Миф, в который мало кто верил

– Да, наверное, мог бы. Извини, – по сути Шиккви была права…

Мужчина был почти в панике: за то время, пока они были в пути, линия фронта могла сместиться настолько, что бывший эвакопункт, разбомблённый, по всей видимости, несколько дней назад, оказался теперь в тылу мутантов. Скью старался не подавать вида и ограничился тем, что зачерпнул горсть камушков, перетёр их в ладони и со злостью отшвырнул от себя.

Небо заволокли тучи, пыльные окрестности оросили редкие первые капли.

– Идём, – он решительно поднял заметно полегчавший вещмешок и попытался улыбнуться Шиккви.

– Куда? – капризно простонала она. – Я устала, я больше не могу…

– Идём, – повторил он, оглядываясь, – смотри, там ручей, напьёмся, отдохнём, ты меня перевяжешь.

– Никуда не пойду, – упрямилась Шиккви, – я тут останусь.

– Не спорь, – Скью почти силой потащил её ко дну неглубокого оврага, не обращая внимание на слабое сопротивление и хныканье девочки, которая, конечно, понимала, что иди нужно, и что лингвисту тоже тяжело и больно, что его лекарство на исходе, но сколько же можно?

Вода ручья и проглянувшее солнышко немного улучшили её настроение, во время скудного обеда она даже улыбнулась в ответ на какую-то шутку Томови. А потом вдруг накатило чувство безысходности: никто не знает, что они здесь – без связи, военные неизвестно когда сюда придут (если придут вообще), значит, им никто не поможет! Шиккви привалилась к тёплому склону оврага и тихо заплакала.

Томови вздохнул – он не знал, как вести себя, впрочем, растерянность скоро прошла: необходимо было срочно решать, где укрыться на ночь, куда идти дальше и чем в это время года можно прокормиться, поскольку даже при самом строгой экономии того, что осталось от сухпайка хватит раза на два – не более.

Лингвист медленно встал и начал подниматься по склону, осматриваясь. Эти места были ему когда-то знакомы, если он не ошибается, им нужно взять немного на север, и там за пригорком… Он решил проверить предположение, это был, пожалуй, их единственный шанс.

– Вы куда? – услышал он гнусавый голосок Шиккви. Она чихнула, потирая предплечья. Не подхватить бы ей простуду…

– Я скоро, – ответил он, обернувшись, – разведаю кое—что и мигом назад.

– Я с Вами, – она вскочила, утёрлась и снова чихнула.

– Ладно, захвати вещи, сюда мы навряд ли теперь вернёмся, – Томови вздохнул.

Да и зачем возвращаться? Даже если то место, о котором он вспомнил, разрушено до основания, оттуда уже можно добраться до Старой Дороги, где гораздо больше шансов встретить людей, чем на дне оврага.

Девочка кое—как свернула расстеленные спальники, подхватила вещмешок, Томови принял у неё часть вещей. Вскарабкались наверх, снова заморосил дождь, стало прохладнее. Что ж, тем легче дорога. Впереди, среди заросших травой траншей, в гуще деревьев показалось нагромождение светлых камней высотой метров шесть. Поднявшись по склону холма выше, они поняли, что лингвист не зря выбрал это направление.

Когда-то, вне всяких сомнений, это было величественное сооружение, его украшали 18 статуй – в облике людей (похожих и в то же время совершенно разных) далёкие предки увидели своих богов, их изваяниями они окружили некогда прекраснейший Храм Пришествия, построив его на самом пологом и низком в округе холме. Храм был обнесён тончайшей декоративной изгородью, увитой благоухающими цветами, зелень искусно посаженых и подстриженных деревьев вокруг вносила тогда в эту картину ощущение гармонии, великолепия и торжества. Ежегодные праздники были когда-то многолюдны и зрелищны, символизируя пришествие мудрых и сильных богов к слабым беззащитным людям, после чего наступил расцвет цивилизации. Со временем вера угасала, празднования становились менее искренними и более формальными, затем прекратились вовсе, но даже теперь, сотни лет спустя, Храм Пришествия был величественен в своём запустении. Снаряд, угодивший в северо-западный придел храмового комплекса, не смог разрушить его полностью: часть построек комплекса была сметена, но основное здание пострадало лишь отчасти и, похоже, только снаружи. Изгородь, местами погнутая, сохранилась, никакие цветы её, конечно, уже не украшали; деревья разрослись так, что очертания Храма с большим трудом угадывались с вершины холма, куда поднялись Шиккви и Томови.

