Объяснение в убийстве. Женский роман с мужскими комментариями

В первый момент я просто обмерла. Андрей ведь мог явиться и в тот день, когда мы с Черновым были на хате. Я представила себе картину. Звонок в дверь – я открываю в домашнем халатике… Конечно, Андрей прекрасно знает, что у меня кто-то есть, не думает же он, что последние восемь лет его жена пребывает в состоянии полного монашества. Может, он считает, что у меня всё ещё продолжается роман с Серёгой, из-за которого я в своё время объявила о разводе. Но всё же. Одно дело предполагать возможную любовную связь, другое – встретить свою жену в рабочее время в её собственной квартире с шефом, вальяжно возлегающим на диване! Пожалуй, это было бы чересчур даже для такого условного брака, как наш.

Что мне оставалось делать? Я сказала, что нет смысла ещё раз наведываться в эту квартиру, поскольку там никто не живёт. А оформлена она действительно на меня. Как так вышло? А очень просто. Один хороший знакомый купил квартиру для своей сестры, которая учится в институте в другом городе и не имеет прописки в крае. На себя он оформлять квартиру не стал, чтобы избежать семейных скандалов (жена не одобрила бы такой траты), а как только сестра окончит ВУЗ и вернётся в Краснодар, мы сразу же переоформим документы.

Андрею оставалось либо принять мою версию на веру, любо попытаться её опровергнуть. Ввиду сложившихся между нами взаимоотношений, и в силу флегматичности своего характера, он выбрал первый вариант. Тем временем Митька пребывал в крайней озабоченности по поводу судьбы Владимира Оленина. Весь остаток дня сын проговорил со мной на эту тему, отложив на время свои уникальные проекты создания вечного двигателя и транспортировки антарктических льдов в Аравийскую пустыню.

Я сама только о том и думала, что об уголовном деле, мысленно выдвигая всё новые и новые аргументы в защиту несчастного Вовки, которые непременно буду завтра излагать Чернову. Я нисколько не сомневалась в том, что Андрей уже разделяет мою позицию.

(Дашкиной самоуверенности остаётся только удивляться! Хотя на этот раз она оказалась совершенно права.)

* * * * *

Назавтра с Андреем мы проговорили весь день, который должен был быть посвящён любви и отдыху, сидя на постели и обсуждая дело Оленина.

– Видишь ли, малыш, уж очень удобен был Вовка, как обвиняемый. Ну, просто идеальный козёл отпущения, – говорил Чернов. – Сначала против него сыграл тот факт, что он был последним, с кем видели Викторию в тот вечер. У него проводят обыск и находят патроны. Всё! Это уже повод для задержания и заключения под стражу. Неважно, что Вика не была застрелена, и что оружия у парня не было. Человек, держащий дома патроны, правонарушитель. И тут против Вовки сработала его биография. Он был ранее судим.

– Солнышко, ну, что значит судим! В четырнадцать лет парень в компании других подростков предложил незнакомому мальчишке обменяться с ним часами. Мальчишка не согласился. Тогда Оленин ударил его по лицу, насильно снял часы и отдал взамен свои. Если бы всех пацанов, снимающих с ровесников часы, сажали, в школах учились бы только девочки.

– Ты не прав, малыш. Подросток, снимающий с другого часы – уже преступник. И Оленин вполне справедливо получил тогда свой год условно. Ясно, что дело прошлое, судимость уже снята, но репутация-то подмочена. Далее. Школу бросил после седьмого класса. На момент задержания не работал. А семья! Жил в коммуналке с матерью и отчимом, который тоже ранее был судим.

– Ясное дело, – вздохнула я. – Вступиться за Вовку было некому. Показания матери никто в расчёт не принял, а адвокат просто-напросто парня сдал. А тут ещё Вовка в свои двадцать лет дважды женат и имеет двоих детей от двух разных женщин. Вырисовывается облик этакого шалопая-неудачника.

