Анастасья. Парижский роман

– О, Раф, если бы только это! – Марианна привычно понизила голос: после обнаружения в её доме прослушивающих устройств она приучила себя к осторожности. – Франсуа подделал завещание, украл кучу вещей Доминика – даже ту гравюру Медичи, которую ты помог найти во Флоренции… О господи, что я натворила! Пожалуйста, помоги мне! Я хочу сесть рядом с тобой…

Рафаэль, осторожно поддерживая Марианну, помог ей сесть на диван и устроился рядом, продолжая держать её слегка дрожащую руку. Он чувствовал, что она страдает и морально, и физически, но знал, что любое проявление жалости ей претит. Но он обязан был задать этот вопрос:

– Я могу что-то сделать для тебя, Марианна?

– Мой новый адвокат – некто Делиль – говорит, что я должна указать тебя в числе свидетелей. Конечно, если дело дойдёт до этого…

– Ты можешь на меня рассчитывать!

Вздохнув, Марианна Обенкур откинулась на мягкую спинку дивана. Её силы были на исходе: свидание с прежней любовью оказалось тяжелее, чем она ожидала. Но ей ещё так много надо было сказать…

– Я знаю, Раф, ты сделаешь всё, что в твоих силах, и мэтр Делиль тебя проинструктирует. Впрочем, он говорит, что мне ничего не угрожает. Все операции проводились без моего прямого участия, я действительно ничего в этом не смыслю… Ну а ты – что теперь делаешь ты? Я хочу знать всё, я имею на это право!

В глазах Марианны заиграл знакомый ему огонь – даже в своём нынешнем состоянии она оставалась властной и восторженной женщиной, привыкшей к всеобщему подчинению.

– Дорогая, тебя вряд ли заинтересуют мои серые будни… Что ж… Моя книга о России переиздана в третий раз. Недавно выпустил монографию об американской избирательной системе. Пара статей о Пармской школе живописи – да, я не оставил наше общее увлечение… Кроме того, Моруа-Кобе предлагал возглавить один франко-немецкий институт, но, как ты знаешь, я терпеть не могу немцев…

– А ты не думал о Французской академии? – с жаром начала Марианна. – Я уверена, твоё место там! Как-то давно я говорила об этом с Элен… Она всегда была очень высокого мнения о тебе!

Марианна знала независимый характер Рафаэля: за эти годы он отверг не одно заманчивое предложение. Впрочем, он и сейчас оставался собой:

– О, ты хорошо знаешь мою позицию! Даже мнение блистательного секретаря Французской академии, которое мне очень льстит, не имеет значения. Я не хочу сковывать себя узами древних структур. И, честно говоря, после последних избраний желание сидеть на Ке-де-Конти[48 - Институт Франции, где находится Французская академия, расположен на набережной Конти.] пропало окончательно. Кстати, моя поездка в Россию…

– Да, расскажи мне об этом – нет, не о России! Я хочу услышать о твоей русской возлюбленной! Ведь ты по-прежнему с ней?

Марианна приподнялась и с силой сжала его руку: казалось, речь шла о жизни и смерти. Рафаэль с наигранной иронией приподнял брови: никогда не имевший сердечных тайн от Марианны, на этот раз он, кажется, не разделял её энтузиазма.

– Дорогая, я никогда ничего от тебя не скрывал – ни о ней, ни о ком-либо ещё. Но, прости, я не понимаю, зачем…

– Раф, мне уже так мало осталось – неделя, месяц, я не знаю сколько… Я всю жизнь была легкомысленна. Но теперь ты и моя дочь – это всё, что у меня есть!

– Не говори так, Марианна! Ты ещё проживёшь много лет, я уверен.

Это было неправдой, о чём они оба знали, но Марианне было мало пустых утешений:

– Ведь эта русская заменила тебе меня – так, признайся? Ты сравнивал её с женщинами Бронзино[49 - Аньоло Бронзино (1503—1572) – итальянский живописец, выдающийся представитель маньеризма, придворный художник Козимо I Медичи.] и Боттичелли… Ты никогда не говорил обо мне так, как о ней! Ещё когда мы были вместе, ты хотел её – больше, чем когда-либо хотел меня! Да, я стара и некрасива, но когда-то…

– Дорогая, никто никогда не заменил бы мне тебя, и ты знаешь, что все эти годы…

– Брось, Раф, я знаю всё! – перебила его мадам Обенкур. – Я знаю, что она работает в благотворительной организации и постоянно куда-то ездит. Но когда она здесь, в Париже, она первым делом несётся к тебе, как влюблённая лицеистка. Десять лет! Ведь это продолжается почти десять лет? Мы с тобой были любовниками и того меньше! Ты изменил своим привычкам, не так ли?

– Кажется, мы с тобой всегда были выше ревности и прочих ненужных эмоций…

– О, ревность… При чём тут это? Ты видишь, что я очень больна. Я хочу знать о тебе то, чего ты не хочешь мне сказать!

Зная её настойчивость, Рафаэль поддерживал разговор, который не входил в его планы:

– Дорогая, между нами нет никаких тайн! Анастазья русская и всегда ею была. Сколько бы она ни жила в Париже и сколько бы ни ездила по миру. Увы, она никогда не будет смотреть на вещи нашими глазами. Ведь ты понимаешь, что я имею в виду?

– Именно поэтому ты выбрал её! Я права?

Марианна смотрела, требуя немедленного подтверждения своих слов, – о, это было так в её духе! Что она вбила себе в голову? Не считает ли мадам Обенкур и его самого влюблённым лицеистом? Забавное сравнение… Рафаэль без зазрения совести соврал бы следователю прокуратуры, чтобы выгородить Марианну, но дорога в его душу была закрыта даже для неё.

