В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями

– Ты – через стол. Подойди ко мне.

Я обошла стол:

– Что такое?

– Ничего такого, – и меня попытались поцеловать.

Только попытались, потому что я вывернулась и отскочила в сторону, отирая щеку от оставленного на ней влажного следа. Вытащила из пачки сигарету, прикурила и отошла к окну. Меня молча обняли сзади и развернули к себе. В таких ситуациях я обычно теряюсь, и потому сразу же начинаю грубить:

– Что ж такое-то? Никак захотелось?

– Давно хочется, – кажется, он поставил мировой рекорд по скоростному расстёгиванию кофточек с большим количеством пуговичек.

– Слушай, ты совсем с ума сошёл! Что ты делаешь? У нас всегда были такие прекрасные отношения.

– Не вижу причин, по которым они должны испортиться.

– Мы – друзья, и нечего всё портить этими глупостями. Не заводила я ещё служебных романов со своим шефом!

– Так заведи.

Я уже устала вырываться из его рук, которые, кажется, были повсюду и в количестве гораздо больше двух, и пригрозила:

– Уволюсь!

– Хорошо, я подумаю, в каком качестве – журналиста или женщины – ты мне важнее.

– Подумай. Предупреждаю сразу, что ты мне как шеф нравишься гораздо больше.

– А как мужчина?

– Никак.

Раздался телефонный звонок, и Антон сообщил, что будет через полчаса. Я надела плащ и, выходя, суровым, как мне показалось, голосом, сказала шефу: «До свидания». Он улыбался. Но когда шёл несколько минут спустя к трамвайной остановке (меня он не заметил) лицо у него было разнесчастное.

Да, наверное, разнесчастное. Только я её заметил, но прошёл мимо. Стоит себе у входа в бар в сером плащике и ждёт неизвестного мне человека, с которым проведёт вечер, а может, и ночь. Это было весьма обидно: почему не со мной? Мне всегда нравилась эта женщина, с первого момента, как я увидел её пять или шесть лет назад, когда она пришла устраиваться на работу. Но я никогда ничего себе не позволял. Во-первых, не в моих правилах заводить романы на работе, а во-вторых, она всегда была вместе с Сергеем. Я же видел – там такая любовь, что нечего и соваться.

Только однажды я пригласил её пообедать после завершения судебного процесса, на который мы выезжали вдвоём, и повёл в какое-то кафе, но это был просто обед, и всё. На обратном пути, пользуясь давкой в троллейбусе, я прижимался к ней, но она не реагировала, болтала что-то отвлечённое, и неуместность моих заигрываний была слишком очевидна.

А с тех пор, как я понял, что с Сергеем у них больше ничего нет, зато появляются какие-то мальчики и увозят её, я был просто вне себя. Но в тот вечер я не строил никаких дальнейших планов. Просто вспоминал ощущение от прикосновений к её телу, нежность её кожи, и хотел почувствовать это ещё и ещё.

Антон приехал только через час, когда я уже была окончательно замёрзшей и оголодавшей, и мы поехали к Лесе. Антон, как обычно, останавливался у каждого коммерческого ларька и приносил то чипсы, то джин с тоником, то пиво, то сигареты. В общем, всё самое вкусное и вредное.

– А ко мне сегодня мой шеф приставал, – похвасталась я бодрым голосом, хотя мысль эта всю дорогу меня угнетала. В последнее время жизнь как-то устоялась, и не хотелось ничего менять. Эта лишняя головная боль была ни к чему. – Забавно, что я рассказываю об этом тебе?

– Я ж у тебя на правах подружки… А как пристаёт?

– Однозначно.

– Я тебе давно говорил: бросай ты свою работу. Твою зарплату я тебе и так буду выплачивать.

– Богатенький ты мой Буратино.

– Серьёзно. Я же в день имею столько, сколько ты в месяц.

– Конечно. Как простой российский мент. А чем я буду заниматься целыми днями?

– Обеды варить и меня ждать. Ты ж моя вторая жена, а будешь первая.

Меня всегда умиляло, как классно мужики принимают решения. Неужели он всерьёз мог предположить, что я выйду за него замуж? Интересно, мой сын при этом брался в расчёт? И почему мужчина считает, что если женщина с ним спит, то самое заветное её желание – сочетаться с ним законным браком? Но в таких ситуациях лучше не возражать – обид не оберёшься. В конце концов, не сегодня же под венец тащить собираются, пока только выпить и заняться сексом. И это правильно.

