Рождество в Фогвуде

– Он не сказал ничего оскорбительного, – пожал плечами Игорь. – А старушка и впрямь довольно чувствительна. И честно говоря, мне б тоже было не по себе, если б вдруг пришлось играть сложную композицию перед публикой без предварительных репетиций, а потом мне между делом напомнили, что в своё время её восхитительно исполнял Коган.

– Пожалуй… – после некоторого раздумья согласился Том. – К тому же я могу поблагодарить миссис Бэнкс за индейку, которую она запечёт с блеском и по всем правилам.

– Это будет очень мило с твоей стороны, – согласилась тётя Роззи.

Перед тем как пройти в малую столовую, я не удержалась от того, чтоб заглянуть в белый холл и замерла, в восторге глядя на высокую пушистую ёлку, стоявшую в дальнем углу, украшенную белыми и красными шарами, золотыми бусами и какими-то затейливыми игрушками, которые я дала себе слово позже рассмотреть внимательно. Под ёлкой высились горы аккуратно упакованных и перевязанных лентами коробок и коробочек. Я сразу отыскала самую большую и отметила про себя, что подарки, которые мы с Джеймсом отправляли из Европы и заказывали по Интернету тоже прибыли, были заботливо упакованы и заняли достойное место среди остальных. На белом камине висели яркие забавные чулки с вышитыми на них именами. Рядом на круглом столике под большим стеклянным колпаком поблескивал ярко раскрашенный вертеп, видимо, из фарфора.

Сам зал сиял чистотой и светом. Праздничную атмосферу в нём дополняли пышные хвойные гирлянды на тонких деревянных колоннах и по верху дубовой галереи, а на рамах картин были укреплены веточки остролиста, связанные красными бантиками.

Я с детским восторгом смотрела по сторонам, когда заметила, что рядом со мной кто-то стоит. Это был Том, который с коварной усмешкой наблюдал за мной.

– В чём дело? – спросила я, поняв, что он что-то задумал.

– Посмотри, где ты стоишь! – он с торжествующим видом ткнул пальцем вверх.

Я подняла голову и увидела над дверями длинную зелёную ветку, перевитую красной лентой.

– Это омела, – раздался сзади голос Игоря.

– И что? – с наивным видом уточнила я, обернувшись к нему, чтоб убедиться, что на его лице сияла такая же хитрая улыбка.

– По правилам, если девушка оказалась под омелой, она не вправе отказать мужчине в поцелуе, – объяснил Том. – Если её поцелует не меньше семи мужчин, её ждёт счастье в будущем году. Мы с Игорем претендуем на поцелуи.

– Мне следует впредь быть осторожнее! – рассмеялась я и поцеловала их по очереди.

– Не меньше семи! – напомнил Игорь, и мы пошли в столовую.

Здесь тоже царила праздничная атмосфера. Посредине стола лежал большой венок, в котором были укреплены четыре сгоревшие до разного уровня свечи. На тарелках лежали маленькие веточки остролиста.

– Задержались под омелой? – усмехнулся Джеймс, окинув взглядом нашу троицу.

– Лара ждала тебя, но ты не пришёл, – пояснил Том. – И мы решили её немного утешить.

– Моё упущение, – кивнул он и подвинул для меня стул.

После ленча мы поднялись в свою гостиную. Джеймс снова окинул взглядом россыпи свадебных подарков и с задумчивым видом поднял плоскую коробку в винтажной обёртке с изображением кудрявых ангелов, трубящих в трубы. Осмотрев её, он неожиданно повернулся и бросил её мне. Я ахнула, но всё же сумела поймать. А Джеймс уже взялся за другую.

– Распаковывай! – распорядился он. – Если мы не сделаем это сейчас, то у нас до следующего года не дойдут до этого руки, и мы будем спотыкаться на каждом шагу.

В моей коробке оказался комплект столовых салфеток с искусно вышитыми вензелями, в которые были вписаны буква «О» и рыцарский шлем. Джеймс извлёк из своей коробки розовое атласное одеяло, украшенное кружевами. В следующей было тонкое шёлковое покрывало, по краям вышитое бабочками и хризантемами. Посмотрев с изнанки, я увидела точно такую же вышивку.

– Ни одного узелка! – воскликнула я.

– Китайская двухсторонняя вышивка, – кивнул Джеймс. – Скорее всего, от нашего партнёра из Шанхая.

– Того, что подарил Тому вазу?

– Нет, тот из Тайваня. Так, а это, конечно от дядюшки Дугласа, – он аккуратно вынул из большой коробки, наполненной тонкой стружкой, чёрную вазу с узким горлышком и изящно изогнутыми ручками. Её крутые бока были украшены красной росписью, изображающей тонкие человеческие фигурки и быков. – Конечно, – кивнул Джеймс. – Карточку можно не читать. Это буккеро – чёрно-коричневая керамика, которую изготавливали в Этрурии, и судя по красно-фигурному рисунку, её можно датировать не раньше второй половины пятого века и не позднее начала второго века до нашей эры. Очень изысканная вещь, особенно эти ручки, украшенные пальметтами.

– Она настоящая? – спросила я.

