Тьма египетская

«А чему я вновь удивляюсь?» – подумал наш герой, с трудом сдерживая улыбку.

– Анри, налей моему ученику вина.

Слуга, одетый на манер восемнадцатого века, в белый парик и расшитый галунами камзол, чинно подошел к Махневу и, поставив перед ним бокал, аккуратно налил рубинового вина.

– Попробуй, какой великолепный букет. Это вино из моих погребов. Ему уже три сотни лет.

– Ого! – подивился Владимир, пригубив из хрустального бокала.

Рот наполнился удивительны ароматом. Приятно пахнуло темным виноградом, копченой сливой, гранатом и какими-то травами или цветами.

– Ты почувствовал аромат цветов?

– Да, это удивительно, – кивнул Владимир.

– В тот год помимо винограда, слив, граната и смоквы, я положил в бочки лепестки лугового разнотравья.

– Это, поистине роскошно, – с восхищением, отозвался Владимир.

– Ешь булки, икру, фрукты, дичь. Сейчас нам принесут жареного ягненка. Завтракай, mon cher.

Владимир с аппетитом поглощал теплые булки с маслом, щедро намазанные паюсной икрой. Серебряная вилка накалывала куски свежего мяса. Рука тянулась к судкам, наполненным немыслимо вкусными паштетами, галантирами и прочими гастрономическими изысками.

Как только был утолен первый голод, Виктор повел неспешную беседу.

– Итак, на чем мы с тобой остановились?

– Кажется, на бабах… – неуверенно хмыкнул наш герой.

– Ах, да! – Виктор рассмеялся. – Махнев, женщины тебя слишком уж любят, – констатировал он.

– Почему вы так решили? – с глупой улыбкой спросил Владимир.

– Ты опять набиваешься на комплименты?

– Да, нет, собственно. Я просто немного удивлен, отчего вы именно сейчас заговорили об этом.

– Женщины – это такие создания, которые могут сначала безумно любить, ну и после так же безумно ненавидеть одно и того же человека. И месть их бывает намного коварнее мести любого живого существа. Обиженная женщина – обиду не прощает, униженная женщина – страшней любой беды…

– Виктор, да о ком вы?

– Ты еще не догадался?

– Нет же… – Владимир отставил бокал с вином. – Не томите, какой женщине я перешел и здесь дорогу?

– Да, не здесь, мой друг. Не здесь. Все это случилось намного раньше. В мире Яви.

– Да, о ком вы, чёрт побери?

– О твоей незабвенной Лушке. Лукерье Потаповой.

– Ах, вот вы о ком… – Владимир откинулся на спинку стула и, скомкав тканевую салфетку, отбросил её в сторону. Лицо его вмиг покраснело. – Я, патрон, и вправду, сильно виноват перед нею. Я поступил тогда с ней очень жестоко.

– Во-от! Наконец-то я слышу те речи, ради которых каждый из вас проходит все мои уроки. Неужто и вправду совесть в тебе заговорила?

– Не то слово, – Владимир сжал виски. – Я вел себя с нею, как скотина. Сначала соблазнил и развратил, а после подверг публичной порке и отдал в солдатские казармы.

После этих слов Владимиру показалось, что солнце скрылось не за легким зефирным облачком, а за темной и грозной тучей. Подул сильный ветер, а изумрудное море слегка потемнело. Начинался небольшой шторм. А с неба закапал дождь.

– Но-но! Махнев, не разводи мне тут сырость. То, что совесть в тебе проснулась, это похвально. Будешь замаливать перед Лушкой свои грехи.

– Но как? – брови Владимира удивленно поползли на лоб.

– Как-как? Подаришь букет цветов. Пришлешь конфет. Пастилы, халвы, ландрину. Чёрт, ну что там она любит? Может, пряников тульских, али маковых кренделей. Повинишься… Только искренно – в слезах. Все как положено. Не мне тебя учить, как бабам врать.

– И вы полагаете, что она простит? – задумчиво отозвался Владимир. – Поверите, я здесь даже забыл, как лгал женщинам ранее, при жизни.