– Да. Но ведь не убийцы! Ладно, до адвоката мы ещё дойдём. Давай разберём «Явки с повинной», хотя никак не могу согласиться с тем, что их так называют. Ну, понятно, человек зарубил другого топором, его никто и не подозревает, а он бежит в органы: «Вяжите меня, я убивец». Тут всё ясно. Явка с повинной. А когда человек проводит пару недель в камере по обвинению в убийстве, и его днями и ночами трамбуют, убеждая взять вину на себя всеми дозволенными, а чаще недозволенными, методами, какая же это «явка»?

– Это всё понятно, – я настолько увлеклась разговором, что позволила себе закурить прямо в комнате, – давай лучше разложим по полочкам содержание этих явок! Ей-богу, ничего смешнее не читала. Смотри, как интересно получается. Вовку взяли рано утром. Надели на парня наручники, когда он был ещё в трусах. Его мать и соседи видели, что на нём не было никаких следов побоев. А в восемь вечера Оленина, если верить его кассационной жалобе, отказались принять сотрудники Следственного изолятора, настолько парень был избит. И опера додумались до того, что повезли его в городской травматологический пункт!

– Они просто боялись, что парень потеряет глаз. Двоечники, понимаешь, просто двоечники! Мало того, что доказать вину иначе, как выбиванием признаний, не могут, так они даже бить толком не умеют, так чтоб без следов.

– Ага, надо их поучить, – предложила я. – Да что и говорить, тут они прокололись. А, судя по тому, что «явки» Вовка писал под диктовку ментов, у них ещё и с фантазией слабовато. Смотри, сначала парень, чтобы его оставили в покое, пишет: убил, изнасиловал, но как именно – не помню. Но вот в деле появляется заключение судмедэкспертизы, из которого явственно следует, что никаких следов спермы на трупе обнаружено не было. И тогда менты выдвигают новую версию. Якобы, акта он не завершил. Да как вообще можно было начать половой акт, когда у женщины были практически связаны ноги?

– Ты думаешь – нельзя? – кажется, эта идея Чернова возбудила.

– А ты когда-нибудь пробовал поиметь женщину, у которой трусики и шорты – на щиколотках?

– Нет. Но очень хочу попробовать. Проведём следственный эксперимент?

– Я тебе и без всякого следственного эксперимента могу авторитетно заявить, что это крайне неудобно, если вообще возможно. Трудно себе представить, чтобы двое молодых людей, пожелавших «вступить в половой контакт по обоюдному желанию» стали бы так мучить друг друга. Они могли бы выбрать и более удобную позицию. Кроме того, Виктория ведь не сявка вокзальная была. Приличная девушка, модница. Утром она пошла на толчок и накупила новых вещей. Зачем? Чтобы улечься голым телом на грязную землю под каким-то кустом, положив рядом с собой – в грязь – новые вещи? Не знаю, как надо было напиться, чтобы настолько себя не сознавать.

– А какое содержание у неё было в крови алкоголя?

– Одна целая, одна десятая промилле. Всего-навсего. Это далеко не сильное опьянение. Скажем так, начальная стадия. Да и свидетели, с которыми Вика и Вова гуляли в компании, показывали, что ни он, ни она, не пили слишком много. Кроме того, я уверена, что ты не обратил внимания на одну крошечную детальку, промелькнувшую в показаниях одной из свидетельниц. В тот день шёл дождь! Это вообще, если ты помнишь, была очень дождливая осень. Стало быть, всё вокруг мокрое. И голым телом в грязь? Нет! Мало какая женщина на такое согласится. Эта версия просто глупа.

– Эта версия не выдерживает никакой критики и по другим моментам, – аргументировал Чернов. – Если бы девушка и поступила так, как описано в деле, она вынуждена была бы снять сначала ботинки, потом джинсы, и всё это – стоя в носочках на той же влажной земле! А по описанию участкового в «Протоколе осмотра места происшествия», подошвы носков у неё были чистыми! И при стоянии на почве, и при половом акте, и при удушении (она же должна была хотя бы поелозить ногами по земле, пока её душили!) носки бы запачкались. Вот что я скажу тебе, малыш. Вику раздели и задушили где-то в другом месте. А потом перенесли труп в эти кусты на руках!

