Королева двора

– Ага, – зачарованно повторила та и тут же нагнулась, придвинула к трем формочкам еще две и спросила девочку: – А теперь сколько, Дашутка?

Ребенок, даже не взглянув в сторону игрушек, продолжал твердить странным требовательным тоном:

– Тли, тли, тли.

Не успела Верочка засомневаться в способностях малышки к счету, как та подняла с земли маленькие грабли, протянула матери и снова плаксиво произнесла, притопнув ножкой:

– Тли!

– Три, мама, песок, – расхохоталась Верочка и побежала по своим делам, не увидев колючего, сверлящего ей спину взгляда подруги. Ведь никто, никто не имел права смеяться над Дашей. Она была гениальна, и точка. И если пока очевидным это казалось только Ксанке, что ж, победителем-то всегда выходит тот, кто смеется последним.

– Что, маленькая? Что, моя сладкая? – Ксанка утирала плачущему ребенку слезы и растерянно озиралась по площадке, мысленно выговаривая себе за потакание вредным привычкам. Отошла на пару метров покурить и вот, пожалуйста: проглядела катастрофу. Дитя заливается слезами, а она даже не знает причину истерики.

– Кули, кули. – Наконец, ей удалось вычленить из бессвязных рыданий невнятный лепет.

– Ты хочешь куличик, радость моя? Сейчас мама сделает. Ну, пойдем. – Ксанка потянула упирающуюся дочку.

– Лома! – Даша замахала руками, выкручиваясь из объятий матери.

– Ах, тебе сломали кулич? – Ксанка моментально ощетинилась. – Кто обидел мою красавицу? Покажи маме!

Дрожащий пальчик вытянулся в направлении мальчика еще меньше и младше самой Даши. Ксанка моментально подскочила к его матери и выговорила той все, что думала о поведении ее «нерадивого сыночка», который «сам ничего не построил, а у других ломает» и «следили бы за своими отпрысками, чтобы они не издевались над нормальными детьми».

– Но ваша девочка первая толкнула Витюшу, – лишь пожала плечами мама малыша. – И потом все дети ломают чужие куличи.

– Общей гребенкой своего Витюшу чешите, – только и процедила Ксанка, забирая Дашу с площадки. Она удалилась, гордо вскинув голову, оставляя женщин лишь переглядываться в недоумении и шептать друг другу с полным взаимопониманием:

– Ненормальная.

– Ненормальная! Куда ты лезешь?! – Ксанка резко выхватила дочку из неглубокой лужи, по которой та неловко, медленно шлепала маленькими ножками, обутыми в резиновые сапоги. – Заболеешь!

– Ксаночка, у нее же обувь непромокаемая, – робко, но все же возразила гуляющая с ребенком свекровь.

– Я же вас просила не давать ей ходить по лужам, – нахмурилась в ответ невестка.

– Но ведь сапоги же!

– Двадцать раз не промокали, а на двадцать первый промокнут, – продолжала выговаривать Ксанка, лихорадочно ощупывая совершенно сухие носочки девочки. – Простудится.

– Оксаночка, все дети болеют.

– Я же просила вас! – Голос задрожал, брови сошлись у переносицы.

– Хорошо, хорошо, – мгновенно пошла на попятный свекровь, которая иногда забывала, что Ксанка не выносит сравнения своего ребенка с остальными.

Дело, впрочем, было не только в неугодном сравнении. Всякая, даже пустяковая, болезнь ребенка – это определенный стресс для любой семьи. Женщина сконцентрирована на микстурах, горчичниках и термометре, а мужчина, как правило, чувствует себя заброшенным и не испытывает желания окунаться в атмосферу озабоченности и беспокойства. Ну а если он и при здоровом ребенке не сильно жаждал находиться в собственном доме, то вряд ли стремглав побежит к плачущему, капризничающему чаду и жене, безуспешно пытающейся это чадо утихомирить. В общем, болезней дочери Ксанка остерегалась по многим причинам. И как это часто бывает в жизни, в конце концов неизбежно происходит то, чего мы страшимся. О плохом не стоит думать, чтобы не даровать мысли шанс материализоваться, но изгнать из собственной головы и из подсознания тайные страхи – желание утопическое. Ксанка хотела не бояться, но боялась, она мечтала, чтобы ничего не случилось. Но случилось.

