Ради Евы

Перед глазами, как в кино, пронеслись картинки из прошлого. Вот профессор Борис Левин, уже после инсульта, сидя в своём любимом кресле, пространно говорит о «смерти европейской цивилизации» рассеянно слушающей жене… Да, точно, он утверждал, то автор этой книги, Освальд Шпенглер, – один из самых выдающихся философов, сопоставимый с Кантом и Гегелем. Да ведь это была любимая книга отца!

Отставив стремянку, Ренат сел на полуразваленный диван и принялся листать загадочный том. Он так давно не читал настоящие, бумажные издания, что буквы плохо складывались в слова, а текст казался нагромождением непонятных знаков. Всё же он решил взять книгу домой, на всякий случай.

Следующие два месяца прошли в расшифровке таинственного послания из прошлого. Найденная в сети аудиокнига не помогла: слушать оказалось не легче, чем читать. Ничем подобным Ренат не занимался со времён института, но всё-таки сделал усилие – и увлёкся настолько, что даже пропустил два онлайн-совещания и запорол важный релиз[7 - Релиз – здесь: информационный продукт (на жаргоне программистов).].

К его удивлению, в первой части книги говорилось о математике – предмете, который, казалось, не представлял для него загадки. Что Шпенглер, философ, мог сказать о ней необыкновенного? Однако математика в его рассуждениях выступала как органичная часть глобальной картины мира, наряду с искусством, литературой, философией. Вычисления Пифагора и музыкальный контрапункт, масляная живопись и античная скульптура – Ренат, многие годы поглощённый своей работой, никогда не задумывался о связи подобных вещей. А уж тем более об их значении для развития мира!

То и дело сталкиваясь с неизвестными именами, Ренат обращался к Инфосети и каждый раз удивлялся, как мало он знает – и как много, должно быть, знал его покойный отец! Постепенно текст перестал быть просто скопищем слов. Некоторые представления автора выглядели устаревшими, а чего-то Левин просто не мог понять. Однако главные мысли Шпенглера казались ему живыми и верными. История как наука и её внутренняя логика, история человечества, место России в этой истории – вот что неожиданно увлекло и поразило Рената больше, чем любой из блестяще освоенных им языков программирования.

Мир Левина-младшего расширился до невозможных ранее пределов. Подустав от чтения книг, он обнаружил более лёгкий путь. В сети уже давно существовали виртуально реконструированные миры: Древний Египет, античный Рим, европейское Средневековье… Стоило лишь зарегистрироваться, вооружиться нехитрым оборудованием в виде специальных очков и наушников – и за небольшую плату проводить часы внутри настоящего римского Колизея или на баррикадах Великой французской революции… Нет, это не имело ничего общего с обычными видеофильмами: в этих мирах можно было не просто наблюдать за жизнью людей и любоваться исчезнувшими городами, но самостоятельно выбирать, что делать и куда пойти. Оказаться частью другой эпохи, жить и действовать в ней – полное ощущение реальности!

Мечтой Левина стало создание собственной виртуальной вселенной. И новая встреча с Дэном – Денисом Венгеровым, его бывшим однокурсником, – оказалась поистине судьбоносной. Дэн, основавший крохотную IT-компанию в сочинском технопарке «Сириус», мечтал выйти на бурно развивающийся рынок культурной виртуализации. Иностранные компании к этому категорически не допускались, а своих, делающих настоящие, качественные продукты, остро не хватало.

Не прошло и года, как они собрали команду и, заручившись грантом фонда «Рустория», приступили к созданию первой виртуальной исторической эпохи полностью made in Russia – проекта «Поехали!»

Ренат не мог без трепета думать о том, что идея была его! Это стало их первым, по-настоящему прорывным проектом. Люди готовы были не только виртуально присутствовать на полёте в космос первого человека – героя Советского Союза Юрия Гагарина, но и бесконечно исследовать все детали разработки космической программы, отбора и тренировок космонавтов, строились в очередь, чтобы виртуально покормить Белку и Стрелку! Фанаты создали целое виртуальное сообщество, где, как грибы после дождя, плодились видеоролики, стихи, флешмобы… В память о первой жертве космической эпопеи человечества – собаке Лайке – создали не виртуальный, а самый настоящий тематический парк для детей, а в планетариях и музеях космонавтики выстраивались очереди. После запуска специальной версии на китайском языке на их фирму просто посыпались выгодные предложения.

