И прошло пять сороков…

Велеяр знал своего сына. И вынужден был признать, что упустил его, вовремя не заметил, как превращался тот из милого мальчугана в юнца, больше интересующегося собой…

Тяжелы были роды у его дружины, дети были слабыми, вот и поддался на уговоры, и не стал сызмальства заниматься с сыном воинскими забавами. И больше среди нянек проводил время Батизар. А те уж были рады стараться да улюлюкать песни сладостные, да медоточивые…

Даже волхв нарек его совсем другим именем, что было наказано ему! Но своенравен был Борочун, да накануне повздорил он с Велеяром, и решил так ему показать свою власть!

А вот дочь радовала именитого боярина: хоть и росла сорванцом, но готова была на познание всех умелостей, а уж о нраве её добром и отзывчивом знали не только домашние. Никогда не бездельничала, и все дела спорились у неё. Да и времена настали в ту пору смутные, все боле в походах время своё проводил Велеяр, не было времени на воспитание сына.

Вот если бы все было наоборот! Но что есть – то есть…

Потому, отправив гонца с наказом возвернуться домой, вслед снарядил своих верных воинов, чтобы в любом исходе дела доставили ему детей!

Послал было гонцов Велеяр, да не успели они отбыть. Был объявлен всеобщий сбор, дабы провести ревизию всего воинства: уж больно тревожные вести стали поступать из кабинета Алексашки.

Проведали тайные посланники, что готовил тот коварный замысел: объединиться с новоявленным императором, чтобы покончить с ненавистным всем самозванцам Союзом, родиной народов вольных. А сам-то был марионеткой островитян…

А, судя по донесениям Батизара ( все-таки посылал он отчеты в Думу, хотя странно, что время находил даже на их начертание!), Ляпайоне больше склонялся к дружбе с Орденом, а не с Большой Ектеньи, памятуя о провале похода вместе с Павлушкой против колониальных притязаний островитян.

…давно не бывало такого жесткого обсуждения в Думе. Чего греха таить – разные были бояре, и не все считали главным для себя честь и доблесть. И сегодня, к сожалению, отнюдь не каждый был готов положить живот свой во славу своей Родины. Были и такие, что превыше всего стали ценить удобства, злато и меха, мечтая возлежать на последних, вкушая изысканные яства, и любуясь молодухой. До открытого распутства, конечно, еще не доходило, но…

Вот с такими и боролся нещадно Велеяр.

– Купцы больше чести имеют, нежели некоторые из вас! Забыли про походы, отправляя вместо себя воевод своих во главе войск своих! Копите жир, отдавая за него мечи булатные!

– Уваж Велеяр, к чему ты так гутаришь? Знаешь кто таков – выводи на Вече, пусть пред всем народом ответ держит! – отвечал ему Громодар, который давно уже считал, что пора Велеяру и на покой, и самый достойный на его место – это он.

– Знаю, кто таков, но надеюсь, что славная память предков возобладает, да долг вразумит их!

Дума притихла: знали все суровый нрав Велеяра.

И не призывал к ответу на общее Вече он бояр по многим причинам. Знал, что ежели призовет к ответу – то, скорее всего, отзовут тех бояр из Думы, в ком хоть толику сомнения народ усмотрит. И было таких немало…

И должно будет выбирать новую Думу, а это дело не одного дня. Негоже было в такие лихие времена допускать такое. И так Дума обезкровлена, полегло много мужей славных в боях за Отчизну, и не след в такую пору творить разборки. Потому и предложил думцам Велеяр:

– Давайте лучше позабудем про ваши слабости, да объединимся против наших ворогов.

– И то верно, – зашумели бояре в ответ, – а, что, беда недалече?

– Опасность уж восемь сороков ходит следом…не мне вам об этом говорить…

– Верно гутаришь, Велеяр! – поддержали бояре верховного, – а что ж мы можем-то?

– От нас зависит, случится беда али нет…

– А что же наши Раудры? Неужто истощились и больше не охраняют нас?

