Три судьбы

– Я его знаю, – поддержал Мудрова хозяин притона, – он приходит с опером.

И жулики нехотя потянулись следом за парнем. В отделение он их доставил один, проехав в бандитской кампании две остановки на троллейбусе. Никто и не пытался убежать.

Как-то оперативники задержали семь человек с крадеными телевизорами, их поймали, когда они перекидывали технику через складской забор. Шесть человек сразу начали давать показания. Седьмому, особо опасному рецидивисту, опера показывают явки с повинной:

– Смотри, все уже всё написали, во всём признались, похищенное мы изъяли.

А он всё равно в отказ:

– Я ничего не совершал.

И тогда наставник Алексея принялся методично буцать задержанного резиновой дубинкой, да так увлёкся, что практиканту показалось, что вор вот-вот захрипит, но тут последний сказал:

– Ну, всё, ребята, хватит. Давайте бумагу, буду писать.

– А что же ты сразу не пошёл в сознанку? Для чего тебе надо было, чтобы тебя били? – возмутился оперативник.

– Ну, я всё же авторитет. Сейчас приду в камеру, а меня спросят: а ты чего дал показания? На тебе даже ни одного синяка нет.

В то время были чёткие понятия о том, как должен себя вести вор в законе, и он старался этим правилам соответствовать. А по-другому и не получалось, ведь советская система исполнения наказаний отнюдь не исправляла заключенных и не наставляла их на путь истинный. Лишь единицы из них после отсидки на зонах возвращались к нормальной жизни, зарабатывая хотя бы относительно законным путём. Сотни тысяч других, едва откинувшись на волю, вскоре снова оказывались за решеткой. В этом Мудров не раз убеждался на практике.

В десятом классе, помимо троих близких друзей, в круг его плотного общения входили ещё десять-пятнадцать живших в их микрорайоне ребят, которые зачастую вместе проводили свободное время. В один из вечеров Игорь Горелов, с которым они учились в одной школе, но в разных классах, предложил пойти ночью «на дело», снимать зеркала с только что выпущенных автозаводом ВАЗ Жигулей. Тогда их называли «единичка», а позже, когда модель перестала считаться престижной, к ней прочно приклеилось прозвище «копейка».

– Мы позавчера сняли шесть зеркал, – сообщил Игорь с бравадой, – продали их на рынке и получили неплохие деньги. Кто сегодня со мной?

Из пятнадцати парней шестеро подписались на это дело, а девять других отказались. Конечно, грезившим о милицейской карьере Алексею, Владимиру и Сергею и в голову не могло придти отправиться на ночную прогулку по окрестным кварталам, чтобы воровать с припаркованных во дворах Жигулей зеркала. Но Мудрова тогда неприятно поразил хищнический блеск, вспыхнувший на несколько секунд в глазах Сергея. Показалось, что и близкого друга заразила преступная идея совершить что-то противозаконное, дерзкое, опасное. При полном достатке в семье Скворцовых, парень получал всё, чего хотел, в карманных расходах он тоже не нуждался. Однако дух авантюризма у Сергея оказался настолько силён, что не выбери он профессию милиционера, непременно подался бы в преступники, причём, не наживы ради, а чисто из охотничьего азарта, подумалось тогда Алексею.

Через несколько дней после того вечера ребята узнали, что троих «зеркальных» воров поймали в ту же ночь на месте преступления, они тут же сдали своих подельников, и тех тоже взяли с поличным. Организатор подростковых краж Горелов получил два года условно. Когда Мудров на четвёртом курсе проходил практику в милиции, он присутствовал на допросе Игоря, который за шесть послешкольных лет умудрился заработать три судимости и снова находился под следствием за очередной грабёж. Им обоим было тогда по двадцать четыре года, но один ждал диплома об окончании Высшей милицейской школы, а второй – отправки на зону в четвёртый раз. И Алексею тогда подумалось, что каждый – сам творец своего счастья. И несчастья – тоже.

Первая взятка

Омск, 1977 г

Чем ближе подходило время к окончанию учёбы, тем чаще мать заводила разговоры о будущем Сергея. Антонина Ефимовна с самого начала была против выбора сына, и документы в школу милиции ему удалось сдать только благодаря поддержке отца, считавшего, что парень должен решать свою судьбу сам. Кроме того, партийный работник не видел ничего зазорного в том, что сын обретёт настоящую мужскую профессию и будет служить Советскому Союзу, охраняя правопорядок в стране. Но мать всё никак не могла успокоиться, что сыну придётся «иметь дело с бандитами и рисковать жизнью», а ведь он у неё один.

