Я никогда не отдаю своего

– Хорошо, скажу. Ты ведь не отстанешь?

Я кивнула и приготовилась внимать.

– Мы с Князевым решили продать тот крайний участок земли, что под застройку, – Гриша поднял руку, останавливая мои возражения. – Понимаю, ты была против, но за него предложили большие деньги, и он никак не влиял на наш генплан. К тому же твой голос остался в меньшинстве, хотя, безусловно, это твой проект. Короче. Во вторник мне надо было забрать документы у Князя, но я не мог до него дозвониться, послал Вовку. Он приехал и сказал, что ему никто не открыл. Меня это взбесило, и вечером я поехал к нему сам. Ты знаешь, меня закрытой дверью не остановить. Когда я проник в дом, меня сразу насторожило то, что сигнализация была отключена, а потом и его нашел. Сейф пустой, а бумаги по полу разбросаны. Я аккуратненько их собрал, зачем их милиции, тьфу ты, полиции видеть, и ушел. А вот с фантиком промашка случилась, видно, мимо кармана сунул.

Все то время, пока я переваривала информацию, Гришка переминался с ноги на ногу. Меня это даже развеселило. Здоровый мужик, а стоит как нашкодивший ребенок перед сопливой девчонкой.

– Участок продал? – спросила я.

– Да какое там! Не до этого было.

– А что про убийство скажешь?

– Тебе ничего, и сама не вздумай в это дело лезть.

– Так моя шкатулка пропала.

– Я сказал: лезть не смей, сам разберусь. И твою шкатулку найду. Ты меня поняла?

Это было сказано таким тоном, что сразу захотелось вжать голову и стать незаметной, чтобы буря прошла стороной.

Мне ничего больше не оставалось сказать, кроме как «Понятно».

Только делать этого я не собиралась, но зачем же Грише перечить. Грише перечить нельзя, это знают все.

На этом мы распрощались. Гриша предложил подвезти меня до дома, но я отказалась. Хотелось пройтись пешком – на ходу думается лучше, а мне требуется как следует все обдумать. Домой я вернулась ближе к полуночи. Приняв душ, я отправилась спать с мыслью, что завтра могу отоспаться, раз у нас суббота и не надо идти на работу.

Выбралась я из постели только к обеду. Приняв душ, я спустилась на кухню, где приготовила себе кофе, и отправилась с ним на веранду. На улице вовсю светило солнце, день обещал быть жарким. Допив кофе, я вернулась в дом. Делать было совершенно нечего, и я слонялась из одной комнаты в другую. Если бы Лиза была сейчас дома, она обязательно куда-нибудь меня потащила бы или просто устроила пикник во дворе на лужайке. Но без нее мне ничего не хотелось. Я зашла в ее комнату. На кровати сидел ее любимый длинноухий заяц. Прижав его к своей груди, я унеслась в те времена, когда она появилась на свет.

Это было так жестоко с его стороны! Узнав, что я беременна и не собираюсь делать аборт, дядя Марат поместил меня в психушку. Даже повод придумывать не пришлось, тот инцидент с моим отравлением прекрасно подошел. Определив меня в общую палату вместе с сумасшедшими, он решил таким образом наказать меня за непослушание, но не учел моего упрямства и настойчивости. А вот ему это принесло неудобства: посещать меня без свидетелей не было возможности. И – о, чудо! – через неделю я лежала в отдельной палате. Поначалу я пыталась достучаться до его сердца, но он был непоколебим и стоял на своем: я могу отсюда выйти только без ребенка. Поняв тщетность своих попыток, я замкнулась и перестала с ним говорить. За восемь месяцев, которые я провела в психушке, мне не дала сойти с ума Надя. Она была художницей, а оказалась там тоже из-за своего неудавшегося самоубийства. Девушкой она была яркой: с рыжими волосами и огромными карими глазами. Пройти мимо такой личности было просто невозможно. Неудивительно, что в нее влюбился наш доктор, а она этим ловко воспользовалась, и мы смогли свободно общаться, раз уж мы оказались двумя нормальными во всем отделении. За все время, что пришлось нам там находиться, мы очень подружились. Без нее мне пришлось бы очень трудно. Она и с Лизой решила проблему, забрав ее после родов к себе. Ведь из больницы я могла выйти только одна, а в психушке у меня бы тоже забрали ребенка.