– Да. Скорее всего, так всё и было. У Вики ведь и спина не была сильно запачкана. В «Заключении судмедэкспертизы» сказано только: «К спине прилипли комочки грязи». То есть, её принесли и положили ровненько на землю. Уже мёртвую. Она так и осталась лежать. Давай попробуем объяснить, почему у неё была кровь на трусиках и шортах. На кофточке – понятно: накапало с разбитого лица… А шорты?

– Скорее всего, Вовка поступил так, как и писал позже в «Кассационной жалобе». Вика просила его проводить её до дома. Парень ей понравился, девчонке хотелось праздника, продолжения банкета, может, и самого Вовку… Но Оленина дома ждала больная мать, которой он обещал вернуться не поздно. А идти пешком через всю рощу, а потом обратно – путь неблизкий, это отняло бы много времени. И тогда он просит Викторию подождать его на лавочке секундочку… и линяет. Попросту бросает девчонку на произвол судьбы. Вика остаётся на некоторое время одна. И тут к ней, возможно, подходит кто-то из знакомых, пусть из тех, с кем она ранее сидела в одной компании в тот же вечер. А, может, и просто посторонний.

– Или не один.

– Или не один… – Эхом повторил за мной Андрей и на какое-то время задумался. – Я думаю, её сразу вырубили несколькими мощными ударами в лицо, потому-то никто, хотя бы из тех же ночных сторожей детского сада, и не слышал криков. Её могли раздеть на той же лавочке. Снять с неё кожаную куртку, новые джинсы и ботинки, украшения. Задушить. Отнести труп в кусты. Причём, пока её несли на руках, кровь с разбитого Викиного лица и накапала на шорты, пройдя пятнами и на трусы. Уже там, в кустах, шорты и трусы с неё спустили… Иначе не объяснишь, почему они были в крови.

– Во влагалище и заднепроходном отверстии эксперт обнаружил кровь. И ещё зафиксирована ссадина на половой губе… Ты думаешь, всё же был половой акт?

– Вряд ли. Может, убийца просто был маньяком или страдал аноргазмией. Но, скорее всего, это было просто глумление над трупом. Он мог вставлять в тело какие-либо предметы, символизирующие для него фаллос…

– Это просто ужас, – выдохнула я, – страшно представить… А потом убийца унёс с собой её вещи и драгоценности. Причём, снял как золотое кольцо, так и бижутерию – серьги в форме круга с сердечками внутри.

– Естественно. Он не мог разобрать в полутьме, что есть золото, а что не имеет никакой ценности. Потому-то он и серьги из ушей вынул, которые ничего не стоили. Трудно себе представить, чтобы Вовка, который провёл с Викой вечер и видел её на свету, стал бы после убийства снимать с девушки дешёвые безделушки.

– Вовку вообще трудно вообразить убийцей. Посмотри на фото, – я полистала дело и пододвинула ближе к Андрею страницу, на которую были наклеены его фотографии. – Он сам как цыплёнок. А чтобы так расквасить девчонке лицо (ведь у Вики были разбиты и глаз, и губа – это как минимум два сильнейших удара кулаком!) и отнести её потом на руках в кусты, нужна сила. Да и вещей Викиных у Оленина не нашли.

– Видишь ли, малыш. Если бы нашли вещи или приняли во внимание тот факт, что убийство было совершено с особой жестокостью, дело попало бы под юрисдикцию краевого суда. Возможно, Оленина судили бы присяжные. И уж там эта подстава не прошла бы, его бы однозначно оправдали. А так дали парню девять лет: радуйся, дескать, что не пятнадцать!

– Но какую всё же глупую версию выдвинули менты! Если бы Оленин убил Вернак, и решил признаться, он всё же рассказал бы всё, как было. Какой смысл было ему пороть такую чушь? «Ударил ладонью по лицу! Сжал пальцы на шее, смотрю – уже мертва». Будто человека задушить так просто, и девушка лежала себе ровненько и спокойненько ждала, пока её задушат.