Скворцов радовался тому, что с семнадцати лет живёт отдельно от родителей, сначала в стенах альма-матер, потом в квартире жены. Он был доволен тем, что удавалось по-прежнему получать от родителей всевозможные блага и в то же время уходить от их излишней опеки, хотя с матерью они виделись всё-таки довольно часто. Сразу после свадьбы Антонина Ефимовна настояла на обязательном еженедельном семейном ужине в своём доме и хотя бы раз в неделю сама наведывалась в квартиру молодых. Их это не тяготило, ведь при каждой встрече они с Ритой получали обязательные и недешёвые подарки, а на выходные родителям можно было оставить ребёнка и провести время вдвоём.

Сколько Сергей себя помнил, мать всегда решала все его вопросы и вставала на защиту в любой ситуации, начиная с разборок в детской песочнице. В первом классе он метнул камень в соседского мальчишку и рассёк тому лоб. Когда разъярённый отец пострадавшего буквально ворвался в их квартиру и потребовал «маленького бандита» на расправу, виновный прятался под кроватью и дрожал от страха, представляя, что орущий грозный дядька сейчас выволочет его из убежища и тоже в отместку разобьёт камнем лоб. Но мать разрешила ситуацию уговорами, увещевая, что мальчишки есть мальчишки, и откровенным подкупом – дала денег «на лечение». Сергей тогда отделался серьёзным внушением: если он ещё раз соберётся метать камни в живые мишени, дело может окончиться исключением из школы или даже отправкой в детскую колонию, откуда прямой путь на взрослую зону. Он тогда не слишком хорошо понимал, что такое колония и зона, но усвоил: мамы там не будет.

У него всегда были лучшие игрушки, которые только можно было достать в шестидесятые годы, и самые модные и престижные вещи, появившиеся в стране в семидесятые. Одежду можно было носить открыто, игрушками даже нужно было делиться с друзьями, как и приглашать их в гости и угощать всем, что имелось в холодильнике. Однако существовали и запреты. Так, родительская спальня была единственной в квартире комнатой, которая запиралась на замок, как на ночь, так и в то время, когда родителей не было дома. Мама убирала спальню сама, и доступа туда никому не было. Даже сын оказывался в этой внутридомовой цитадели лишь изредка, и в подростковом возрасте он стал понимать, почему эта территория так тщательно оберегается. Именно там хранилось всё самое ценное, что было в доме, и что нежелательно было выставлять напоказ – редкие книги, хрупкие статуэтки, золотые украшения.

В девятом и десятом классе у Скворцова появилась первая большая тайна от его друзей. Мать договорилась с его школьными учителями по английскому языку и истории, что они займутся со своим учеником репетиторством для подготовки к вузу, и платила им по пять рублей за занятие. Два раза в неделю Сергей ходил по вечерам к своим педагогам домой и никому об этом не рассказывал. Понимал, что у родителей друзей нет средств на то, чтобы дополнительно платить репетиторам, а педагоги не хотели предавать огласке получение денег от учеников. Кроме того, Сергею не хотелось признаваться в том, что отличными оценками он обязан не личным талантам и рвением к знаниям, а родительскому кошельку.

У парня не возникло проблем с поступлением в вуз, да и в личной жизни тоже всё отлично устроилось. Ему не пришлось долго ухаживать за девушкой, добиваться её внимания и решать проблему, где заняться с любимой сексом. Пока его сверстники приглашали девушек в кино и кафе, покупали им цветы и мороженое, пытались летом вывести на природу, а зимой проникнуть в студенческое или заводское общежитие, Марго свалилась ему в руки сама, да ещё в нагрузку с собственной трёхкомнатной квартирой почти в самом центре города. Именно это жильё и примирило его родителей со слишком ранним и неожиданным вступлением сына в брак. Всё же невеста оказалась с солидным приданым и не претендовала на квадратные метры свекрови и свёкра.

Курсант с сочувствием выслушивал жалобы однокашника Тимофея, который тоже женился «по залёту» на втором курсе. Парню пришлось привести молодую беременную жену в квартиру из двух смежных комнат, в одной из которых жили его мать и старшая сестра. Все три женщины постоянно развлекались бесконечными скандалами друг с другом, и единственному мужчине настолько надоедали эти бабские разборки, что не хотелось видеть ни мать, ни сестру, ни жену, и он искал малейший повод, чтобы как можно реже появляться дома.