Джеймс удивлённо взглянул на меня, а потом направился к камину, чтоб поставить эту вазу рядом с другими греческими вазами.

– Конечно, нет! Это копия его очередной находки, которая ему особенно понравилась. И ему я должен ответить лично, чтоб высказаться относительно датировки, школы и места её обнаружения. У нас давно уже началась такая игра, хотя, видит Бог, этруски – это не моя тема.

– Дядя Дуглас тоже археолог? – уточнила я.

– Это я «тоже», – усмехнулся Джеймс, возвращаясь ко мне. – А он – профессор археологии, но я редко его вижу. Он работает в Италии, преподаёт там же. При случае я вас познакомлю. Забавный старик.

В следующих коробках обнаружился набор красивых рамок для фотографий в стиле Тиффани, которые, по моему мнению, хорошо бы смотрелись в малой столовой, где висит люстра в том же стиле, фарфоровое блюдо с пасторальной росписью: прикорнувшие в тенёчке пастушок и пастушка и упитанные кудрявые овечки на лужайке и три тарелки из севрского фарфора с бытовыми сценками. Тарелки я тоже решила поставить в малой столовой, где в буфете имелась вполне достойная коллекция подобных изделий. Большая причудливая ваза из муранского стекла должна была составить дуэт чёрному стеклянному блюду, прошитому золотыми нитями, стоявшему в гостиной нашего пентхауса в Лондоне.

Раскрыв очередную коробку, я неожиданно рассмеялась. Джеймс отложил вышитую гладью скатерть и подошёл ко мне.

– Это от тётушки Присциллы, – усмехнулся он, извлекая из атласного углубления пушистые наручники. Шёлковый хлыст не произвёл на него впечатления, поскольку выглядел несерьёзно. Другое дело – чёрный кожаный ошейник с кристаллами Сваровски и серебристыми шипами, – Тебе пойдёт, – заметил он. – А поводок позаимствуем у Фебы. У неё как раз есть такой праздничный, розового цвета.

– Не думаю, что это удачная шутка, – обиженно заметила я.

– Это не шутка. Это – блестящая идея. Особенно после твоего бунта на раскопках. Будь у меня там поводок и ошейник, всё было бы проще.

– Про электрошокер не забудь, – проворчала я и, отобрав у него эти игрушки, сунула обратно в коробку.

– Мы решили, что это жестоко, – напомнил он. – Кстати, плеть можно поискать в конюшне у Дэбби.

– Отлично, – кивнула я. – Но предупреждаю, что ты рискуешь однажды утром проснуться с ошейником на шее и с пристёгнутыми к кровати руками. Подходящие наручники найдутся в любом секс-шопе.

– Это будет интересный жизненный опыт, – с довольным видом резюмировал он и вернулся к своей скатерти. – Это тоже увезём в Лондон, подойдёт на обеденный стол.

– По особо торжественным случаям, – веско уточнила я, бросив взгляд на россыпи ярких цветов, вышитых по кромке.

Джеймс снял упаковку с большого плоского футляра и, аккуратно поставив его на письменный стол, открыл. На чёрном бархате сверкнули изящные столовые приборы на шесть персон.

– Довольно изысканно, – сообщил он, разглядывая их. – Можно оставить их в малой столовой, а можно увезти в Лондон…

Я тем временем взяла в руки конверт из плотной атласной бумаги, заколотый булавкой с чеканной змеёй на конце. Открыв его, я извлекла на свет серебряную рамку без излишних украшений, в которую была вставлена фотография. Видимо, она была сделана в спальне. Совсем юный Джеймс лежал на широкой постели, а на его груди, загадочно улыбаясь в объектив, устроилась леди Эшли. Я невольно замерла, переводя взгляд с одного лица на другое. Она была завораживающе красива: с огромными глазами и золотыми локонами, рассыпавшимися по его груди. Но его лицо просто потрясло меня, этот нежный юношеский овал, тонкие черты и чуть раскосые светлые глаза под высокими изящно изогнутыми бровями. Его взгляд был задумчивым и слегка надменным… Злой, холодный, ослепительно красивый мальчик, в груди которого кипят совсем недетские страсти. Неудивительно, что она так и не смогла забыть его.

– Что там? – спросил он, подходя, и буквально выхватил рамку у меня из рук.

Несколько мгновений он смотрел на фотографию, а потом с яростным рычанием швырнул её в камин, где она с шумом ударилась о заднюю стенку и упала в огонь.

– Гадина! – выдохнул он и хмуро взглянул на меня.

А перед моими глазами всё ещё было совсем другое лицо: юное, с загадочным и немного высокомерным выражением. Я невольно улыбнулась.

– А тётя Роззи была права, ты, действительно, был удивительно красивым мальчиком. Если б я увидела тебя тогда, то уж точно сразу влюбилась бы без памяти.

– А я бы влюбился в тебя. И мы, обнявшись, полетели бы в пропасть, – проворчал он. – Впрочем, если б мы удержались на краю, то к этому времени у нас бы уже было не меньше трёх детей.

– Размечтался, – усмехнулась я. – Хочу напомнить, что мне тогда было лет двенадцать. Так что тебе невольно пришлось бы подождать и слегка остыть.