Удивительные зигзаги любви

Как труден этот тёмный путь,

Как удержаться мне суметь?

Всегда – должна, должна, одна.

Но я наперекор судьбе,

Хочу отраву пить до дна,

И дать отведать и тебе…

Продолжая сочинять, он посвятил ей четвёртую симфонию. Однако она запретила писать её имя в посвящении. Просила – напишите просто – «Моему другу». Что же теперь мучить себя воспоминаниями?! Она сама порвала с ним… И из-за чего? Из-за какой нелепицы – навета! Брат преподнёс ей сплетню – он, де, живёт с братом царя Александра второго – Великим князем – Сергеем! И будто царь вызвал его и приказал умереть, вручив ему пистолет. Какая несуразица – эти домыслы! Но если уж Иоанн Кронштадтский вообще до жены не дотрагивался, это тоже означает, что он ведёт себя не так? А монахи, живущие в пустыне и редко встречающие друг друга, тоже безумствуют? Что за люди вокруг? Забираются в самые интимные уголки жизни человека, а о его духовном содержании и высоком предназначении забывают!?

В снежных горах Швейцарии, в опасных местах, проводники просят путешественников не произносить ни одного слова. От малейшего колебания воздуха, снежная масса срывается и совершает обвал, всё сметая на своём пути. Только одно слово может наделать столько бед! Но люди не задумываются об этом! Поэтому так много трагедий происходит на нашей земле!

«Жаль мне Петра Ильича, затерзают его совсем – завистники и недобрые люди! Почему они завидуют этому дивному человеку? Да после Глинки с его двумя операми (безусловно, хорошими), Петр Ильич Чайковский – гигант, имеющий и музыкальные сочинения, и мировую известность! Я понимала, что делала, помогая ему выйти на международную арену! Его музыка так прекрасна, что и слов не найти для её восхваления! Ну конечно, я его безмерно превозношу, но ведь и есть за что! Он сочинил такое большое количество всего, что диву даёшься, когда успевал! Ему рукоплещет весь мир! Он с детства мечтал только о музыке.

– Мама, я хочу сочинять музыку и исполнять её! – как-то перед сном посетовал он со слезами на глазах.

– Ложись мой маленький, ты утомился, много играл, бегал, спи! Надо немножко подрасти и тогда всё исполнишь. Дай я тебя поцелую, на ночь глядя!

Рассказывали, после окончания училища правоведения, он стал уже работать в Министерстве юстиции младшим помощником столоначальника, а у самого в уме ни бумажки, кои надо заполнять, а музыка Моцарта. Он признавался, Моцарт его – самый любимый композитор, мечтал дорасти до него… Он не смог сочетать службу и занятия музыкой. Подал в отставку. И поступил в Петербургское музыкальное училище уже совсем взрослым человеком, не постеснявшись учиться с мальчишками! Родные насмехались над ним. Передавали, его дядя говорил:

– Эх, Петруша, променял ты обеспеченное служебное положение на бедность!

– Более не могу разрываться на части, – отвечал он, – ни сил, ни желания у меня нет! – Ещё не закончив училища, был приглашён Рубинштейном в консерваторию, преподавать теорию музыки…

Но никто из его родных тогда не верил, что из него выйдет толк… И, может, так оно и было бы, если б не помогла ему своевременно освободиться от преподавания в консерватории! Стольких вещей он не смог бы создать! Времени бы не было для сочинительства! А началось всё с чего? Его ученик рассказал о нём. Он талантлив, но беден, много работает, занят, некогда сочинять. Заказала ему написать несколько вещей, оплатила заказ. Вновь заказала ещё кое-что. А затем просто предложила ему ежемесячную помощь – шесть тысяч рублей, «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян.20;35). Эти деньги для меня ничего не стоили, а он на них мог жить по-человечески, отдыхать, помогать родным, ездить за границу. Он всегда был признателен мне за эту помощь… И что отрадно, своими сочинениями он прославил Россию! Да главное, композитор – наш, русский! Ни итальянец, ни француз. Дебюсси хорош, и другие композиторы, коим доводилось мне частенько помогать, но музыку Петра Ильича Чайковского, ни с чьей сравнить нельзя! Хотя Дебюсси в своё время удивил меня! Я его поддержала, взяла к себе обучать детей музыке, он тогда сидел без куска хлеба. Его сочинения нигде не принимали. Он пожил немного и вдруг, остановив меня, заговорил на серьёзную тему.