Скворцов же проводил время в своей семье с удовольствием. Большая уютная квартира была обставлена удобной и красивой мебелью, и лишь в кабинете они по взаимному согласию с Марго оставили массивный письменный стол, резной комод и кожаное кресло, а также книжный стеллаж, сохранив интерьер, созданный её дедушкой-чекистом и казавшийся старинным, но стильным.

У молодоженов не возникало бытовых проблем. Рита даже не стала брать академический отпуск на то время, пока вынашивала ребёнка. Родила – и отправилась сдавать зимнюю сессию, а когда возобновились занятия, с малышом сидела нанятая Антониной нянька. Продукты поставлялись домработницей, она же готовила и убирала в квартире. Деньги родители Сергею постоянно подбрасывали, и он не особо задумывался о завтрашнем дне, наслаждаясь ролью мужа и отца, которому для семейного счастья близких людей не надо было прикладывать никаких усилий.

Моментами такая размеренная и сытая жизнь казалась ему несколько прозаической, как и отношения с женой, изначально лишённые периода юношеской романтики. Сергей задумывался: а действительно ли он любит свою Марго? А она – его? Детская влюблённость, сразу же перешедшая в стадию семейных отношений, общий быт и рождение ребёнка не способствовали повышенной притягательности и ярко выраженной сексуальности партнёров. Но всё же в двадцать один год у него уже была умная и красивая жена и очень похожий на неё двухлетний синеглазый мальчишка. А скоро будет и диплом об окончании Омской высшей школы милиции.

Последнее обстоятельство не давало покоя его матери. Казалось, она хотела, чтобы сын учился вечно, лишь бы не начал работать в уголовном розыске. Воскресным днём, когда Сергей завёл сына и жену к её родителям и зашёл к матери один, она в очередной раз предложила ему альтернативу, пообещав пристроить в ОБХСС. И будущий милиционер вдруг неожиданно для самого себя вспылил:

– Мама, а с кем я буду там бороться? С расхитителями социалистической собственности? Причём, начну с тебя и твоего ближайшего окружения?

– Что ты такое говоришь, сын?! – Антонина Ефимовна от возмущения так резко отодвинула от себя чашку с чаем, что коричневая жидкость выплеснулась на кипенно-белую скатёрку, расшитую по краям алыми розами.

– А что мне ещё говорить? Что у нас ворует вся страна?

– Как ты можешь, я ничего ни у кого не украла!

– Конечно, нет. Ты не крадёшь. Ты достаёшь, добываешь, получаешь, и при этом живёшь не как все.

– А как бы ты хотел? Как все? Ты действительно считаешь, что заводской работяга, который периодически просыхает от пьянства и в эти редкие моменты берётся родным коллективом на поруки, должен пользоваться теми же благами, что и интеллигентные образованные люди?

– Нет, я так не считаю, – Сергей встал из-за стола, пересел на кожаный диван и раскинул руки вдоль спинки. – Но интеллигентные образованные люди – это не только партийные работники и заведующие складами, а ещё и учителя, инженеры, которые не имеют доступа к дефициту, а во многих регионах ещё и ездят «на картошку». Они далеки от кормушки и спецраспределитей, но тоже пытаются дорваться до приличных вещей, вкусной еды, достойного отдыха. И потому вынуждены переплачивать, искать нужных людей, получать «благодарности» от сильных мира всего, которым сумели чем-то услужить.

– Хорошо, что отец в санатории, и не слышит.

– Вот именно. Отец в санатории. В том самом, куда простым смертным путь заказан. Он имеет также возможность не только по принуждению выписывать газеты «Правда» и «Труд», но и по собственному желанию – журнал «Крокодил» и «Литературную газету». И даже Библиотеку Всемирной литературы в двести томов. Папа читает. А простые смертные что делают? Они воруют! С производства уносят через дыры в заборах всё, что может пригодиться, или то, что можно толкнуть. В магазинах зарабатывают на пересортице, усушке и утруске, а сметану разбавляют не водой, а кефиром, чтобы не подкопалось то же ОБХСС. Мама, ты давно ела в самой обычной столовой или стояла в очереди за синей курицей, под которую для увеличения веса продавщицы подкладывают побольше серой бумаги? А потом их мужья пропивают «честно заработанное» жёнами, и эти злобные тётки от своей беспросветной примитивной жизни со злорадным удовольствием хамят вынужденным стоять в очередях простым покупателям.

