Я никогда не отдаю своего

– Ты что такая колючая, я ведь так по-дружески предупредить хотел. Ладно, меня, кажется, отец зовет. Рад был тебя увидеть. Не пропадай, если что, меня всегда можно найти в нашем ресторане.

Роман ушел, а я подумала, с чего я так на него взъелась. Возможно, во всем этом виновата траурная атмосфера, а возможно, то, что он назвал Артура Арчи. Я просто ненавидела эту его собачью кличку. Тут все в прощальном зале зашевелились и двинулись к выходу, чтобы ехать на кладбище. На выходе я столкнулась с Гришей-Молчуном, когда-то он был охранником дяди. После трагической гибели Башки, взорванном в собственном автомобиле, занял его место. А после смерти дяди Марата возглавил ОПГ. В настоящее время он считается крупным бизнесменом, которому принадлежат почти все промышленные объекты в нашем городе. Его богатству способствовал и тот факт, что участники группировки заключали договор, по которому все их имущество после смерти переходило организации, но только в том случае если отсутствовали прямые наследники. Гриша поприветствовал меня кивком, я кивнула в ответ и вышла из здания. На кладбище каждый добирался на своем транспорте.

Я оставила машину на стоянке у кладбищенских ворот и к месту захоронения уже шла пешком. По пути ко мне присоединилась Оксана.

– Алекс, я хотела бы знать, кому достанется дом.

Мне очень не хотелось обсуждать эти наследственные вопросы, к тому же не имеющие ко мне отношения. Но не посылать же ее куда подальше.

– Это вопрос не ко мне, а к нотариусу.

– Ну, ты же как-то завладела домом Валиева.

– В отличие от тебя, у меня был брак зарегистрирован, и я являлась законной наследницей.

– Ага, наследницей. Под Гришку легла, вот он тебе дом с барского плеча и оставил, а все остальное заграбастал себе. А меня он просто ненавидит, поэтому оставит с голой задницей, – и, не придумав, как бы меня больнее задеть, добавила: – Ты думаешь, ты мужикам нужна? Деньги твои им нужны, а не ты. Ты себя в зеркало-то видела – ни кожи, ни рожи. Вон и твой Арчи что-то из тюрьмы не к тебе побежал, а помоложе да покрасивше нашел.

Я вошла в ступор от всей этой злобы, вроде бы ничего плохого я ей не делала, всегда хорошо относилась. Правильно говорится, куда солдата ни целуй, всюду жопа. Мы даже не заметили, когда рядом с нами оказался Гриша. Он что-то шепнул на ухо Оксане, и та опрометью устремилась прочь.

– Не обращай внимания. Дура, чего с нее взять, – сказал Гриша мне.

Я посмотрела ему в лицо, такое грозное и хмурое. И только глаза, если пристально всмотреться в их черноту, выдавали его. Недаром говорят, глаза – зеркало души. Все просто боятся ему в них заглянуть, а возможно, это только мое воображение. Но то, с какой заботой он ухаживал за мной в доме дяди, когда я подхватила воспаление легких, убеждает меня в моей правоте.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала я.

– Не здесь. Давай на заброшенной лодочной станции часов в одиннадцать вечера, – быстро протараторил он и удалился.

Я постояла еще несколько минут, нацепила на лицо маску спокойствия, словно не было никакого инцидента, который вывел меня из равновесия, и подошла к могиле. Стоя возле нее, я то и дело посматривала на небо, как бы спрашивая у него, пойдет дождь или нет.

– Здравствуй, дочка, – раздалось у меня за спиной.

Я повернулась, чтобы посмотреть, ко мне ли обращаются. Потому что всего два человека называли меня так. Первым стал звать Всеволод Константинович, а дядя Марат подхватил, и оба теперь покойники. И каково же было мое удивление, когда за спиной я увидела Лаврушина-старшего.

– Здравствуйте, Алексей Васильевич.

– Как поживаешь? Как дочь?

– Спасибо, все нормально.

Я чувствовала, что не просто так он ко мне подошел. Что-то ему от меня понадобилось, но он не решается спросить. Помогать я ему в этом не спешила, чужие проблемы меня мало интересовали, а уж его тем более.

– Ну и ладненько. Слушай, я бы очень хотел с тобой поговорить с глазу на глаз.

– Можем и поговорить, если надо.

– Ну вот и ладненько, – обрадовался Лаврушин. – Ты смогла бы ко мне в ближайшее время заскочить в ресторан?

– Хорошо. А в какое время?

– Да когда тебе будет угодно.

Разговор с Лаврушиным-старшим меня заинтриговал. Общих дел у меня с ним нет, но ему явно что-то от меня надо.

Кинув горсть земли в могилу, я посчитала свою миссию на этом оконченной. Но покидать кладбище не спешила, решив навестить могилу дяди Марата. Он был похоронен тут же, но в другой аллее. Мне пришлось вернуться к центральным воротам, где я купила у пожилой женщины шесть красных гвоздик, после чего отправилась к могиле дяди Марата. Его памятник – глыба черного мрамора – выделялась среди всех остальных. Я подошла и провела рукой по мраморной плите – от нее отдавало холодом. Я поежилась, словно этот холод проник ко мне внутрь. Я не любила сюда приходить, но и не приходить не могла. И в который раз я задала вопрос, обращаясь к портрету на памятнике: «Зачем?», но, как всегда, ответа на него не получила. В его смерти была моя вина, но у меня не было другого выхода. Он считал, что я не имею права любить и принадлежать кому-то кроме него самого. Не сумев уговорами и запугиванием затащить меня в постель, он применил силу. На мое счастье Гриша оказался в доме, иначе бы сейчас лежала в этой могиле я, а не он.