– Поясню на счет Раудр наших Родовых. Сотворены они были нашими Покровителями Да, для защиты Родов наших. Но что со временем случилось? Нечисты стали Роды, а боле того – стало много отщепенцев, что отказались от Родов. Вот и ослабла защита. Но…есть же еще особенность Раудры – может стать она Астрой в случае опасности. Вот это и боле всего опасно. В чьих руках она может оказаться? – подал голос молчавший до того Велеяр.

– Дозволь слово держать, – подал голос Бояслав.

– Внимаем тебе, друже!

– Как донесли мне пластуны, вороги наши планы коварные строят, и с ними объединяются те, кто продолжает и сегодня заверять нас в неприкосновенности наших границ и кличет себя другом…

– Да и пусть строят себе козни, тешатся! – ответствовал боярин Статислав из среднего круга, – мало ли мы их били?

– Верно, да и кто это – пластуны? Явил бы хоть раз сюда их, пред наши очи, и пущай доложат по всей строгости! А то, вишь, где-то видали, что-то слыхали, – вторил ему Громодар, давний его друже.

– Предстать пред они не могут, вы же все сами знаете, иначе что же это за пластун, явивший себя миру? Да и ответ они держат только пред Богами, своим атаманом да совестью своей, что чище родниковой воды!

– Да и нечего об них гутарить, раз нами гребуют! – возмутился Громодар, -наши дружины и так сильны, и без их наушничества, и всегда ворога встречают лицом к лицу!

– Негоже так, бояре! – остановил его Бояслав, – сии воины не раз спасали наши дружины: и сообщая о готовящихся нападениях, и в бою! А сколько наших поселений стоят нетронутые благодаря их защите!

– Не о том гутарите, не след раздоры промеж нас сеять! – вмешался Велеяр.

– А ты рот мне не закрывай, боярин! – ответствовал ему Громодар, – давно хотели мы тебя на Вы позвать, да чтоб ответствовал ты пред всеми: где детки твои, сынок Батизар со своей сестрицей, а? Куда услал их? В тепленькое место, чтоб уберечь пред схваткой? Пред службой прячешь, абы чужие сыны Отчизну защищали, живота своего не жалеючи, а твой потом, уберегшись, правил?

– Да, да, откройся нам, Велеяр! – зашумели бояре.

– Отвечу и вам, бояре, и на Вече готов: сын мой был послан в ту сторону, куда Ярило на покой уходит, чтобы разузнать о планах в самом логово наших настоящих, возможных, а паче – скрытых ворогов.

– И что сообщает он? – с едва скрываемой неприязнью вопросил Статислав, – али и это нам знать не должно?

– Мне нечего скрывать пред вами, готов любое послание зачитать, – ответствовал Велеяр.

И в тот миг распахнулись двери и вбежал гончий.

По уставу заседания Думы никому было непозволительно прерывать заседание, но еще до его начала Громодар наказал гонцов из Лютеции пропустить в залу, благо как раз на охране были его дружинники в этот раз.

Гончий отвесил три низких поклона: матери сырой Земли, думцам и особо – Велеяру.

– Срочное послание из Лютеции!

– Вот и славно, как раз разузнаем, что там делает Батизар! – и, опередив Велеяра, Громодар перехватил послание у гонца.

Велеяр замер. Крайние донесения ему были совсем не по нраву. Узрел он в них колебания сына, поддался тот внешнему лоску самозваного императорского двора, не замечая всей фальши.

Это заметил и Боеслав.

И, подняв десницу, что означало призыв к вниманию, остановил Громодара.

– Не след нам читать здесь это послание, ибо и у стен есть уши.

– Ты не доверяешь Думе? – зашумел дальний круг, поддерживая Громодара.

– Так поведай хоть ты, кто продался за понюх табака нашим ворогам? Али еще что ведаешь? Не пора ли заканчивать со всеми тайнами? Все мы помним, к чему они привели пять сороков назад! – подхватил Статислав.

– Не стоит Думу превращать в публичное действо. И все мы помним Устав и о том, что позволительно выносить на общее обсуждение, а что нет. Вы все славные воины, и не раз с другами своими несли дозор на наших рубежах. И кому как не вам ведать об этом?