– Можно подумать, тебе самому приходится стоять в очередях или питаться в столовках, – парировала Антонина.

– Крайне редко. Но всё же я не настолько оторван от реальной жизни. Тебе вот платья и костюмы шьёт личная портниха, причём не в ателье, а на дому. А ты достаёшь красивые ткани. Как ты их называешь – отрезы? Взамен материи или туфель, из-под полы купленных в салоне для новобрачных, ты помогаешь кому-то приобрести импортную мебель. Ты покупаешь посуду и одежду с рук. Откуда пальто с ламой, которое ты подарила Марго на день рождения? Или эти вот японские тарелочки с золотой каёмочкой? Ты их, кажется, по два рубля за штучку брала у фарцовщиков? А ведь спекуляция в нашей стране вне закона.

– Вот как ты заговорил! А ведь всю жизнь беззастенчиво всеми благами, которые мы с отцом тебе обеспечивали, пользовался!

Сергей широко улыбнулся и ответил:

– Вот поэтому, мама, я и не хочу работать в ОБХСС! Давай так. Мир, дружба, пепси, джинсы, жвачка – и я иду в уголовный розыск. Там хотя бы понятно, кого и зачем ты ловишь. Убил человека – за решётку. Украл – туда же. Крадут, кстати, как показывает практика, по большей части у тех, у кого есть чем поживиться. То есть, у тех, кто умеет доставать. Так что не позволим всякому ворью достойных людей обижать! А социалистическую собственность пусть защищает кто-нибудь другой.

Скворцов понял, что слишком далеко зашёл в этом никому не нужном споре. Матери сорок четыре года, большую часть из которых она прожила, как умела и считала нужным. Её обывательская философия уже не изменится, да и зачем ей это нужно в нынешних условиях? Разве что вдруг в стране изменится сама система производства и распределения, и приоритетным станет не товарообмен между советскими людьми, а всеобщая формула капитализма «деньги – товар – деньги».

Ведь, казалось бы, как всё просто: производить в достаточных количествах качественную продукцию, чтобы каждый мог свободно купить то, что нужно лично ему. Но почему-то так не получается. При этом то, что в капиталистических странах называется свободным предпринимательством, в Советском Союзе считается незаконным обогащением. Взять те же громкие дела «цеховиков». Ну, шьют люди пользующиеся большим спросом шубы и футболки в обход плановой экономики, так ведь они это делают с пользой для народа, а им за это – лет восемь на зоне с конфискацией.

На подобные темы они часто говорили с Владимиром, и друг во многом разделял его взгляды. Как будущие юристы, они любили с юношеским максимализмом порассуждать о законности, но делали это только наедине. Ясное дело, что анекдоты про генсека Леонида Брежнева только ленивый не рассказывал, и жаркие споры о превратностях социализма шли практически в каждой семье. Но будущим блюстителям порядка всё же стоило поостеречься от антисоветских высказываний и осуждения деятельности партийных функционеров. Иначе можно не только удостоверение сотрудника МВД не получить, но и свободы лишиться.

Тем не менее, друзья жадно впитывали информацию о криминальной ситуации в стране и позволяли себе иметь собственную точку зрения на важные события. Так, они сошлись в том, что обмен валюты в СССР должен быть, как во всём мире, свободным. Тогда не придётся осуждать людей за валютные спекуляции, как это случилось с «врагами народа» Рокотовым, Яковлевым и Файбишенко, которых сначала по одному и тому же делу осудили на восемь лет лишения свободы каждого, потом пересмотрели приговор и дали уже по пятнадцать, а после и вовсе расстреляли. На суд, в обход всех норм международного права, лично давил глава государства Никита Хрущёв. Причём тогда, в 1961 году, приговор привели в исполнение по указу, принятому уже после совершенного советскими валютными контрабандистами преступления. После этого в течение одного года по статье 88 УК РСФСР, которую валютчики меж собой называли «бабочкой», были казнены ещё более 160 человек.

– Поборолись, так поборолись. А ведь уничтожили талантливых экономистов, умеющих зарабатывать, пусть и незаконно. Их бы энергию использовать в мирных целях, – заметил Сергей, когда они с другом вспоминали фабулу этого громкого дела.

– Я вообще не понимаю, как можно расстреливать за экономические преступления, – сказал Владимир. – Вот если человек лишил кого-то жизни, тогда да, можно и к нему применить ту же меру.

– А я вообще против смертной казни.

– Это почему? Потому что может быть совершена ошибка и осудят невиновного?