Понятно, что лучшего пристанища нечего было и желать. Томови и Шиккви, не сговариваясь, заспешили к нему. Внезапно налетел ветер, небо разразилось ледяным ливнем. Шиккви взвизгнула и припустилась бежать, Томови выронил спальники и здоровой рукой выхватил у неё вещмешок, которым она тщетно пыталась прикрыть голову и спрятал под куртку. Спотыкаясь и оскальзываясь, они добежали до храма и через выбитые взрывом ворота проникли внутрь. Ливень бился о стены, захлёстывал в разбитые окна, они спотыкались о камни и сучья внутри широкого полутёмного помещения, но всё равно смеялись, радуясь, что хотя бы эту ночь проведут под крышей. Возможно, она станет последней в их жизни, что ж, это честь – провести её на святом холме, пусть и на голом полу, ведь промокшие спальники остались на склоне соседнего.

Через крепкую высокую двустворчатую дверь прошли в соседний зал, здесь было относительно тепло и, конечно, чище, суше и тише: оконные стёкла были целы, стены хоть и пошли трещинами, но неглубокими, свод надёжно укрывал от дождя и ветра.

Томови сбросил намокшую куртку и предложил рубашку, вернее, то, что от неё осталось, съёжившейся от холода Шиккви. Она без колебаний схватила её, протиснулась сквозь приоткрытую покосившуюся дверь в глубине помещения, быстро переоделась, распустила и встряхнула мокрые недлинные светлые волосы и тщательно выжала одежду. Когда вернулась, Томови уже колдовал над костром.

– Я есть хочу, – сказала она, как ни в чём не бывало, встряхивая одежду и пытаясь развесить её на торчащих из стены крючках.

– Не будь эгоисткой, – добродушно пожурил Скью, всецело поглощённый костром. – Ты находишься в священном Храме Матли Касля Леу!.. Неужели тебя это нисколько не трогает?

– Нисколечко, – подтвердила она. – Если уж не даёте поесть, так хоть название переведите.

– Храм Великого Пришествия Богов! – торжественно произнёс он. – И потому совсем негоже нам, нашедшим его милостивый приют, дополнительно осквернять это место.

– Это чем же я его дополнительно осквернила? – Шиккви постаралась, чтобы в голосе прозвучала нотка обиды.

– Знаешь ли ты, где только что переодевалась? И куда одежду повесила сушиться?

– А куда я ещё могу её повесить? – она возмутилась теперь по-настоящему. – И раздеваться я при Вас, что ли, должна была?

– Ох, Шиккви, – вздохнул Томови и протянул ей маленький свёрток со снедью. – Держи свою порцию и если не хочешь мне помогать, так постарайся не мешать.