– А вот это хорошо. Однако и не хорошо, с другой стороны. Порядочным мужчинам в моем царстве – не место. Они становятся легче, и улетают под купол. Прибиваются к другим этажам.

– Правда? – с надеждой спросил Махнев.

– Нет. Вру, как всегда. Какое легче, Махнев? Ты сначала все грехи свои отработай, а потом о «лёгкости» помышляй.

– Так неужто Лукерья Потапова меня простит за всё то, что я сотворил с нею?

– Куда она денется? Может, сначала покуражится, покапризничает для порядку, а потом-то обязательно простит. Бабы – народ мстительный, горячий, но глупый и отходчивый. Ох, и дуры, я тебе скажу…Отменные дурёхи! – демон расхохотался от удовольствия. – Им начни вновь о любви петь, слезу пусти… Признайся сгоряча во всех грехах. Причем, никогда не оправдывайся. А лучше даже – наговори на себя лишнего. Да, много. А после уходи со словами о том, что не достоин такой прекрасной женщины. А дальше – жди! И трёх дней не пройдёт, как сама к тебе прибежит. Не сможет её глупая душонка принять тот факт, что ты и есть самый безбожный негодяй. Чем в больших грехах ты ей признаешься, тем сильнее её натура им противиться начнет. Тем больше ей захочется тебя же и оправдать. Обелить негодного. Не веришь?

Владимир смотрел с недоверием на своего патрона.

– Слушай, Махнев, да кому я сейчас всю эту науку втолковываю? Ты, часом, не забыл, кем был на земле-то грешной? Ты же эту науку, хитрую, лучше меня разумел.

– Забывать я её стал после ваших уроков. Слушаю сейчас и с трудом себя вспоминаю, как еще недавно сам таким же прохвостом был.

– Прохвостом верно! Но в этом-то и прелесть. И вот, глядишь, после такого-то примитивного плутовства сердечко любой, самой мстительной и коварной женщины начинает оттаивать. Глядишь, она не только прощает таким макаром любого плута и изменщика. Мало того, она вновь всё последнее ему отдаст, коли у того нужда в деньгах есть – карточные долги, заложенное имущество, растрата или кража казенных денег. О, я встречал таких дурочек, кто за милым своим, который их же и обворовал самолично, еще и на каторгу вослед плелись. Все прощают эти пташки небесные за любовь свою.

– Неужто так всё просто?

– Поверь, что иногда всё очень просто и бывает. Особливо у русских женщин. Она же не испанка какая-нибудь, чтобы месть свою годами таить, да кинжалом в итоге заколоть. И не англичанка худая, чтоб от желчи сохнуть. Сохнуть, да сдохнуть. Не-ет! Отчего я и люблю их, русских женщин. За глупость и доброту безмерную. Баранок, конфет, платков цветастых подаришь, духов… Речей льстивых наговоришь – и куда только её злость денется.

– Погодите, вы не сказали главного. Как она смогла мне навредить?

– Да? – Виктор удивленно посмотрел на Владимира. – Ах, я и вправду… Ты, Махнев, в следующий раз дверь входную-то на засов закрывай, перед тем как спать идешь.

– Подождите, а как же мои горгульи?

– У… Где черт не пройдет, там баба всегда пролезет. Принесла эта Лушка твоим горгульям целый таз рыбьих голов копченых и «цыпа-цыпа», «киса-киса» – прикормила их, окаянная. Речами льстивыми, да ласковыми приветила. Вот они на нее вначале порычали, а после посмотрели – тётка добрая, да кормит щедро, да за ушками чешет. Да бантик голубенький к хвостику привязала. Ну, как на такую можно рычать? Чай, они не совсем зверюги отпетые. Твои же, горгульи, Махнев. Вот и понабрались от тебя доброты, да безалаберности. Ты же их не бил, не дрессировал. Какой из тебя дрессировщик? Вот они и распустились… А что ты хотел? Скотина и бабы – без пригляду – вольными, да распущенными становятся.

Демон встал из-за стола и подошел ближе к кромке воды.