Тьма египетская

– Почему ты долго мне не снился?

– Я не хотел тебе мешать. Ты стала мамой.

– Да, – робко ответила она. – Наверное, я подурнела. Беременность не красит женщину. Я кормлю Юрочку сама. И я поправилась.

– Ты – самая прекрасная, как и прежде. Я люблю тебя. Люблю намного сильнее, чем хотел бы. Я часто бываю рядом. Намного чаще, чем это позволительно. Намного чаще, чем это соответствует нормам приличия. Ведь рядом с тобой все время находится муж.

В смущении она опустила глаза.

– Боже, что я несу? Какие могут быть нормы приличия у такого человека, как я? Если бы я сейчас жил в одном мире с тобой, я бы стал твоим тайным любовником.

Она еще сильнее покраснела и улыбнулась.

– Глаша, скажи честно, ты любишь своего мужа? – неожиданно выпалил он и покраснел. – Прости, наверное, я перехожу границы.

– Володя, Сережа очень хороший, и он любит меня.

– Я знаю, что он тебя любит. Я вижу это. Я не слепой, – нервно ответил он и отошел к окну. – Я спросил тебя об ином: любишь ли ты его?

– Наверное, да, – тихо ответила она. – Понимаешь, я люблю его, но иначе. Любовь к нему полна нежности и благодарности. Но ты… Воспоминания о нашей близости никогда не давали мне покоя. Они как вихрь. Безумный и прекрасный. Огнь и магнит. О, если бы ты знал, как сильно я хотела тебя забыть! Но у меня ничего не вышло…

– Любимая! Не надо! Не забывай меня никогда, – он бросился на колени и обнял ее полные ноги. – Пока ты помнишь меня и любишь, я ТАМ живу. То есть, мне есть, ради чего жить. И хоть будущее от нас закрыто, я верю, всей душой верю, что боги или судьба сведут нас когда-нибудь вновь. Сведут в другой, прекрасной жизни. И я постараюсь, слышишь, я очень постараюсь быть другим. Я хочу быть лучше. Для тебя.

Ее мягкая рука легла на его русые кудри. Своей ладонью он перехватил ее мелкую ладошку и поднес ее к губам.

– Какая ты теплая, Глашенька, – прошептал он. – Ручки, мои нежные ручки, они у тебя все такие же. Только пахнут молоком.

Она в смущении одернула руку, но он удержал ее у своих губ.

– Как ты изменился, Володя… Ты помнишь мои признания тебе в любви? Мне было так больно тогда, когда ты отверг меня.

– Прости, родная. Я просто был слеп тогда. Я был слеп и глух. Когда наш дух разъединяется с телом, то, спустя время, на многие вещи мы смотрим иначе. Мы видим все свои поступки, и сами для себя являемся судьями. О, Глашенька, если бы ты знала, как я судил сам себя за все грехи. А более всего я судил себя из-за тебя. Ведь ты судьбой моей должна была бы стать. А я? Прогнал тебя… Выдал замуж за жалкого недоумка… А далее… Боже, через что только ты прошла из-за меня. Девочка моя любимая. Прости меня, моя любовь. Прости!

– Володенька, – она гладила его по голове. – Счастье мое, родной мой… Я давно тебя простила, – тонкие пальцы смахнули набежавшую слезу. – Господи, даже не так! – горячо зашептала она. – Я всё вру, Лоденька. – Я любила тебя так, что не смогла до конца осудить ни один твой проступок. Ни один. Я всюду искала тебе оправдания. В моем сердце не было и тени осуждения, либо злости на тебя. Один лишь бог ведает о том, как я тебя люблю. Эта любовь сильнее смерти.

– Глашенька, счастье моё, да чем же я заслужил такое чувство?

– Не знаю, любимый. Видно оно родилось в моем сердце вместе со мной и спало во мне ровно до тех пор, пока я не увидела тебя в имении Махневых.

Владимир целовал ее руки, обнимая за круглые колени, и боялся поднять на нее взгляд. Ему было неловко показывать свои слезы.

– Володя, я хочу, чтобы ты знал – я никогда тебе не разлюблю.

– Спасибо, родная. Ради этого я и живу.

– И я никогда о тебе не забуду. А, попав на небеса, я попрошусь туда, где находишься ты.