***

Доктор Гросс сломала руку, поэтому встретила Анастасью в специальной лангетке, и та не могла не спросить, в чём дело.

– О, пустяки! Играла в мяч с младшим сыном и неудачно упала. У меня четверо детей – всё время что-то случается…

«Четверо… Ничего себе!» – подумала Анастасья. У её матери, не считая её самой, тоже четверо: двойняшки, мальчик и девочка, и ещё двое младших, мальчики. Она не помнила, когда видела их в последний раз… Слава богу, вроде не забыла имена: Жорик, Света, Слава и Костя. Наверное, они уже совсем взрослые! Надо бы попросить маму прислать фото. Давненько они не общались… У рядовых французов обычным делом считается завести троих или даже четверых детей, но проблема в том, что ей попался совсем не рядовой француз!

– Скажите, а что вы думаете об «Анне Карениной»? – Анастасья сама не знала, почему задала этот вопрос.

– Простите, что?

– О, извините… Дело в том, что в свободное время я предпочитаю читать и сейчас увлечена одним романом Толстого, на русском. Как вы думаете, это может помочь?

– Если вы чувствуете себя лучше, то конечно!

Кажется, её психотерапевт была рада переложить проблемы пациентки на Льва Николаевича.

– На самом деле особых улучшений нет и сны продолжаются… – уточнила Анастасья. – Но мне кажется, я стала кое-что понимать.

– Послушайте, я уже не раз говорила и повторю опять: терапия как таковая не решит ваших проблем! Только вы сами должны разобраться в себе и найти их решения. А наши сеансы лишь наметят путь к этому познанию.

По-видимому, мадам Гросс говорила эту заученную фразу всем без исключения.

– Конечно, я это понимаю.

– Думаю, вы уже сами сформулировали то, что вас мучает, – продолжала доктор. – Мы разобрали вашу семейную историю, и корень проблемы, как мне видится, именно там. Ваши отношения с матерью, пусть и эпизодические, очень конфликтны. Вы не можете её простить – это порождает многое другое. Возможно, на самом деле подсознательно вы не совсем отделились от вашей матери: сепарация – это такой психологический термин…

Только не это! Анастасья не любила модные научные словечки, которые ей мало о чём говорили. К счастью, доктор Гросс ими не увлекалась.

– Да… А что касается вашего… друга, Рафаэля, – продолжала психотерапевт, – то, думаю, здесь прежде всего проблема ревности – понимаете, о чём я? Это очень типично для таких «свободных союзов», и я нередко консультирую тех, кто живёт так сознательно, но всё равно ревнует. Вы находитесь в этих отношениях не по своему желанию, ведь вы сами никогда не хотели полной свободы, так?

Хотя Анастасья и не думала требовать, чтобы Рафаэль женился на ней или даже жил с ней, но мысль о том, что он свободно встречается с другими… Что и с кем он делает, пока она открывает очередной филиал SOS World или проходит тренинг на другом конце света? По-прежнему ли он бывает у Марианны Обенкур? Вспоминает ли он вообще, что она, Анастасья, существует? Ей хотелось бы не думать об этом, но она не могла. Конечно, и у неё самой время от времени появлялись ухажёры – взять, к примеру, этого Тома из Квебека… Но если Рафаэлю было плевать, что она может оказаться в чужой постели, то она признавала только одну – его парижскую постель!

– Знаете, я чувствую себя как Анна Каренина в романе Толстого: она ушла от мужа к любовнику из-за большого чувства. Но её избранник страдал гораздо меньше, чем она, то есть фактически он чувствовал себя свободным, а она нет! Да, наверное, так и есть… Я всегда ревновала Рафаэля к разным женщинам, а особенно… – Анастасья осеклась, чтобы не произнести имя Марианны Обенкур: как бы доктор Гросс, наверняка следящая за новостями, не сочла её по-настоящему сумасшедшей!

Впрочем, помимо скандальной миллиардерши, были и другие. Полгода назад они столкнулись в Опере Гарнье[50 - Парижская опера (то же, что Гранд-Опера, в современной Франции известна как Опера Гарнье) – театр в Париже, один из самых известных и значимых в мире театров оперы и балета.] с известной телеведущей, лучезарно улыбающейся блондинкой. Анастасья не могла забыть, как эта королева новостей смотрела на Рафаэля… О, это был хорошо знакомый ей взгляд – и так смотрели на него очень многие успешные и красивые женщины, вхожие в парижскую интеллектуальную тусовку…

– Вот видите, вы сами осознаёте свою проблему! – поддержала её психотерапевт. – Конечно, чтение на русском может помочь, ведь это ваш родной язык! Кстати, вы не знакомы с романом Батиста де Курзеля «Скифы снегов»? Он как раз о России. Блестящая вещь, рекомендую!

***

Борис любил Париж таким, какой он есть: с криминальными кварталами на севере, куда чужакам лучше не заглядывать, с пёстрыми этническими уголками, разбросанными по разным округам, с вылизанным туристическим центром…

И всё же существовало место, которое он не переносил, – шестнадцатый округ. Этот приют респектабельной парижской буржуазии вызывал у него отторжение: накрашенные вежливые старушки, чинно выгуливающие мопсов по узким тротуарам, чопорные мадам с благовоспитанными отпрысками, амбициозные молодые клерки… Дорогой, тихий, мёртвый квартал, почти лишённый растительности, если не считать, конечно, примыкающего к плотной городской застройке Булонского леса.