Ужас, летящий на крыльях ночи

Всё следующее утро я провела за правкой материала моей сотрудницы, с которой мы делили один кабинет на двоих. Журналисткой Людмила была никакой и учиться ничему не желала, считая, что ей за глаза хватает её кулинарного техникума и двухмесячных курсов рабочих корреспондентов. Конечно, хорошо писать не научишь ни в одном вузе, (это либо есть у человека, либо этого нет), но общеобразовательный уровень этой девицы был любимой темой редакционных анекдотов. А чем она была хороша, так это умением проникнуть туда, куда никого не пускают, и разговорить тех, кто никаких интервью давать не собирался. Потом надо было только сесть и сделать из её многословных излияний нормальный журналистский материал.

Я с тоской взирала на шестнадцать мелким подчерком исписанных страниц, соображая, как бы безболезненнее оставить из них пять, чтобы сделать это чтиво удобоваримым. Считается, что хороший редактор любой материал может сократить вдвое, потом эту половину ужать до заголовка, а заголовок изменить. Я не так сурова, но заголовок уже изменила. Люда сидела напротив, грызла карандаш и с тоской смотрела, как я выбрасываю из текста один абзац за другим.

– Господи, что это за фраза «СПИД – панацея ХХ века?» Ты бы хоть словарь открыла что ли! Я после прочтения твоих текстов начинаю сомневаться в собственных умственных способностях.

– «Панацея» не подходит, да? А «ужас»?

– Если только летящий на крыльях ночи. Этот абзац тут вовсе не нужен.

Вошла некая Смирнова. Это была сексуально озабоченная и совершенно квадратная дама лет сорока в истерической шляпке. Она принесла мне очередной опус, а я вернула ей предыдущий. Их не печатала ни одна редакция, но она не обижалась и продолжала разносить свои творения; иногда забывала, что куда раздала, и ко мне попадали те же так называемые «статьи» по третьему кругу. В последнее время она писала «Записки мадам Коллонтай», в которых выражала свои взгляды на российскую правоохранительную систему.

Это еще что! Мне повезло больше, чем Леденевой. В один прекрасный день мадам Смирнова ничтоже сумняшеся приволокла и гордо выложила на мой редакционный стол материал под названием «Путешествие на остров Лесбос»!Практически весьтекст этого творения состоял из совершенно нецензурных выражений. Милая леди добросовестно переписала все надписи в общественных женских туалетах и снабдила их комментариями. Мораль была проста: не ругайтесь, девочки, это нехорошо.

Не могу сказать, чем именно не устраивала современную Коллонтай работа наших правоохранительных органов, потому как попросту и читать не стала текст, который начинался словами: «До каких пор…». Но вежливо объяснила, почему редакция не может в данное время использовать её труды, и мадам удалилась, весьма удовлетворённая нашим общением.

– Ох, и надоела мне эта мадам Коллонтай! – сказала я.

– Какая странная у женщины фамилия, – заметила Люда.

– Чего тут странного? Смирнова – она и есть Смирнова.

– А разве её фамилия – не Коллонтай?

Это было уже слишком. Я только было собралась просветить Люду о роли мадам Коллонтай в истории Советской России, как в дверь кабинета постучали. Стук был какой-то неуверенный и робкий, будто мышка поскреблась. Такой же неуверенной в себе выглядела и пожилая женщина в чёрном плаще с капюшоном, проявившаяся на пороге. Она взглянула на меня, потом на Людмилу, затем устремила взгляд в пространство между нами и именно у него нерешительно спросила:

– Дарья Дмитриевна?

– Это я. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, – предложила я, указав посетительнице на стул.

Она присела и принялась теребить растрескавшиеся от старости ручки своей старомодной сумочки, которую держала на коленях. Я ждала, пока женщина объявит о цели своего визита, и смотрела на неё выжидающе и одобряюще. И она, собравшись с мыслями, наконец, неспешно произнесла:

– Я – Антонина Петровна Горелова. У вас мой сын Алексей художником работал. Вот мне и посоветовали к вам обратиться. Вопрос квартирный. Вы уж, извините, на адвоката денег нет, может, вы что-нибудь посоветуете.

Это так понятно, хотя и возмутительно! Люди заставляют журналистов вникать в свои проблемы, за решение которых юристам надо платить. При этом обращающиеся за помощью искренне считают, что время, которое они отнимают у журналиста, как и его интеллект, ровным счётом ничего не стоят.