смотрят мертвые – намертво приросло к коже, по которой уже неслись галопом мурашки. Страх и дискомфорт сковали тело.
– Посмотрите, – произнесла я хрипло и прокашлялась. – На диване скомканный и посеревший от времени халат. Его, похоже, как сняли, бросив сюда, так он и лежит уже много лет.
Сергей кивнул, тоже изучая взглядом комнату. Казалось, он изумлен не меньше.
Я повернула голову – на тумбочке у стены одеколон, фантики от конфет, пачка сигарет, осколки битого стекла; у серванта стоят женские туфли, на полках шкафа скомканные вещи.
– Такое ощущение, что уехала хозяйка квартиры совсем налегке, вон, даже духи свои не взяла.
– Возможно. – Сергей выдохнул. – Кто теперь знает.
– А вы что-нибудь знаете о ней?
Я подошла к балконной двери, одернула пыльные шторы. И мне вновь показалось, что я затылком ощущаю, как следят за мной глаза с настенной фотографии. Юная девчонка. Смотрит с неодобрением. Глаза черные блестят на фотографии, провожает меня взглядом, в какую сторону бы я не пошла.
– Сергей? – Я вышла на балкон, не столько из любопытства, сколько от нехватки свежего воздуха. – Что-нибудь еще знаете о бывших жильцах?
Он вышел следом. Подкурил. И только когда затянулся сигаретой и выдохнул дым, сказал:
– Хозяйка уехала в столицу, я же вам уже говорил. Много лет назад. В столичный филиал нашего агентства пришел заказ на продажу этой квартиры. Ключи и документы передали мне.
– Это она там на фотографиях? – Я кивнула в сторону комнаты и только сейчас заметила в углу балкона старые вещи – деревянные санки, как в детстве, и большой чемодан, наполовину расстёгнутый, с полопавшейся от морозов и дождя плёнкой. – Вы же говорили, она уехала, а чемодан здесь лежит.
По телу пронеслась нервная россыпь мурашек. Сергей, удивленно обернулся, чуть нервно затушил о перила сигарету, сказал, взяв меня за руку:
– Вернемся в квартиру. У человека же мог быть ни один чемодан, что вы, в самом деле.
– Но почему она не взяла ни фотографий, ни вещей из шкафов? Не убрала перед отъездом за собой разбросанные вещи и посуду? В квартире бардак и хаос, так не уезжают… Так бегут или уходят на пять минут в магазин и не возвращаются.
Я вздрогнула от собственной же догадки, кивнула на тумбочку у зеркала, на которой стояли кружки, лежали пустые обертки от конфет и чайные ложки.
– Такое ощущение, что она не собиралась надолго уходить из дома. Или ушла и не вернулась.
Я оборвала себя на полуслове. Сергей молчал. Мы напряженно переглянулись. Он, медленно выдохнул:
– Еще одну комнату будете смотреть?
– Буду, раз уж пришла. – Я выдохнула, направилась по коридору в сторону спальни, которая и должна была стать, в случае покупки, моей комнатой. В этой же, большой комнате, должна была обосноваться моя мама.
Сергей обогнал меня в коридоре. Распахнул дверь, включил свет, отошел в сторону.
– Здесь тоже полно вещей. – Сказал он, словно, оправдываясь.
– Как здесь мрачно. – Протянула я, посмотрев на не заправленную односпальную кровать, с выцветшим постельным бельем. На постеры музыкальных групп, популярных в начале двухтысячных, вырезанные из журналов и приклеенные к обоям. На сушилку в углу комнаты с посеревшими от времени вещами, превратившимися в подобие картона; на кассетный магнитофон на чугунной батарее, что теперь казался раритетом. – У меня даже закружилась голова от такого изобилия старых вещей.
Я машинально поправила на шее шарф, казалось, он вдруг стянул горло – ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Это все из-за сжатого воздуха в квартире. Я вас прекрасно понимаю, но поверьте, мрачное представление о жилище создается только из-за брошенных вещей. Скоро их здесь не будет.
– Да, но пока они сыграли свою отталкивающую роль. – Я открыла шкаф, стоявший слева от двери, и оттуда вывалилось тряпье и плюшевые игрушки. Розовый заяц отлетел в сторону и жалобно пропищал – Ма-ма…
Я вздрогнула, откинула носком ботинка упавший к моим ногам голубой свитер с черными ромбами – слегка растянутый и заметно поношенный.
– Я так понимаю, в этой комнате и жила прежняя хозяйка и скорее всего, провела здесь свое детство. – Я кивнула на плюшевых зверей, сидевших на кресле справа от меня, кивнула на фотографию в красной рамке: – Это ведь она?
Сергей проследил за моим взглядом, неоднозначно мотнул головой:
– Да.
– Прозвучало как-то неуверенно. – Я подошла ближе. Попыталась всмотреться в лицо незнакомки – молоденькая, со светлыми волосами, худым лицом на котором светятся темными пятнами карие глаза, а губы растянуты в широкой, но отнюдь не веселой улыбке. Я облизнула вмиг пересохшие губы, отвернулась, по телу вновь россыпь мурашек – неуютно под взглядом ее глаз. Какие они темные и точно не живые. И внутри странное чувство – словно я уже видела ее раньше…
Захотелось спрятаться или сбежать. Я сделала шаг к двери, но вдруг замерла, спросила тихо:
– А это еще что такое?
И только сейчас я заметила на откосах дверных проемов прибитые деревянные кресты и небольшие салфетки из хлопка с вышитыми на них молитвами. И так повсюду – на дверных косяках этой комнаты, большой гостиной, кухни и даже на стенах коридора.
– Что это? – Я обернулась к растерянному, как показалось, Сергею, но тот не успел ничего ответить – со стороны кухни раздался глухой стук, показавшийся в этой гнетущей тишине мистическим и жутким.
– Что это было?
– Форточка. – Бодро отозвался он. – Это ветер раскачивает старые рамы. В прошлый показ было то же самое.
Я кивнула, ощутив огромное желание поскорей уйти из этой квартиры, сделала шаг в сторону коридора, но остановилась – идти одной хоть и по небольшому, но мрачному коридору – не хотелось. Вместо этого я обернулась, снова посмотрев на молитвенники.
– Что они здесь отмаливали? – мой взгляд снова выхватил молодую девушку, смотрящую с фотографии на стене. Жуть. Казалось, огромные глаза на остром худом лице следят за нами с укором.
– Я же говорю, – нервно сказал Сергей, – семья набожная жила.
– И все же?
Мужчина молчал, и в повисшей тишине ощущались беспокойство и тревога, окутавшие нас и заполнившие пространство всей квартиры.
– Ясно. Спасибо за показ.