– Бог с ним, с пиджаком. Ну, что за беда: был белый, стал розовый. Это не потеря.
– А что – потеря?
– Я!
Лиза ворковала со своим Игорем, и я всё думала, насколько её хватит. Обычно не проходило и получаса, как она начинала мужику грубить. Это был её бич. Эффектная брюнетка с большими серыми глазами, длинными ногами и пышной грудью, Лиза привлекала мужские взоры внешностью, но тут же всех отталкивала поведением. Удивителен был сам факт, что с этим Игорьком она встречается уже целый месяц. Обычно мужики сбегали раньше, если дело вообще до чего-нибудь доходило. Её любимым анекдотом был следующий: «Доктор, я, когда сильно напьюсь, не могу кончить!» – «А вы не пейте!» – «Но тогда я не могу начать». Это было про Лизу.
Я подумала, что её Игорёк – парень, безусловно, красивый, но что-то дебильное было в его лице: то ли совершенно пустой взгляд больших синих глаз, то ли слишком красный и капризный рот. Я про таких говорю «со следами вырождения на лице».
Лиза выскочила замуж в семнадцать лет на пятом месяце беременности и, наверное, не нагулялась. Не хватило ей романтики, признаний и посиделок на лавочках. Вот и искала приключений с мальчиками на десять лет моложе себя.
Мы с Антоном молчали.
– Что вы такие скучные, ребята, давайте веселиться! – Когда Лизке самой весело, ей надо вовлечь в это состояние всех окружающих.
– Щас станцую в голом виде на столе, – мрачно пообещала я.
Они, конечно, не поверили и дружно рассмеялись. Но я скинула пиджак, под которым ничего не было, и полезла на стол. По-видимому, алкоголь всё же дал о себе знать, мне было решительно безразлично, какая реакция может последовать на эту выходку со стороны окружающих. Откуда-то из глубины души поднялось лихое отчаяние и выплеснулось в этакой разнузданной форме.
Лиза с Игорем замерли, а Антон полез снимать меня со стола и, поставив на асфальт, принялся надевать мне на плечи пиджак. Дома у Лизы он сварил несчётное количество турок натурального кофе. Лиза со своим блондином заперлись в комнате, откуда временами доносились голоса на повышенных тонах. Надо было полагать, что Лиза в очередной раз предпочла бурным объятиям выяснение отношений. Потом всё стихло, и чуть позже понеслись совсем другие звуки. Стало быть, дело пошло на лад.
А мы с Антоном проболтали до шести утра на кухне. Причём я сидела в одних брючках, с голой грудью, и находила свой внешний вид вполне пристойным и естественным. Я не помню, что тогда несла (хочется верить, он тоже забыл), но знаю, что он говорил какие-то правильные вещи, успокаивал и уговаривал.
Время от времени я очень отчётливо видела, как муж Лизы Руслан открывает дверь своим ключом, входит в прихожую и, заглянув к нам в кухню, немедленно направляется в спальню, откуда вскоре раздаются два выстрела. Он почти всегда носил при себе пистолет. Вообще-то в такой ситуации, чтобы сохранить лицо, ему необходимо было перестрелять всех нас четверых, что он, возможно, и сделал бы, но это почему-то казалось неважным. Я знала: важнее нечто другое, но никак не могла уловить, что именно.
В шесть утра ребята ушли, и я заснула, но уже через час Лиза меня подняла. Наступил понедельник, и это был первый мой рабочий день после отпуска. В хорошем же виде появилась я в редакции!
Я тогда заметил: что-то с ней не так. Лицо у неё было просто чёрным, под глазами – мешки. И она совсем разучилась улыбаться. Но не в моих правилах приставать с расспросами.
Лиза говорила, что Антону я очень понравилась, только он всё допытывался, что со мной такое, и являются ли танцы в голом виде на столе моим хобби, или это был случайный эпизод. Что до меня, то я Антона и вовсе не запомнила, и, скорее всего, не узнала бы при встрече. Но вскоре наша четвёрка собралась вместе с тем, чтобы отметить день рождения Игоря на загородной турбазе, где ребята сняли домик.
