Письмо из прошлого

Девчонка громко застонала. Анна вновь заглянула в приоткрытую дверь. А парень уже на спине. Незнакомка сверху. Рот приоткрыт, дышит громко, глаза закатывает. Влажные светлые волосы липнут к лицу, струятся вдоль небольшой груди и кончики касаются тонкой талии. Он держит ее крепко руками, как куколку. И она раскачивается на нем, закусывая губы от восторга.

– Дурочка! – с губ Анны сорвался выдох.

Парень вдруг повернул голову в ее сторону и посмотрел ей в глаза. Анна вздрогнула. Темный, неживой его взгляд, заставил её попятиться. Тело задеревенело от оцепенения, шаги давались с трудом. Она не шла, а плыла, чувствуя спиной его взгляд. Остановившись у двери на кухню, обернулась – приоткрытая дверь спальни – тусклый свет, смятая постель. Нет ни молодого человека, ни восторженной от любви незнакомки.

Анна выдохнула. Их нет, и не могло быть. Она одна в этой чужой квартире. И дрожь, скользящая по телу, вдруг отступила, словно по мановению волшебной палочки. Впереди кухня. Осторожный взгляд, полный любопытства, осторожный же шаг вперед.

Под потолком кружились тени, мелькали вытянутыми формами, как в калейдоскопе. Приглушенный отблеск от красного абажура только рассеивал свет, почти не освещая пространство. Сейчас она видела лишь кухонный стол – бутылка водки, черствая корка хлеба и пепельница доверху набитая окурками. И слышала тихий скрип. Глаза вдруг привыкли к полумраку и тени на потолке и стенах стали четкими. Точнее – тень. Одна. Мертвого тела, что безвольным грузом повисла на петле аккурат напротив окна. Из ее горла – безмолвный от ужаса крик, со стороны спальни смех парня и рев в истерике незнакомой Маши, с коридора – шелест страниц – настенный календарь точно сошел с ума. Или она. Разве такое может быть наяву?..

… Я села, оперлась руками о кровать. Встряхнула копной темных волос, сбрасывая наваждение. Снова сон о висельнике. Почему мне стали сниться мертвые? То, что мне еще снилась молодая пара, я не помнила. Память запечатлела только мертвое тело в петле.

На часах шесть утра, до просмотра очередной квартиры еще несколько часов. Мама приподняла голову – ее диван располагался аккурат напротив моей кровати.

– Спи. – Прошептала я.

Она кивнула, снова легла, и спустя несколько минут ее дыхание стало ровным – уснула. А я больше не смогла сомкнуть глаз, так и пролежала, смотря в потолок до рассвета, думая о пропавшей хозяйке. В то, что девушка уехала в Москву, не взяв с собой ни одной вещи – совсем не верилось, или, может, она просто сбежала из своего дома налегке, ничего не прихватив? Тогда другой вопрос: отчего она бежала? Или от кого?..

Глава 3. От судьбы не уйдешь

Следующий месяц пролетел стремительно.

Подходящих вариантов нового жилья не наблюдалось, зато мрачная квартира, полная загадок и старой рухляди с каждым днем становилась все ближе. И риелтор не отступал. Звонил каждый день, ворковал с матерью, пока, к моему удивлению не оказалось, что они уже перешли на совсем иные, личные темы. А там уже и первое свидание – я даже не нашлась что сказать, увидев его на пороге нашего дома с цветами, а потом и покупка той самой квартиры. Мне уже было все равно, первые негативные впечатления притупились, на работе образовался завал, да и мама, наконец, смирилась с наследством.

Прошла еще неделя. Документы на новую квартиру оформлены – из прежних хозяев, как и я, предполагала, никто не приехал на подписание, и мы въехали в новое жилище. Ремонт начали с коридора и кухни. Нанятая бригада из пяти человек работала днем, пока мы отсутствовали и, в общем-то, быстро справилась со своей задачей. Через месяц кухня, большая комната, коридор и ванная были готовы, и оставалось лишь дело за малым – отремонтировать мою комнату.

Я видела, как наконец-то расслабилась мать, как она расцвела и даже помолодела. И то, что она все свое внимание сконцентрировала на Сергее, меня даже устраивало. Не нужно было вести разговоры о наследстве, вспоминать загадочную тетку.

