Пришельцы из звёздного колодца

– Дети? – Ксения вглядывалась в мамино лицо, ища в нём признаки безумия, но мама была нормальной, спокойной.

– Да. Сегодня я, наконец, вспомнила его имя. Генрих. Но лицо продолжает ускользать из памяти. И, тем не менее, оно родное, любящее. А детей у меня ещё двое, не считая тебя. Мальчика звали как одного из древних волхвов, который принёс свои дары новорожденному Спасителю. Каспар. А девочку, она была младшей, Анфисой. Генрих сказал, когда придёт время нашей встречи, он мне даст знать. Он сказал: «Надень своё любимое платье, моя дорогая. И приколи ту брошку из аметиста – цветок ириса, которую я тебе подарил. Только приходи босиком. На берег. А мы будем ждать тебя на другом берегу. Я и наши дети».

Ксения не знала, как это понять. Или она боялась понять?

– На какой берег?

– Наверное, сюда, где мы с тобой сидим. Тут моё любимое место, – мама счастливо улыбнулась, глядя на заросший как в джунглях противоположный берег речки, будто увидела там своё милое привидение во плоти.

– Мамочка, у тебя есть только я. Может быть, ты видела очень реалистичные сны? Так бывает…

– Нет. Он был пришелец из моей другой жизни.

– Другой жизни? Какой другой? Ты же не веришь в реинкарнацию. Ты веришь Богу, это я понимаю, но не архаичным же воззрениям, проверить подлинность которых никому ещё не удалось.

– Никакая это не реинкарнация, а та же самая моя жизнь. Она была в другом времени. Генрих сказал, что моя теперешняя жизнь – постскриптум. Поэтому она такая короткая. А та была длинная, очень длинная и счастливая жизнь. И он никогда не смотрел на других женщин просто потому, что их не существовало для него. Только я одна.

– В каком другом времени?

– В ушедшем времени. Как ты не понимаешь, глупышка. И чего ты испугалась? У Генриха такие замечательные волосы. Я трогала их, и память дарила мне утраченные ощущения. Генрих был белокурый. Вроде твоего Рудольфа. Да. В чём-то похож. Мне так кажется теперь. Насколько же приятно, когда у мужчины мягкие и густые волосы на голове. Мне всегда очень не хватало того, что у твоего отца нет, и не было волос. Я помню его всегда лысым.

– Как же ты выбрала такого, лысого?

– Вначале меня смущало, что он без волос на голове. Потом я привыкла. В то время я не помнила никакого Генриха.

– Мама, о какой длинной предшествующей жизни ты говоришь? Ты вышла за отца совсем молоденькой. Генрих твоя мечта. Ты хотела прожить какую-то другую жизнь. И хотела иметь больше детей. Вот что это!

– Он не мечта. Он был на самом деле. Я как-то понимаю. И если был, то и остался. Там, где мы и встретимся с ним.

– Где же?

– Я же говорю. На том берегу. Он скажет, когда мне приходить. «Только приходи босиком», – сказал он.

– Почему же босиком?

– Однажды он подарил мне прозрачные туфельки. Они не были, конечно, хрустальными. Они были мягкими, но прозрачными, а в глубине самого материала мерцали как бы звездочки. Мои пальцы просвечивали. Генрих считал, что у меня очень красивые ступни и любил целовать мне пальцы даже на ногах…

– Ты знаешь, мама, я читала, что хрустальные туфельки в сказке о Золушке появились в результате неправильного перевода старой сказки. Как можно носить обувь из стекла или чего-то подобного камню? На самом деле в сказке туфельки были меховые. Скорее всего, туфельки были из парчи, а поверху оторочены беличьим мехом. Опушка обуви нежным беличьим мехом означала, что юная девушка вошла в возраст, годный для выдачи её замуж. А парча – вышитая золотом ткань. В старину обувь для бала была матерчатой. Поэтому она так быстро приходила в полнейшую негодность.

– Конечно. Я всегда это понимала. Ты же не думаешь, что я превратилась в клиническую идиотку? Но прозрачные туфельки у меня были. Из искусственной прозрачной кожи. Генриху они нравились. Казалось, что я хожу босиком.

– Ты считаешь свою жизнь с отцом неудачной?

– Как я могу считать её неудачной, если появилась ты?

Мир прекрасен, но почему так жесток?

Мама замолчала. Ушла в себя. Отодвинулась от Ксении. И дочь поняла, что жестоко тормошить и переубеждать больную мать. Некоторое время они сидели молча. Ксения ненавидела в эти мгновения отца, считая его причиной маминых бредней. Именно он, шатун космического размаха, делал маму несчастной, не дал ей подлинного женского счастья. И никто уже не сделает маму счастливой. У Ксении опять защипало в глазах. Она обхватила маму, страдальчески ощущая её ребрышки, её не поправимое уже истончение под земным Солнцем.