Я, конечно, не собиралась заводить никаких романов, но как-то само собой получилось, что ту ночь мы провели с Антоном вместе. Я впервые в жизни улеглась в постель с мужчиной, которого видела во второй раз, и это оказалось совсем не страшно. Мне понравились его деловито-спокойная манера поведения, в меру накачанное тело и трогательное стремление нравиться мне.
Лиза со своим блондинчиком всю ночь переругивались в соседнем номере. По-моему, парень просто комплексовал перед ней (она журналистка, а он всего лишь водитель!), и от неуверенности в себе пытался качать права, чего Лиза никак не могла позволить. Через неделю после этой поездки они разругались окончательно, а мы с Антоном вот уже третий месяц, как встречаемся пару раз в неделю, и иногда проводим вместе ночь.
Полнолуние
Выпадают такие дни, когда в редакцию идут и идут люди, словно необъявленный приёмный день наступает. Больше всего проблем достаётся секретарю, и многих ей удаётся отправить восвояси. Если человек пришёл с конкретным делом, наш секретарь Алла рассылает посетителей по кабинетам. Тогда они заявляются ко мне и к шефу или к консультантам, после чего опять-таки оказываются у меня или у шефа. Иногда Андрей выскакивает из кабинета и спрашивает:
– Кто вчера видел луну?.. Ну, полная сейчас луна?
Он считает, что именно к полнолунию в редакции и юридические конторы устремляется несчётное количество психов и профессиональных жалобщиков всех мастей. Часто им ничего не нужно, кроме свободных ушей, в которые они изливают свои жалобы на жизнь, соседей и правительство. Такие люди просто выговариваются и уходят, перекладывая на тебя весь воз своих проблем и негативной энергетики. Ты же остаешься совершенно опустошенной, а нередко к тому же награждаешься тупой и ноющей головной болью.
При виде энергетических вампиров, которых я научилась распознавать, едва они откроют дверь кабинета, я обычно ставлю от них своеобразную защиту. Например, мысленно выстраиваю в воздухе зеркальную стену между собой и нежеланным гостем. Не успел этот вампир усесться и приступить к своим стенаниям, как я уже воздвигла стенку-отражатель. Он говорит сначала возмущенно, и голос его полон злобы, но жалобы и проклятия не воспринимаются мною, не проникают в душу. Слова отскакивают от непроницаемой зеркальной поверхности и возвращаются к владельцу. Постепенно голос его слабеет, интонации становятся скорее жалобными, чем грозными. Потом он вовсе сникает и покидает мой кабинет, еще более больной и несчастный, чем пришел.
Это слишком сложно и затратно по времени. В подобных случаях нужно озадачить самого посетителя. Обычно я отправляю жалобщиков изложить все свои претензии в письменном виде. Как правило, они больше не возвращаются.
В такие «приемные дни» писать, конечно, невозможно, зато идей и материалов можно набрать на месяц вперёд, поскольку иногда встречаются и весьма занятные субъекты с необычными делами.
Первой ко мне в тот день пришла сухонькая старушка в стареньком пальтишке времён хрущёвской оттепели. Она была бодренькой, весёлой и несколько кокетливой. Последнее качество выдавал надетый на седые локоны малиновый берет.
– Нина Григорьевна, – представилась она и спросила, имеет ли право не платить за свою радиоточку, поскольку радио в доме уже полгода как не работает. Линию оборвали строители при прокладке труб.
– Ну и не платите, – посоветовала я. – Да и зачем вам сейчас радиоточка? Телевидение вон есть.
– Телевизор-то у меня сгорел, – пожаловалась Нина Григорьевна. – Разве ж я куплю на свою пенсию новый? Оно ведь как случилось? Смотрю я как-то дома телевизор, а люди там всё больше злые, и говорят такое, что слушать тошно, политики особенно. Я расстроилась, да и пошла в огород медитировать. А тут телевизор возьми да взорвись. Дом и загорелся, хорошо, вовремя кинулась, да соседи загасить помогли.
– Что вы делали в огороде? – заинтересовалась я.
– Медитировала, детка. Оно жизнь-то тяжёлая, нервная, а я выйду, босиком, посреди грядок стану, лицом к солнцу, руки к небу, и подзаряжаюсь. Душу только высоко уж не вывожу, метров на тридцать, не больше, старая стала.