Все, больше никаких воспоминаний. У меня все прекрасно.

Я встала с постели, разгладила ладонью покрывало и посадила зайца на подушку. Выйдя из комнаты, я тихо прикрыла за собой дверь, словно в комнате спала Лизок, и спустилась на первый этаж. На первом этаже меня и застал звонок в домофон. У ворот стояла машина, рядом с которой прохаживался Артур. Я понимала, что поговорить нам когда-никогда придется, и нажала на кнопку. Ворота стали открываться, а сама я вышла на крыльцо. Артур въехал во двор на новеньком «мерседесе», похоже, у него все прекрасно. Выглядел он шикарно. На нем был светлый льняной костюм и темно-синее поло. Он лихо вбежал по ступенькам и остановился рядом.

– Извини за мой внешний вид, но гостей я не ждала, – сказала я, посмотрев ему в глаза. Правда, из-за разницы в росте для этого мне пришлось запрокинуть голову.

– Может, все же войдем в дом? – предложил он.

Я прошла в дом, оставив дверь открытой. В коридоре протянула ему тапочки, которые обычно надевал Валька. Артур переобулся, и мы направились на кухню. Он шел за мной следом, рассматривая интерьер.

– А я смотрю, ты тут все переделала. Ни тебе колонн, ни тебе позолоты, не жалко было с этим шиком расставаться?

Отвечать мне показалось излишним.

– Кофе, чай? – спросила я, как только мы зашли на кухню.

– Кофе.

Артур устроился за обеденным столом и стал осматриваться, а я – готовить кофе. Готовить – это громко сказано, просто нажала кнопку на кофемашине.

– Богато живешь.

– Да и ты, я смотрю, не бедствуешь. Машина новая. Твоя? – спросила я, ставя перед ним чашку с кофе.

– Моя. На днях купил.

– Очень за тебя рада. А от меня тебе что понадобилось?

Артур отодвинул чашку в сторону и достал из внутреннего кармана пиджака фотографии, одну из которых положил на стол. Фотография была старая, черно-белая – с малышом, в котором угадывался Артур.

– Это я. Мне здесь, судя по записи на обороте год и один месяц.

Второй оказалась фотография Лизы, сделанная мной, когда ей исполнился годик.

– Правда, одно лицо. Только разница между ними в двадцать пять лет, – добавил он.

Я протянула руку к фотографии Лизы, но Артур, быстро собрав, снова убрал их во внутренний карман.

– Где ты ее взял? Я забрала все ее фотографии после смерти Галины Владимировны.

– В моем детском альбоме. Они лежали рядом. Мне просто интересно, чего же такого ты сказала матери, что она даже не обмолвилась мне о дочери.

– Просто привела веские аргументы этого не делать. Посчитала, что узнать ты должен от меня.

– Почему же не сказала при встрече?

– Передумала. К тому же, видишь, ты сам все узнал. Даже не усомнился, что она твоя.

– И где же моя дочь?

– Отдыхает на море перед школой, прилетит в конце лета. Тогда можешь с ней и познакомиться. Что-то еще хочешь узнать?

– Конечно. Все-таки столько лет не виделись. Замужем вот побывала. Как удачно?

И все-таки как я ни старалась держать себя в руках, эмоции вырвались наружу.

– А кроме замужества, тебя ничто больше не интересует? Ну, например, что со мной сделал Башка, когда я спутала ему с дядей все планы и сдала тебя милиции? Неинтересно? Но я все же расскажу, да нет, лучше покажу.

Я расстегнула кофту и оголила часть груди, на которой красовались три ожога от сигареты и продолжила с такой злостью, словно в меня вселился бес:

– Значит, тебя интересует мое замужество. Хорошо, так слушай. У меня был выбор: психушка и никогда не увидеть дочь или замужество и возможность иногда ее видеть. Извини, но я выбрала второе. И за тебя я сделала выбор, потому что моей дочери нужен живой отец.

Вот я и высказалась, словно вскрыла давно болевшую гнойную рану.

Артур подошел ко мне и, взяв мое лицо в свои руки, произнес, глядя мне в глаза:

– Все будет хорошо, малыш.