– Мир не всегда повёрнут к нам своими зазубринами и не всегда ранит. Иногда он и щедр к нам… – мама повернула к ней заострившееся книзу лицо, преодолевая внезапное удушье. К счастью, быстро прекратившийся спазм дыхания вызвал лишь её кашель. У дочери остановилось сердце от ужаса грядущей и скорой непоправимости. Зримо представились черты маминого лица – окостеневшими и мёртвыми. Отгоняя их обоюдный кошмар, мама взяла её за руку, изобразив улыбку. – Чего ты пугаешься любого покашливания. Даже побелела вся. Ну, чего ты такая нервная, глупышка? Со мною всё в порядке. Я просто поперхнулась. Тут полно какой-то мелкой мошкары, вот она и влетела в мой болтливый рот.

Прежний чудесный овал лица матери был нарушен, став от худобы треугольным. Ксения прихватила себя за горло пальцами, не давая рыданию вырваться наружу, и натужно покашляла, словно тоже проглотила мизерную мошку.

– Да, – произнесла она, злясь на окружающий мир, щедрый на мучения. – Мир щедр и прекрасен даже тогда, когда хочет над нами поиздеваться. Для того, чтобы ещё больнее цапнуть.

– Нет. Он сложен. Не изучен глубоко. Загадочен. И тёмен, и лучезарен. И добр, и беспощаден. И наш Творец за все терзания, причиняемые миром, нас утешит. Он не только воздаяние, но и утешение. Его милосердие несопоставимо с нашим, сиюминутным.

– Милосердие чьё? Мира или Творца?

– Мир сотворён, как и мы. Он подчинён нерушимым законам. А мы, люди, нарушая высшие законы, пожинаем плоды своей отсебятины не только в процессе собственной жизни, но передаём повреждения своим детям. Понимаешь, когда человек посадит в землю всего только одно зерно или плодовое семечко, то вырастает целый колос или дерево, полное плодов. Но ведь так не только в добром делании, но и в злом. Урожай всегда бывает сторицей. Таков неотменяемый закон. Знаешь миф о посеянных зубьях дракона, из которых вырастает нечистое и неисчислимое воинство разрушителей? Вот это и есть метафора производства зла человеком в мире. Оно тоже дает свои всходы, многократно превосходящие сам посев. И уж тут… Кого винить? Не лучше ли включать свой разум на полную мощность?

– Мамочка, ты говоришь как прадед-лесник. Ну, буквально как он. Ты нашла бы с ним общий язык, и он полюбил бы тебя. Жаль, что ты его ни разу не навестила.

– Кажется, когда-то давно он был Главным Ответственным Распорядителем одного города-поселения на планете земного типа. Там произошла катастрофа злонамеренно искусственного характера, а он не сумел ничего предотвратить, не выявил злоумышленников заранее. Было много жертв, а он выжил и не простил себе ничего, для чего и удалился из мира в отшельничество.

– Папа тебе рассказал? Я понятия не имела ни о чём.

– Папа мне ничего о нём не рассказывал, – мама удивлённо рассматривала фантастические мини-пейзажи на своих камнях, – но я отчего-то вспомнила. Мне рассказывал о той трагедии другой человек. Его звали Франк Штерн. Он был отцом Генриха. И моя фамилия в прежней и настоящей жизни была Штерн.

Ксения уткнулась носом в мамин подол на коленях.

– Ты столько страдала, страдаешь. За что? Ты же добрая. Ты всегда была тоньше душой и красивее многих и многих. Но кто ценил тебя? Кто, кроме меня? Отец? Ну не знаю. И что сотворил с тобою твой благой Творец?

– Нельзя так говорить. Не Он сделал меня больной, а наше человеческое своеволие. Мы посягаем на звёзды и другие миры, не умея ещё любить и жалеть других людей. Не понимая того, что наш мир дан нам на проверку нашей готовности к вечности. Достойны мы её или нет? Творец несёт в себе замысел прекрасного будущего и не скрывает от нас ничего. Он сообщает нам всё уже тогда, когда мы только начинаем осознавать свою маленькую индивидуальность. Природа, Земля, космос – страницы живой книги Творца. В Будущем Он явит нам своё совершенство. Мы всё ещё пребываем в мучительном акте рождения. Мы всего лишь клетки мира-эмбриона. Творение не завершено. Я вот тут прочитала краткое изложение концепции одного старинного русского технаря, ставшего впоследствии философом, что Природа торопится создать человека, как инструмент своего спасения от вселенской гибели. Очень торопится. Человек есть живой орган Вселенной, необходимый ей, и что Природа, как и Вселенная – не объект, а разумный субъект, а звёзды – особая организация разумной жизни. Все Галактики наделены нравственностью, они добры друг к другу. Никто не создавал жизнь, никакая там эволюция без души, или безжалостный отбор. Жизнь, разум присущи Вселенной изначально. Мы – люди – существа электромагнитной природы, как звёзды, как весь Космос. Но из глубин нашей Вселенной уже в те далёкие времена фиксировали всплески загадочных излучений – крик о помощи. Вселенная ждёт своего Спасителя от безжалостной ужасной энтропии. Такова была его теория. Что любопытно, он работал в оборонной, военной структуре, созданной для массового убийства. Хотя в случае нашей русской истории это было явление оборонительное, защитное. Чего только не прочтёшь глухими ночами, находясь в одиночестве.