Да я и сама была не прочь порадоваться, но насладиться этой эмоцией в полной мере мне все же что-то мешало. И это непонятное чувство тревожило по ночам, заставляло испуганно всматриваться в глубину комнаты в ночной тишине, когда кот вдруг подпрыгивал с кровати и с шипением водил глазами по сторонам. В эти минуты, кажущиеся вечностью, сердце замирало, и проваливалось вниз. Тело немело, и происходящее казалось нереальным. Все чаще я стала оставлять на ночь включенный торшер, но даже во сне что-то неизведанное и тайное тревожило меня. Иногда, я просыпалась посреди ночи от того, что слышала музыку – кто-то играл на гитаре. Но открыв глаза, понимала – это просто сон. А иногда сквозь зыбкое облако сна, на самой границе сновидений и реальности я слышала женский плач. И тогда из темноты на меня смотрели глаза – темные и заплаканные. И от созерцания чужой тоски становилось больно. Я вскакивала на кровати, боль не физическая – душевная. И после одной из таких ночей, я, проснувшись, не выспавшаяся и разбитая, прошла на кухню, где уже завтракала перед работой мать.

– Доброе утро. Что-то ты сегодня рано проснулась. – Мама улыбнулась, мечтательно посмотрела в окно, поправляя прическу, кивнула на чайник: – Наливай чай, пока не остыл.

Я села за стол, устало подперла рукой подбородок, окинула мать оценивающим взглядом – сиреневое трикотажное платье очень шло к ее светлым глазам, а волосы, накрученные на бигуди и уложенные в прическу, освежали ее образ.

– Сегодня снова встречаешься с Сергеем? – Я, улыбнулась, когда она испуганно вскинула голову, покраснела, как натворившая дел школьница. – Да ладно тебе, я видела вчера, как ты выходила из его машины напротив нашего дома.

Она смущенно посмотрела на меня:

– Все-то ты увидишь.

– Я рада за тебя, наконец-то у тебя появился поклонник.

Мать снова улыбнулась, но распространяться на эту тему не спешила, лишь пожала плечами и посмотрела на настенные часы.

– А ты не спрашивала у него про бывших хозяев?

– Нет, – она мотнула головой. – Зачем? Забудь уже про них.

– Не могу. – Я поежилась, вспоминая свои сны.

– Все потому, что ты живешь в не отремонтированной комнате. Я же тебе говорила, скорей определяйся с расцветкой обоев, и начнем ремонт.

– Васька по ночам шипит.

– Он же кот. – Мать посмотрелась в зеркало, убрала со стола чашку.

– Да, но коты просто так не шипят в темноту, он что-то чувствует.

– Анют. – Она по-доброму усмехнулась, подошла ко мне. – Забудь уже про старых жильцов. Ты же мечтала о новой квартире – мечта сбылась.

– Ты права, мам. – Я улыбнулась и обняла ее. Хоть на мгновение, но стало спокойней и легче.

– Вот и хорошо, отдыхай, а мне пора, опаздываю уже. – Мама выпорхнула в коридор, зашуршала там пакетами, я же, не сделав и глотка чая, вышла следом.

– Хорошего дня.

Проводив ее на работу, я, вновь поставив чайник на плиту, взяла кота на руки и подошла к окну – мама перебежала улицу, обернулась, махнув рукой, свернула за угол; несколько старух разговаривали у подъезда и вдруг одна из них, вскинула голову и посмотрела прямо на меня. От неожиданности я вздрогнула и отпрянула. Кот зашипел, вырвался из рук и выбежал с кухни. Я испуганно обернулась, посмотрела на дверь, на виднеющуюся часть коридора и как будто снова ощутила этот жуткий запах духоты, что царил в квартире долгие годы до моего появления.

– Все хорошо, успокойся. – Сказала я вслух, улыбнулась сама себе, попробовала взять себя в руки и, чтобы как-то отвлечься, решила заняться не разобранными вещами.

Говорят переезд страшнее пожара. Я бы добавила – страшнее всего на свете! Я зашла в свою комнату – вдоль шкафа стояли запакованные коробки, разобрать которые не доходили руки. Я подхватила одну из них, отодвинула дверцу шкафа и попыталась поставить ее на верхнюю полку, но та оказалась слишком тяжелой, накренилась на бок, и ворох бумаг и документов посыпался на меня сверху. Я попыталась остановить этот бумажный водопад, но это оказалось мне не под силу. Бумаги рассыпались по полу, яркими кляксами выделились два цветных конверта – синий и красный. Я удивленно нахмурилась – у меня таких точно не было.