Скью занялся уборкой помещения. Шиккви хотела было ответить ему чем-то язвительным, но фраза не рождалась, и время на ответ было упущено. Она повернулась, подсела к огню и, откусив подсоленный сухарик, подумала с обидой: «Религия – это миф, в который теперь мало кто верит. Если кто-то вообще способен во что-то верить сегодня…»

От усталости не осталось и следа, и Шиккви, жуя сухарик встала и вновь протиснулась в коридор, где минуту назад переодевалась. Повернула направо и попала в просторный зал с восемнадцатью овальными окнами в высоком сводчатом потолке. Ливень стих, и вода сквозь те из них, что были разрушены взрывом, не падала теперь отвесно на пол, а скатывалась извилистыми струйками по стенам, в свое время расписанным небывало красивыми картинами. Осторожно обходя лужи на полу, Шиккви прошлась по залу, с любопытством разглядывая уцелевшие надписи и изображения, многие она видела в учебниках, когда ещё ходила в школу… Как же это было давно…

Впереди находилась куча обломков камней, искорёженных серебряных и железных предметов непонятного назначения, украшенных драгоценными камнями. Выглянуло солнце, лучи его упали на пол зала, сказочно отражаясь от блестящего металла и преломляясь в пыльных самоцветах и осколках стекла. Шиккви засмотрелась на всё это великолепие и подумала: хорошо, что храм после бомбёжки не разграбили. Хотя, кому грабить и для чего, если творится вокруг такое.

Шиккви осмотрелась и заметила в стене узкий пролом, её повлекло туда, хотя она осознавала, что там может в лучшем случае не быть ничего интересного. И всё же она упрямо пролезла сквозь неровный разлом толстенных стен, осторожно нашаривая ногами дорогу. Впереди был свет – неяркий, колеблющийся, явно не дневной. Придерживаясь рукой за холодную скользкую стенку, Павепа опасливо пробиралась на свет, пока не стала отчётливо различать впереди дверь из цветного узорчатого стекла. Она несколько осмелела и прибавила шагу, и тут её рука провалилась в темноту. Шиккви вскрикнула, едва устояв на ногах, рванулась вперёд и навалилась на дверь всем телом. Дверь со скрежетом распахнулась, и она оказалась в зале, откуда начала свою экскурсию по храму, только с противоположной стороны. Встревоженный Скью подхватил её на пороге:

– Что случилось?

– Там… Да ничего, там, наверное, в стене пролом, я попала в него рукой…

– Испугалась?

– Всё уже прошло, – отстранилась, присела у костра. Согревшись и напившись горячего чая с сухарями из скудных запасов, она снова пребывала в насмешливо—язвительном настроении. Вспомнив кое—что из истории этого места, она решила отомстить Томови за ворчание по поводу сушки одежды:

– Послушайте, предание ведь запрещает разводить в храме костёр.

– Ты права, но для особых случаев существует определённый разрешающий ритуал.

– И Вы его, конечно, провели.

– Ну да, пока ты ходила… Кстати, ты ничего интересного не нашла?

– Что можно найти в храме? Тем более, разрушенном, – усмехнулась она и поняла, что лучше бы ей пока не ссориться с «воином—защитником». – Мусор, драгоценности всякие, ну, не знаю… рисунки на стенах…

– Росписи, – поправил Томови.

– Какая теперь разница?

– Мы – люди, и в любой ситуации должны себя вести достойно, – Томови раздражённо встал. – Пусть для тебя ничего не значат ни этот холм, ни этот Храм, но к памяти предков, его создавших и свято веривших!.. Прояви хотя бы уважение…

– А что я такого?.. – начала она и вдруг резко переменила тему – Хорошо, я постараюсь. Скажите, почему богов было 18?

Скью снова сел, отхлебнул из помятой кружки. Его познабливало, остывший чай показался ему невкусным, и он поставил кружку греться на угли костра. Ему стало неловко за несдержанность. Он понимал, что виной тому и ранение, и чрезмерное погружение в мысли и чувства, связанные с этим местом, что, в общем, он сказал всё правильно, и только вот неловкость оставалась. Поэтому он живо откликнулся на вопрос Шиккви:

– Предполагают, что за этим числом скрыто нечто большее, чем мы можем себе представить сейчас.

– Томови, а Вы – верующий? – вдруг спросила Шиккви.

– Да, наверное… – задумчиво отозвался Скью, – А почему ты спросила?