– Как же вы не боитесь «душу выводить»? Вдруг что-то испугает вас, или нехорошо станет, а душа возьмёт да улетит насовсем?
– Это-то ничего, детка. Лишь бы в это время чья-нибудь чужая в тело не влетела.
Просто сюр! Театр абсурда! И в этом дурдоме мы живём.
Потом Нина Григорьевна обошла вокруг моего стула, поводила руками над моей головой и объявила, что биополе у меня очень сильное, а энергетический заряд положительный. Пожелала всяческих успехов, и на прощанье пообещала принести баночку арбузного варенья. Забавная старушка, от общения с ней настроение сразу приподнялось, я даже пожалела, что у меня уже не осталось ни одной из трёх моих бабушек. Пекли бы Митьке пирожки, варили варенье из арбузов и медитировали!
Со второй посетительницей я поговорила всего несколько минут и поняла, что это будет потрясающий материал. Конечно, тут же побежала поделиться впечатлениями с шефом.
Леденёва всегда врывалась в мой кабинет как тайфун и сообщала всё, что считала нужным, не взирая ни на присутствие посторонних, ни на отсутствие желания её слушать. Впрочем, я всегда был ей рад, даже когда она заявляла с порога: «Я буду с тобой ругаться!». А это случалось частенько. Дарья рьяно отстаивала интересы трудового коллектива, априори считая, что я в обязательном порядке стремлюсь их ущемлять.
– Шеф, ты только послушай эту историю. Представь, некий Иван Иванович, мужчина лет сорока, знакомится с двадцатилетней девицей и начинает наведываться в дом её матери. И наведывается этак лет двадцать подряд. За это время та девица, Валентина Земченко, рожает ему двоих сыновей, старший из которых уже служит в нашей доблестной армии. Жениться на Валентине Иван Иванович не собирался, поскольку ещё до знакомства с ней проживал с женщиной своих лет, с которой тоже официально не был зарегистрирован. Детей у них не было. И вот Иван Иванович умирает. После него остаются две нерасписанных вдовы и двое незаконнорожденных детей, которым он всё обещал, но так и не удосужился дать свою фамилию. Ну, каков мужик, а! Двадцать лет сновал между городом и деревней, одну бабу имел для души, другую для обзаведения потомством, и умер холостым.
– Ну, что сказать? Повезло!
– Теперь слушай дальше. Валентина, женщина деревенская, как по месту жительства, так и по душевному складу, всё же понимает, что детям надо дать имя. Она отправляется в суд, и суд признаёт Ивана Ивановича отцом детей, как и их право носить его фамилию. Тогда Валентина пытается договориться с другой вдовой, Ниной Сергеевной, чтобы та поделилась с детьми наследством покойного. Причём, не претендует ни на трёхкомнатную квартиру Ивана Ивановича, ни на другое имущество. Просит только автомобиль «Ниву», утверждая, что машина была куплена на деньги, которые она вместе детьми и приходящим мужем заработали за несколько лет на бахче.
Нина Сергеевна, в отличие от Валентины, женщина образованная. Она подаёт в суд исковое заявление, в котором просит отменить давно вступившее в законную силу решение об установлении отцовства, несмотря на то, что по этому делу она никак не может проходить заинтересованной стороной. И районный суд выносит такое решение! Представь, в «Определении» так и написано, что признание мальчиков детьми Ивана Ивановича противоречит интересам гражданки такой-то! Сильная котлета?
– Сильная. Зови сюда свою Валентину, кассационную писать будем.
И Чернов тут же принялся что-то строчить, а я отправила к нему Валентину с её бумажками, села за компьютер и набрала заголовок будущего материала: «Как холостой всю жизнь Иван Иванович стал после смерти мужем и отцом».
Вечером я ждала звонка от Антона, просматривая материалы очередного дела. Было что-то около семи, когда в мой кабинет вошёл шеф и уселся напротив:
– Дома не ждут?
– Я-то никогда не отличалась примерностью в семейной жизни, а у вас дети не плачут? Да и водитель наш, наверное, уже заснул на заднем сидении.
– Я отпустил сегодня машину.
– И как же вы, Андрей Дмитриевич, вдруг да на общественном транспорте, как простой советский человек?
– И сам не знаю – как. Иди сюда!
– Я и так здесь.