Затмение в созвездии близнецов

– Настя, ты дура. Ну хоть бы подумала пару минут, прежде чем такую информацию выдавать. Ну кто я такой? Ты меня знаешь? А что, если это моих рук дело? И тебя я не грохнул до сих пор только потому, что жду, когда ты мне про деньги все расскажешь. Как тебе такой вариант?

Настя неожиданно расхохоталась, да так искренне, что и Дмитрий не удержался от скупой усмешки.

– Чего ты хохочешь? Что тут смешного? Или это у тебя нервное?

– Димка, да ты посмотри на себя, ну какой ты убийца? Ты же Дон Кихот Ламанчский, рыцарь, благородный принц печального образа.

– А, ну тогда понятно, почему ты меня предупредила, что Маратовы деньги чур пополам. Наверное, благородство из меня прет слишком уж излишне.

– Если бы оно из тебя не перло, я бы про деньги вообще не заикнулась. Я не дура, как ты изволил заметить. Но я привыкла доверять людям. Знаешь, меня никто, никогда в жизни не обманывал.

– Ну да, особенно учитель по физкультуре. Честнейший, благороднейший…

– А я с ним деньги не делила и бизнесом не занималась. И он был хороший. У него жена была инвалид второй группы, он не мог ее бросить.

– Ладно, хватит. Все мы хороши, честные, благородные. И все по уши в дерьме. Давай выкарабкиваться. Трепом делу не поможешь.

– Давай, – сказал Настя просто и доверчиво, и Дмитрий снова немного смягчился под ее простодушным умоляющим взглядом.

Глава 5

Мила Лагутина скучала дома одна и не знала, чем себя занять. В институте делать было нечего, летняя сессия закончилась, все подруги разъехались по курортам, а она ждала Виталия. Он был на летних гастролях, и вернуться должен был только через месяц. Тогда они вместе с ее родителями поедут в Анталию. У них уже был выкуплен тур, но нужно было ждать.

Виталий Миле часто звонил, признавался в любви и говорил, что скучает. Ей это было приятно, но выслушивала она его признания без замирания сердца и ответных слов любви ему не говорила. Считала это излишним и слишком сентиментальным.

«Мужчин надо держать в строгости. Пусть лучше сомневается в моей любви и совершенствуется, чем уверует в нее и зазнается», – думала Мила и была уверена в своей правоте.

Она скучала больше по своему брату. Мила не знала толком, куда уехал Дима и зачем. К тому же в последнее время он все реже и реже стал звонить и не называл дату своего возвращения.

«Интересно, у него есть женщина?» – как-то подумала про себя Мила, и у нее непрятно засосало под ложечкой. Она поняла, что тоже ревнует брата. Глупо, конечно, но чувствам не прикажешь, они или есть, или их нет.

От нечего делать Мила решила занять себя чем-нибудь полезным. Да хоть вот, разобрать по-хорошему ящики стола в кабинете у отца. Он сам никогда их не разбирает. Все сваливает туда в одну кучу, а потом сроду ничего не найти. Собственно говоря, это был и Милин стол тоже. Ей был отведен отдельный ящик, большой и вместительный, но отец умудрялся и туда свои бумаги пихать.

Мила принялась за разборку. Занятие скучное, но другого ничего не было, поэтому она решила довести дело до конца, несмотря на скуку. Бумаг было много, какие-то черновики, вырезки из журналов, распечатки, письма, конверты. Все это Мила методично раскладывала по кучкам, а письма складывала в отдельный картонный ящичек, пусть отец сам потом их переберет, и какие не нужны, выбросит.

В основном это были деловые письма, с напечатанным на конверте адресом, но попалось одно странное письмо, с адресом, написанным от руки и адресованное не отцу, а «Лагутиным С. М. и В.А.», то есть Милиным родителям. Она машинально вытащила из конверта листок, исписанный крупным, неаккуратным почерком и стала читать.

Писала какая-то женщина, она рассказывала в письме о себе, о своих недугах и переживаниях, которые связаны были в основном с некой Настей, то ли ее дочерью, то ли племянницей, которая, якобы, совсем отбилась от рук, уехала из дома и теперь не известно, чем занимается. Женщина писала, что не смогла воспитать Настю, как подобает и стала расспрашивать почему-то про Людмилу.

Мила поняла, что речь идет о ней, но она бы не обратила особого внимания на это странное письмо, если бы не одно обстоятельство, как-то между строк женщина проронила:

«Надо вам было забрать обеих, вы бы из них нормальных людей вырастили, а так получилось несправедливо, одна, как сыр в масле, а другая, как сыр в мышеловке, того и гляди, пропадет».

Мила перечитала эти строки несколько раз, но так и не смогла понять, о чем идет речь. Она сложила письмо, засунула его обратно в конверт и убрала в свой ящик.

«Интересно, что это за Настя? Кто кого куда забрал?» – размышляла Мила, и тут ей на ум пришло странное обстоятельство, она вдруг вспомнила, что ее свидетельство о рождении датировано двумя годами позже, чем она родилась. Она спрашивала родителей, почему они не зарегистрировали акт ее рождения вовремя, но вразумительного ответа так и не получила. Мама, заикаясь, говорила о том, что они забыли, мол, сразу, что было совсем уж неправдоподобно, а отец сказал, что они потеряли, якобы, ее свидетельство, и им выписали новое двумя годами позже.