– Тебя вряд ли пустят ко мне. Да, я этого бы и не хотел. Я однажды уже отказался от этого. Но я постараюсь помнить о тебе, чтобы разыскать в иных мирах и в иных рождениях. Я верю, мы будем когда-нибудь счастливы в мире яви. И прости меня за то, что я был слепым.

– Володя, обними меня крепко. Мне кажется, что я сплю и в нашем сне. Так ведь не бывает…

Он сел на кровать рядом с ней и потянул ее за руку. Она упала в мягкую перину. Взгляд ее фиалковых глаз сделался чуточку бессмысленным. Он прилег рядом.

– Я безумно хочу тебя… – тихо шептал он.

И как это часто бывает во сне, одежда их полностью растворилась прямо на глазах, и голые тела слились, втянулись друг в друга, проросли, словно ветки и корни двух деревьев. Когда он вошел в нее, она застонала от наслаждения и вся поддалась навстречу. Полные ноги широко раздвинулись. Он уткнулся лицом в обильные и немного прохладные груди.

– Володя, я так хочу, – в неистовстве шептала она, насаживаясь на его внушительный ствол. – Как здесь, во сне, все сильнее чувствуется. Как здесь… Боже, я сейчас сольюсь с тобой.

– Сливаются наши души, – отвечал он, двигаясь в ней размеренными движениями и крепко целуя ее в сочные влажные губы.

– Я так много хочу… Свяжи меня. Будь со мной груб. Немного. Я скучаю по твоим играм.

– Все потом. Я буду часто к тебе приходить. А сегодня я лишь хочу быть с тобой нежным. Я хочу быть таким, словно я твой супруг. Я был лишен этого при жизни, – он улыбнулся. – Но знаешь, в этом тоже есть своя прелесть.

– Кто тебе сказал, дурачок, что супружеские ласки всегда пристойны?

– Не знаю, – он рассмеялся. – Я отчего-то именно так представлял себе брачный союз.

– Ну, нет, – она выскользнула из-под него и села верхом на его вздыбленный член. – Теперь я хочу так. Чувствовать его еще глубже. Какой он большой и прекрасный.

Она смотрела на него игриво. Русые пряди волос разметались по ее молочным плечам.

– А, помнишь, как кто-то, в иной жизни, усердно доказывал преимущество больших фаллосов над малыми и говорил, что когда-нибудь ты это поймешь? – рассмеялся он.

Он закатил от наслаждения глаза. Сквозь веки он рассматривал ее нежное лицо и большие груди со вздувшимися от кормления сосками. Когда он видел в ней это, ему казалось, что в голове загораются яркие вспышки, а член каменеет еще сильнее. Он сжал в неистовстве зубы и, ухватив за бедра, вновь перевернул ее на спину и ловко подмял под себя.

– Только так, моя девочка! Только я сверху. Всегда!

– Да! Боже, сильнее… – она кусала губы. – Ударь сильнее. Я так скучаю по той сладкой боли, которую мне мог доставить лишь твой член.

– Хуй, Глаша. Его называют – ХУЕМ!

– Да…

– И теперь я знаю, что в этом я сильнее твоего мужа…

– Володя…

– Молчи! Я знаю, что ебу тебя лучше его… Лучше…

А после ее колени утонули в простынях, и он входи в нее сзади. Он захлебывался от страсти.

И вдруг он почувствовал, что ее лоно сжалось в сильном оргазме. Она выгнулась и простонала от наслаждения. А через минуту кончил и он.

И в этот миг их тела слились в единое целое. Владимир смотрел на собственную руку и понимал, что это ЕЁ рука. Тоже было и с ногами, и со всеми иными частями тела. Казалось, что они срослись не только кожей, но всей внутренней сутью. Но дальше произошло нечто, еще более странное. С тихим хрустальным звоном от места их общего слияния, прямо на уровне сросшихся животов, оторвался какой-то серебряный, светящийся шар, похожий на ртуть. И повис на высоте аршина. Он повисел с минуту неподвижно и стал медленно вращаться по часовой стрелке. При этом серебряный цвет сменили иные яркие краски. Шар засиял всеми цветами радуги. И от него пошло тонкое, но яркое, лиловое свечение.

– Что это? – испуганно спросила Глафира.