Дашутка металась по постели, Ксанка по квартире, а мысли ее по соседнему подъезду, в котором неверный муж сходил с ума от любви к прекрасному. Женщине отчаянно хотелось схватить дочь и принести ее на порог к Дине, чтобы та увидела, как страдает маленький человечек в то время, как она ублажает ее отца. Ксанка едва не сделала это, уже укутала ребенка в одеяло, но сдавленные хрипы девочки, ее посиневшее лицо и сбившееся, почти неслышное дыхание, заставили бежать со своей драгоценной ношей совсем в другом направлении.

Теперь же в другом направлении Оксану заставили бежать нахлынувшие воспоминания. Она развернула машину и утопила педаль газа с такой силой, как будто там, в полу, находилось спасительное убежище от тоски. Бежать. Бежать, не оглядываясь. Не давая слабины. Она – вумен с приставкой бизнес, и только. И больше никто! Больше никто! Или все-таки кто-то? Женщина снова резко затормозила, не взглянув в зеркало заднего вида и не обратив никакого внимания на визг шин позади. Ее внимание теперь полностью переключилось на список контактов в мобильном телефоне. Номер найден, кнопки нажаты.

– Алло. – Почти забытая вопросительно-утвердительная интонация.

– У меня будет время сегодня часа через два.

– Я понял.

Коротко и ясно. Именно то, что сейчас так необходимо. Ни удивления, ни упреков, ни кокетства. Ни пресловутых: «Где была? Почему не звонила?» Ни унылого: «Так почему же ты так долго не звонила?» Ни занудного, наигранного ломания вроде: «Ой, это так неожиданно! У меня куча планов. Не уверен, получится ли так быстро все устроить». Хотя таких вариантов ответа и нельзя было ожидать. Тех, кто жаждал уговоров и собирался повышать свою самооценку посредством женского унижения, Оксана не терпела. Она, конечно, способна и наступать на горло собственной песне, и попирать гордость, и пускаться в уговоры. Но все это оказывалось возможным лишь ради поставленной цели, ради объекта, которым никогда не были и не могли быть эгоистичные мажорные мальчики (назвать их мужчинами Оксана не могла даже мысленно), считающие лучшим подарком для женщины свою снисходительность. Сегодняшней Оксане нужны были те, до кого она снисходила сама. Она вдоволь пресытилась взаимными обвинениями, выяснениями отношений и разговорами о чувствах. Опыт последних нескольких лет лишь только укрепил в ее сознании ранее туманную и не вполне приятную мысль о том, что романтический антураж и кипение страстей оставляют ее совершенно равнодушной.

– Думаю, нам стоит познакомиться поближе. – Довольно робкое предложение для директора мебельного концерна.

– Куда уж ближе? – Оксана расхохоталась. Ее пальцы щекотали его шею, волосы разметались по его груди.

– Нет, я серьезно. Давай сходим в ресторан, поговорим, пообщаемся. Я хочу знать: какие фильмы ты любишь, какие книги, какой цвет твой любимый. Расскажи мне о своем детстве, о родителях.

– О родителях? – Что ж, напоследок можно было и о родителях: – Мама на кладбище, папаня сгнил в тюрьме. – И все: «Чао, бамбино. Сорри». Может быть, он и мечтал познакомиться с ней «поближе», но она отнюдь не испытывала такой потребности.

Не было у нее и потребности в постоянных звонках и просьбах о встрече.

– Может быть, встретимся сегодня? – предлагал заказчик, с которым она имела глупость переспать для того, чтобы тот прекратил вести бесконечные разговоры о скидках. Мебель свою он давно получил, квартиру обставил, а номер Оксаны забыть никак не мог.

– Нет, у меня вечером планерка, а потом ужин с клиентом.

– А завтра?

– Завтра… Завтра точно не помню, но определенно что-то было. Надо заглянуть в ежедневник.

Через пять минут новый звонок:

– Ты заглянула?

«Идиот! Ну, конечно же, нет!»

– Да. Приезжают поставщики, так что завтра тоже ничего не получится.

– Послезавтра?

– Улетаю на переговоры.

– На следующей неделе?

– Боюсь, она вся расписана.

– А когда же?

Женщины по природе своей жалостливы и тактичны. Каждая вторая мялась бы и лепетала еще тысячи «может быть», «как-нибудь» и «созвонимся». Но Оксана выкована из твердых металлов. Ей давно опротивели занудство, мягкотелость и глупость. Поэтому и ответ был короткий и твердый:

– Никогда.