– Ясное дело, она бы сопротивлялась, дёргалась, елозила по земле, – горячо сказал Чернов. – А у неё и носки чистые, и грязи под ногтями нет. Да и на Вовке никаких следов от борьбы. Уж если бы на нём были царапины или разбит кулак, менты не преминули бы отразить эти факты в деле. Вот что я тебе скажу, малыш: никого этот Вовка не душил. Более того. Опер, который вёл это дело, тоже никогда никого не душил! Он даже не знает, как это происходит.

– И слава Богу! Не хватало ещё, чтобы наши опера изучали науку об убийствах на собственной практике и личном опыте!

– Да уж. Если б они ещё не били смертным боем задержанных и пытались найти настоящего убийцу, а не вынудить признаться первого, кто подвернулся, цены б им не было… И ещё я сделал занятный вывод. По тому как мент (как там его фамилия? Убожко?) предположил, что конфликт между Викторией и Вовкой произошел из-за того, что девушка оскорбилась на предложение заняться оральным сексом, для опера это – больной вопрос. Ему, наверное, жена никогда минета не делала по идейным соображением. Нынешние-то двадцатилетние смотрят на это дело попроще. И если бы Вика улеглась уже в кусты, в грязь, что заняться сексом с парнем, вряд ли для неё минет стал бы жутким оскорблением.

– Фрейдист ты мой!.. – Я потрепала Чернова за волосы. – Слушай, но какоё всё же похожее убийство произошло в нашем дворе!

– Я сам хотел сказать тебе об этом. И если мы приходим к выводу, что Оленин Викторию не убивал, и это сделал кто-то другой, оставшийся на свободе, то в случае с Галиной Алексеенко мы имеем практически одинаковый почерк убийцы. Маньяка. Допустим, его привлекают светленькие худенькие девушки. Он может находиться с ними в одной компании или выходить на одинокую подвыпившую девушку случайно. Он подходит к ней, наносит несколько сильных ударов в лицо, душит, снимает вещи или просто спускает брюки (как в случае с Галиной), причём не насилует, а просто забавляется…

– А, может, он мнит себя гинекологом? – предположила я. – Может, у него такая мания.

– Сами мы с тобой маньяки! До чего только не договоримся, – Чернов притянул меня к себе и обнял.

– Подожди, – отстранилась я, – мы всё же выдвинули потрясающую версию. Вдруг она недалека от истины? Слушай, а давай напишем роман! Этакую детективную кровавую драму с маньяками и убийцами.

– Давай! Я даже знаю, как мы её назовём…

– Как?

– «МАЛЫШ И СОЛНЫШКО»!

– Дразнилка ты, Чернов, – рассмеялась я. – Но ты только представь себе: по городу спокойно разгуливает серийный убийца!

– Всё может быть, малыш… А сколько там времени?

– Ого! Впрочем, как всегда. У нас осталось пять минут на сборы.

Каждый раз, приезжая на квартиру, мы слишком поздно обращали внимание на время, а потом вымыть посуду, застелить постель и одеться умудрялись за какие-то пять минут.

Жители близлежащих домов почти каждый вечер могли наблюдать занятную картину. От подъезда отъезжала «Волга», в которую садились мужчина и женщина. Проехав метров пятьдесят, машина останавливалась у мусорки, и мужчина бросал в один из бачков целлофановый пакет… «Наши люди на машинах к мусоркам не ездят», – говаривала я, у нас было много шуточек на эту тему. А потом Чернов научился забрасывать пакет в бачок прямо из машины, через окно, причём очень гордился точностью попаданий, тем более, что бросать приходилось левой рукой. Юрка, который всё делал левой, восторга Чернова не разделял.

Меня довезли до дома. Я вошла в подъезд и двинулась к лифту. Позади меня раздались чьи-то тяжёлые, явно мужские, шаги. Я прибавила ходу, мигом преодолела несколько ступенек, ведущих к лифту, не оглядываясь, дрожащей рукой нажала на кнопку вызова. Шаги ускорились, человек был уже совсем рядом… Лифт сразу же распахнул дверцы, я буквально впрыгнула в него и мгновенно ткнула пальцем в цифру «семь». В щель закрывающейся двери я успела увидеть недоумённое и несколько даже ошарашенное лицо соседа по площадке.