Спустя несколько лет Денис открыл филиал в Новосибирске и перевёл головной офис в Москву. Это решение оказалось правильным: фантастический контракт, который они заполучили год спустя, требовал личного присутствия в столице как Рената, так и самого Дениса.

«Бомба, ядерная бомба!» – любил повторять Венгеров. И хотя Левину не очень нравилось это выражение, с ним нельзя было не согласиться. Тому, что они сейчас делали, суждено войти в историю. Вернее, выйти из неё!

***

Москва… Наконец-то они в Москве вместе с Евой!

С момента приезда внучки прошло три дня, и Анастасья никак не решалась снова заговорить о том, что так её тревожило. Днём мешало присутствие домработницы, а вечером Ева, придерживающаяся какой-то особой диеты, отказывалась от совместного ужина. Впрочем, давно пришло время выехать в город: они договорились, что девушка разместится в пустовавшей квартире на Чистых прудах, купленной Анастасьей тридцать с лишним лет назад.

Не без некоторого колебания она снова решилась сесть за руль и, тщательно скрывая от внучки, какое напряжение испытывает при вождении, привезла её в центр.

Казалось, изящное здание начала прошлого века не подвластно времени: мраморный пол застелен красным ковром с вензелями, а в лифте пахнет дорогими духами – точно так же, как много лет назад. Анастасья с трепетом приложила карточку к двери, которая вела в её личный уголок старой Москвы.

А вот Ева, кажется, не испытала особых эмоций – а ведь она не раз приезжала сюда ребёнком! Едва взглянув на свою бывшую детскую, когда-то любовно обставленную бабушкой и оставшуюся практически в неизменном виде, девушка бросила свой рюкзак в угол и отправилась в гостиную.

Это помещение сложно было назвать комнатой – скорее художественной галереей. Двухуровневая зала с резными деревянными лестницами, ведущими к импозантным библиотечным шкафам, массивная хрустальная люстра, тяжёлые портьеры – этот храм аристократической роскоши чудом уцелел после Октябрьской революции. Анастасья вложила немало средств, чтобы оснастить квартиру самой современной техникой, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Десять лет назад она именно сюда, с трудом получив необходимые разрешения, перевезла из Франции богатую библиотеку своего покойного мужа. Портрет профессора Санти-Дегренеля занял скромное место на одной из стен в глубине помещения, где тон задавали громадные окна и блестящий чёрный рояль, на котором уже много лет никто не играл.

Менеджер Анастасьи уже успел побывать на месте: квартира была тщательно убрана, а на круглом столе с белоснежной скатертью их ждал холодный ужин с бутылкой игристого. Анастасье хотелось сделать каждую встречу с Евой запоминающейся: она снова пеняла на себя, что мало внимания уделяла этой талантливой девочке, так быстро превратившейся в своенравную молодую женщину…

– Сможешь открыть вино? – Анастасья указала Еве на роскошную бутылку: пусть и не французское, это крымское игристое стоило больших денег.

Девушка, пожав плечами, взялась за бутылку, однако не сразу совладала с пробкой. Наконец она поддалась и со свистом отлетела в сторону.

– Браво, дорогая! Без тебя я бы не справилась! – похвалила Анастасья.

– О, это было забавно! – отозвалась Ева. – Странно, но мне никогда не приходилось этого делать. Обычно вино открывает партнёр Бетти. Впрочем, я давно не отмечала с ними зимние праздники…

«Как они могли отменить Рождество? – думала Анастасья. – Всё равно люди продолжают праздновать, даже те, кто давно не считает себя католиками. Глупо, просто глупо!.. И даже слова «отчим» она избегает! Как же нам теперь общаться, ведь я так слаба в этом новоязе?..»

В Восьмой республике давно перестали использовать традиционные термины для определения семейных отношений: формально институт брака был отменён двадцать лет назад. Поэтому «муж», «жена», «отчим», «свекровь» и прочие словечки из прошлого использовались всё реже. Поговаривали и об упразднении «родительских отношений»: борцы на неотъемлемые права детей считали, что их необходимо освободить от ненужной опеки и дать возможность выбирать, с кем жить, ходить ли в школу и чем заниматься в свободное время. Соответствующий законопроект уже готовился. Что бы сказал Наполеон Бонапарт, создатель первого Гражданского кодекса, прочитав «поправки» своих свободолюбивых потомков?

– Что ты собираешься делать завтра? Ах да, у тебя же назначена встреча… Расскажи поподробнее, над чем ты сейчас работаешь? – Анастасья с наслаждением отпила глоток шипящей жидкости.