Я с минуту стояла неподвижно – неприятные предчувствия колючими мурашками рассыпались по телу. Затем опустилась на колени и посмотрела вокруг. Судя по валяющимся документам о наследстве, конверты выпали из той же папки. Странно, раньше я их словно не замечала, но, наткнувшись взглядом на копию завещания, смутно припомнила: от родственницы было послание. Посмертное. От женщины, которую я даже не знала.

В тот день, когда нотариус огорошил меня известием о наследстве, я не стала акцентировать внимания на цветном конверте и небрежно бросила его в сумку, откуда оно, видимо, и перекочевало в коробку при переезде. «А это лично вам в руки, – раздался голос пожилого исполнителя воли покойной в моей голове. – Письмо от заявителя, вашей тетушки. Личное».

Я подняла один из конвертов с пола – синий с печатями и надписями, недоверчиво посмотрела на красный – без печатей и каких-либо отметок; ощутила смутное беспокойство – отчего-то мне совсем не хотелось открывать его и заглядывать внутрь. Я половину жизни жила в загадках и сомнения по поводу личности своего отца и сейчас, хоть какая-то информация о нем или о его родственниках – даже той самой тетушки, могла разрушить мои иллюзии и самое страшное – подпитать страхи. Поэтому, ощутив как стали влажными мои ладони, я поспешно подняла с пола красный конверт и спрятала его в стопке белья в комоде. Не сейчас, еще не время открывать его.

А вот конверт от родственницы, я решила вскрыть. Волнение захлестнуло меня, накрывая словно волной. Я села на кровать и закусив губы, развернула вдвое сложенный листок. Крупные, чуть наклоненные влево буквы, размашистые хвостики буквы «У».

«Аннушка, дитя наше».

Я прикрыла на мгновение глаза. Начало не предвещало ничего хорошего. Впрочем, каким бы не было содержимое письма, меня бы оно не утроило. А потому, вздохнув, я продолжила чтение.

«Пишу тебе и не знаю, какой ты выросла, кем стала и как выглядишь. Перед глазами ты милый кукленок, года от роду, розовощекая, зеленоглазая, как твой покойный отец. Собственно о нем и речь: он был хорошим человеком. Никому никогда не верь».

Дрожащими руками я отбросила конверт, шумно выдохнула, пытаясь унять сбившееся дыхание. По правде сказать, ничего плохого не произошло – ну поделилась неизвестная мне тетушка мыслью о моем отце, но последняя фраза вызвала внутри бурю негодования. Не верить? Чему я должна не верить? Я скомкала письмо. Никаких подробностей его жизни я знать не желала, а все потому, что в графе места моего рождения значился тридцатый километр – поселок в котором я родилась двадцать четыре года назад и в котором прожила лишь первый год своей жизни. Моя мать бежала оттуда со мной на руках. От чего или от кого – неизвестно. Об этом не принято говорить, но я, кажется, и сама знаю. Тридцатый километр – место среди горных речушек, протоков и устьев, скрытое по периметру от чужих глаз высокими заросшими холмами; место, где за год до моего рождения и до дня, когда мне исполнился первый год – исчезло двадцать две девушки. Половина из них были найдены мертвыми, о судьбе остальных остается только догадываться. Маньяк. Серийный убийца. На одной единственной фотографии в интернете у него цвет и разрез моих глаз и такая же чуть продолговатая линия рта. Мой отец? Видимо да и я на него очень похожа. Надеюсь, только внешне.

Я облизнула пересохшие губы, откидываясь на спину, полежала немного в тишине, и едва спокойствие вернулось ко мне, как в дверь позвонили. На пороге стояла та самая старушка, которую я недавно видела в окно.

– Добрый день, – поздоровалась та скрипучим старушечьим голосом. – Я соседка ваша, Анна Кузьминична.

Бабуля улыбнулась беззубым ртом, попыталась заглянуть за мою спину, рассматривая незамысловатый интерьер.

– Здравствуйте. – Я улыбнулась. Подбежавший кот довольно заурчал, начал тереться об ноги гостьи, облаченные в вязаные полосатые гетры и домашние тапки. – Я просто Анна. Проходите.

Я посторонилась. Женщина довольно кивнула, перешагнула порог, остановилась посреди коридора, осматриваясь.

– Ремонт сделали? – гостья одобрительно кивнула головой. – С новосельем вас.