– Прости, – сказала я напоследок и, поставив цветы в вазу, пошла к выходу.

После посещения могилы дяди у меня всегда возникало чувство, словно на меня взвалили неподъемный камень, и сегодняшний день был не исключением. На работу я решила не ехать и отправилась домой.

До дома я добралась быстро, несмотря на то что кладбище находится за городом. В час пик я трачу в три раза больше времени, добираясь с работы домой, хотя живу и работаю я в центре города, только на разных берегах реки, которая его разделяет. Мост через речку был старым, в две полосы, и с потоком машин, идущих в час пик, он не справлялся. Вот и получалось, что порой из центра до дома мне быстрее было добраться пешком, чем на машине. Жила я на низком берегу. До революции он назывался Нижней Слободой, и населяли его в основном купцы. Даже сейчас здесь можно встретить деревянный пятистенок дореволюционной постройки. Застройка в этом районе многоэтажными домами невозможна из-за грунта. А из-за близости к центру земельные участки здесь в девяностые облюбовали «новые русские», да и сейчас они пользуются огромным спросом.

Приехав домой, я выпила таблетку и, укрывшись пледом, прилегла на диван. Мне показалось, что я только прикрыла глаза, а когда открыла, часы на стене показывали шесть часов. Дождь, который собирался целый день, все же пошел. Капли стучали по стеклу и вгоняли в тоску. Ненавижу дождь.

Я подошла к камину и подожгла лежащие в нем дрова, они медленно стали разгораться. Закрыв камин защитным экраном, я отправилась на кухню. Достав из холодильника сыр и прихватив из бара бутылку вина с бокалом, я вернулась в гостиную. Устроившись в кресле, я пила вино и слушала, как потрескивают горящие дрова в камине.

Но мое наслаждение было прервано телефонным звонком. Мне очень не хотелось вставать и с кем-то сейчас разговаривать, но звонивший был настойчив и не сдавался. Пришлось ответить.

– Слушаю, – сказала я.

На том конце молчали.

– Хорошо. Давайте вместе помолчим, – сказала снова я и поудобнее устроилась в кресле с трубкой. Если мой собеседник своим безмолвием планировал вывести меня из себя, то зря старался – психика у меня была железобетонная. Не выдержав, он отключился первым.

В половине одиннадцатого я вышла из дома. Дождь прекратился. За что я люблю лето, так это за то, что вот только шел дождь, а через несколько минут снова чистое небо и светит солнце. Правда, сейчас светит луна вместо солнца, а вот небо ясное и полное звезд. Я вышла из калитки и направилась в сторону лодочной станции. Она находилась недалеко и когда-то пользовалась спросом. Но как только построили в центре города новую, сюда никто больше не захотел приезжать. До ближайшей остановки от нее минут двадцать пять ходьбы, а для личного транспорта нет стоянки. Сначала лодочная станция закрылась, а теперь ветшает. И никто не может найти ей другое применение.

Я медленно шла и наслаждалась теплым летним вечером. На улице наряду с домами-дворцами за высокими заборами попадались маленькие деревянные домики с палисадником, в котором непременно росла сирень или черемуха. Дойдя до конца улицы, я спустилась по дорожке к реке. Из-за близости воды здесь было гораздо прохладнее и темно. Свет от уличных фонарей сюда не доходил. Я накинула куртку, которую до этого несла в руке, и пошла дальше вдоль реки. Ориентиром мне служил одиноко стоящий фонарь, который освещал пристань лодочной станции.

На пристань я взошла без пяти одиннадцать. Гриша был уже на месте, но стоял в стороне, куда свет от фонаря не доходил, поэтому я увидела его не сразу, а только после того как он свистнул.

– Ты пешком?

– Да. Решила прогуляться перед сном.

– Чего хотела?

– Хотела бы знать, какое отношение ты имеешь убийству Князева.

После моих слов лицо Гриши претерпело несколько метаморфоз, глаза округлились, челюсть отпала, не хватало только покрутить пальцем у виска. Но он быстро справился со своими эмоциями.

– Ты с чего вообще это взяла? – уже в своей манере произнес Гриша.

– Вот, – и жестом фокусника я вынула из кармана фантик от конфеты «Взлетная». – Я его нашла в доме Князева. Только не говори, что мог бросить его накануне убийства. В понедельник убиралась Нелли Михайловна, а как она убирается, объяснять тебе не надо, иначе бы она не проработала столько лет у Всеволода Константиновича.

– Ну, так и отдала бы эту бумажку ментам.

– Во-первых, они сейчас не менты, как ты выразился, а господа полицейские. Во-вторых, я не собираюсь за них выполнять их работу, пусть отрабатывают свою зарплату сами. И если для них это бумажка неважна, что ж, это их дело. И в-третьих, я просто не верю, что это сделал ты, поэтому и изъяла ее с места преступления. Ну, так как с моим вопросом?

Гриша задумался. Я не торопила его, прекрасно зная, что это бесполезная трата времени. За десять лет нашего знакомства мы слишком хорошо изучили друг друга.