В общем, факт этот не был толком разъяснен, но Мила быстро потеряла к этому интерес, не все ли равно, что там произошло. А вот сейчас она опять вспомнила об этом и уловила здесь какую-то связь. Она понимала, что ее отец довольно важный и даже знаменитый человек, чтобы ему вот так запросто писал абы-кто. Значит, эта Антонина его хорошая знакомая, а возможно и родственница.

«Надо будет поговорить с родителями все-таки. Тут что-то не так. Кто они такие, эта Антонина, написавшая письмо, и Настя, о которой идет речь? Почему я о них ничего не знаю?» – думала Мила.

После этого письма у девушки сделалось как-то тревожно и неспокойно на душе. Она остро ощущала эту тревогу и не желала только одного: узнать что-нибудь страшное, удручающее или непристойное. Разговор с родителями Мила откладывала. Не начала она его, когда они вернулись домой, не начала и на следующий день. Прошла уже неделя, а Мила все молчала, то ли боялась чего-то, то ли просто ждала удобного случая.

Но он не представился. Мила со временем успокоилась и даже почти забыла об этом письме.

«Поговорю с ними, если эти Антонина и Настя опять как-нибудь проявятся. Мало ли что, может просто дальние родственники, какое мне, собственно, дело до них», – думала Мила, а вскоре и вовсе забыла и о письме, и об этих людях.

Приближался август. Вот-вот должен был вернуться Виталий, а там и поездка не за горами. Мила блаженствовала и упивалась своей свободой. Часто ездила на городской пляж, купалась, загорала. Ей хотелось приехать на курорт уже подзагоревшей. Она предчувствовала прекрасный отдых и подумывала о том, что Виталий скорее всего сделает ей там, в Анталии, предложение.

Она, конечно, не скажет ему «нет», но попросит подождать окончания института. Ей светила хорошая перспектива, ее уже приглашали на стажировку в научно-исследовательскую лабораторию, занимающуюся проблемами устройства и расстройства психики. Там знали об уникальных способностях Людмилы Лагутиной и однажды даже приглашали ее прочесть небольшую лекцию о сверхвозможных способностях человека, которыми, собственно, и обладала Мила. Все складывалось удачно, слишком хорошо в ее жизни, и Мила боялась перемен к худшему.

Виталий вернулся наконец в Москву и тут же позвонил своей невесте.

– Любимая моя, я ждать больше не могу, хочу видеть тебя. Ты в порядке? – вопрошал он по телефону, и Мила не могла сдержать улыбки.

Радостным тоном она ответила:

– Здравствуй! Наконец-то вернулся. У меня все в порядке, Виталик. Приезжай, я жду тебя.

Виталий появился у Милы примерно через час. Он уже успел привести себя в порядок с дороги, выглядел отменно. Но явился без цветов, что немало поразило привыкшую к повышенному вниманию Милу. Виталий крепко обнял девушку и нежно поцеловал. На Милу повеяло холодом. Она не сразу поняла, в чем дело, и ей стало неуютно рядом с ним и даже как-то не по себе.

– Что-то не так? Что с тобой, девочка моя? – спросил Милу Виталий, когда она немного вздрогнула и отстранилась от него.

– Да нет, просто я перенервничала, пока ждала тебя. Проходи, – сказала Мила и ушла в гостиную.

Разговор у них не клеился. Говорили ни о чем, хотя сначала Виталий пытался рассказывать о своих гастролях с упоением и гордостью, но Мила не проявляла, казалось, особого интереса к его рассказам.

И вдруг она прервала Виталия на полуслове:

– Знаешь, а ты ведь мне изменил.

Юноша потерял дар речи. Он смотрел на нее и молчал, хотел что-то ответить, но слов не находил. Наконец все же собрался с мыслями:

– М-и-и-ла, ты что? Я? Тебе изменил?! – говорил он, слегка заикаясь.

– Да! Ты заряжен чужой энергетикой. У тебя изменилась аура и вообще ты мне врешь! Первый раз в жизни!

Виталий густо покраснел, плечи его осунулись, а руки задрожали.

– Я очень устал за эту поездку. Я недосыпал, нас изнуряли репетициями, я играл трех любовников-негодяев в разных пьесах. Неужели ты думаешь, что все это не отразилось на мне? Мила, я не изменял тебе! Выбрось это из головы. Я люблю тебя и не позволю тебе подвергаться самообману.

Виталий говорил очень настойчиво и убедительно, но на Милу это не произвело никакого впечатления. Она в упор смотрела на своего возлюбленного и, казалось, не верила ни одному его слову. Он это чувствовал, но убеждать ее у него больше не хватало сил.

– Знаешь, Мила, я пойду, пожалуй, – сказал он наконец. – Ты подумай хорошо и, я уверен, ты изменишь свое мнение. У тебя нет никаких оснований подозревать меня, я тебя люблю, ты это прекрасно знаешь. А насчет ауры и энергетики – решай сама. Но я не хочу, чтобы неверные результаты твоих научных экспериментов поломали наши счастье. Будь благоразумной.

С этими словами Виталий ушел. Мила осталась одна и расплакалась. Ей было очень обидно, но пойти против своих чувств, которые ее еще никогда не обманывали, она не могла.

Виталий и Мила не встречались уже несколько дней. Вероника Аркадьевна, конечно же, заметила перемену в поведении дочери и решилась-таки спросить, что же произошло.