Игристое вино было приятным на вкус, однако, положа руку на сердце, имело мало общего с французским шампанским, которое она когда-то так любила…

Казалось, вопрос Анастасьи застал Еву врасплох: она медлила с ответом.

На этот раз девушка оделась менее экстравагантно. Свободная чёрная блузка из экошёлка приоткрывала шею, где красовалась новая татуировка – перевёрнутая Эйфелева башня. Тонкие руки рассеянно перебирали бахрому старомодной салфетки, а щедро подведённые чёрным глаза смотрели в сторону, как будто избегая встречи с взглядом бабушки.

Наконец Ева произнесла равнодушным тоном:

– Трансцендентные механизмы опрессии. Я изучаю трансцендентные механизмы опрессии в архитектуре.

– Интересно… И как это расшифровывается? – полюбопытствовала Анастасья.

Ева ответила с неохотой, как будто делая одолжение:

– Если в двух словах – это взаимосвязь архитектуры, политической символики и общественного сознания. Как язык архитектуры и дизайна подавляет рассудок, если выражаться примитивно. В России меня, естественно, прежде всего интересует архитектура тоталитаризма. Советский ампир, символы сталинской архитектуры, скульптура… Поэтому мне так важно попасть в сталинские башни!

– Да-да, кажется, теперь понимаю! – кивнула Анастасья.

– Кстати, спасибо, что помогла с контактами! – продолжала Ева более оживлённо. – Без тебя мне вряд ли дали бы пропуск в высотку МГУ, а я просто обязана туда попасть! Но ты ведь уже не занимаешься своим благотворительным фондом?

– Уже нет… Приглашают только по праздникам…

Анастасья не хотела признаваться, что очень жалела о своей работе: созданный ею фонд прекрасно обходился без неё, а вот она за последние несколько лет почти превратилась в пенсионерку. Ужасное слово!

– А ты, Ева, чем хотела бы заниматься после докторантуры? – задала она вопрос, чтобы вернуться в прежнее русло.

Девушка, положив себе порцию незаправленного зелёного салата, – единственное, что она за все эти дни ела вместе с бабушкой, – лишь пожала плечами, как будто удивлялась её наивности:

– Просто жить.

– Просто жить? – повторила Анастасья.

– Жить и быть свободной, – спокойно произнесла Ева, наконец посмотрев ей прямо в глаза.

Что она имеет в виду? Анастасья едва сдержалась, чтобы не приподнять брови в знак удивления… Нет, она не собиралась сейчас заводить разговор о России, и, пожалуй, не стоило сразу брать быка за рога. Но ведь девочка когда-то была так увлечена своей учёбой!

Ещё десятилетним ребёнком Ева, отданная в специализированную школу в Швейцарии, поражала всех уникальными способностями: не только свободно говорила на четырёх языках – французском, английском, немецком и русском, но и освоила почти всю программу средней школы. В четырнадцать ей уже нечего было делать в женевском учебном заведении, и Анастасье скрепя сердце пришлось отпустить внучку в Париж. Сама она к тому времени решила окончательно перебраться в Россию, поэтому бывала во Франции всё реже. Ева оказалась предоставлена самой себе: мать, никогда не отличавшаяся родительским рвением, с головой ушла в социальный активизм, а с отцом – Габриэлем Санти-Дегренелем – дело обстояло ещё сложнее… Все привыкли, что заботы о ребёнке взяла на себя Анастасья! Ева любила бабушку, однако желания ехать в Россию строптивое юное дарование не выказало. В конце концов дело кончилось «интернатом» – престижным парижским лицеем с отделением круглосуточного пребывания. А последние два года Ева уже училась в докторантуре – небывалый успех для двадцатилетней девушки. И что теперь?

– Да, я хочу просто жить, – словно для большей убедительности повторила она. – Но не так, как все, – веско добавила Ева. – Это не для меня!

– Что именно не для тебя? – решила уточнить Анастасья.

– Я не хочу жить в непробуждённости, – ответила девушка так, как будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. – Ведь я давно пробудилась, понимаешь?

Теперь Анастасья, хотя и весьма смутно, начала догадываться… Да, конечно! «Пробуждённые» – так сейчас называют самых продвинутых. Раньше говорили «крутые», потом – «сознательные», а теперь…

– И, если уж на то пошло, – продолжала Ева всё более оживлённо, – ты предлагаешь мне жить здесь, в этой стране… Но это вряд ли получится! Тем более что я…