– Уважаемая надежда Филаретовна, я прошу у Вас руки Вашей дочери. Не откажите, матушка!

– Но мне кажется, она ещё никем не увлечена! У неё одни глупости, да шалости на уме. Ничего из этой затеи, думаю, не выйдет!

Я чуть не усмехнулась ему в лицо, подумав, дочь кормлю, да ещё тебя, мой друг, и ваших деток начну содержать? А ты так и будешь прозябать здесь, ничего не делая? Когда ему отказала – он обиделся и уехал к себе во Францию. Там дела у него пошли живее. Женился даже три раза. Какой разборчивый! Два раза на простых девчушках, третий раз отбил жену у банкира! Там он учил их сына музыке, повздорив с хозяином из-за платы, ушёл, обидевшись, восвояси. А на следующий день пришла к нему жена этого банкира с букетом роз и осталась у него. Слышала, когда он уходил от одной женщины к другой, каждая пыталась покончить с собой со словами:

– Я не хочу жить, не хочу без Вас жить!

– Успокойтесь, голубка, не надо драматизировать! – насмешливо отвечал он.

Как чувствовала – не тот он человек, кем представлялся!

Но старшая дочка, не советуясь со мной, вышла замуж. И за кого? За человека, коего я ранее тоже пригрела. Он же, прочно обосновавшись, повернулся ныне ко мне другим лицом… Бедная дочка! Разве можно с двуликим Янусом быть счастливой? Действительно, у всякого человека несколько лиц. Читала как-то дневники одного священника, там он приводил такой пример. Когда он был маленьким, на заднем дворе их дома лежала на земле доска. Дети подбегали к ней, решив посмотреть, что же под ней? Они иногда приподнимали её и видели там ползающих, серых, отвратительных гадов. Почувствовав свет, они исчезали. Действительно, у каждого есть такая доска в душе. Сверху приукрашена, а под ней, внутри, нечистота!

Сравнивая этих двух композиторов, нахожу – одно дело – музыка Дебюсси, мягкая, милая спокойная, будто у фонтана сидишь и слушаешь, нежные переливы. Славно, безмятежно на душе, обо всём забываешь… Другое дело – у Петра Ильича Чайковского! Она у него – о жизни, о той действительности, в коей мы все задыхаемся, и уже не желаем более находиться! Музыка рвёт душу на части, передавая, – существует простое человеческое счастье, но оно недосягаемо для нас. Поэтому, я не могу слушать его пятую симфонию без слёз… Счастье близко, вот оно, вот, вот – рядом! Протяни руку, и ты будешь владеть им… Но нет, ты никогда до него не дотянешься! Оно только показалось и исчезает уже, улетучивается, словно лёгкое небесное облачко в жаркий летний день. Словно грёза… Счастье, оказывается, есть, но не для тебя, не для меня… Для кого же? Молчание. Ответа нет. Ты понимаешь – злой рок всё отнимает… Может, по не достоинству? И ты остаёшься один, с горьким сожалением о своей несостоявшейся жизни. А она могла бы состояться, ты же знаешь об этом. Ты плачешь… Но надо набраться сил и мужества, жить далее, надорвавшись от горя, смирившись…

Очень нравится мне и его второй концерт для фортепьяно с оркестром. Он вызывает в душе сильные эмоции.

Да и первый концерт для фортепьяно с оркестром великолепен!

А Литургия и Всенощная, написанные им для церковного хора? Хороши! В своё оправдание скажу только, слушая музыку Петра Ильича Чайковского, я, как комета, устремляюсь вверх, и, прорывая земную оболочку, лечу всё вперёд. Цель моя – очищение. Желаю, чтоб и другие люди отрывались в своих мечтах иногда от земли, улетали в другие миры, и, обогащённые, свободные, жизнелюбивые, возвращались обратно на землю, делая её лучше и прекраснее!

Пётр Ильич Чайковский не заурядный, маленький человек, он – целая вселенная. Если у писателя, композитора, художника нет крыльев, то он – никчемный человек, как творческая личность…

Помню, мне трудно было оторваться от его четвёртой симфонии, подаренной мене! Вставала утром – и вновь за рояль – наслушаться не могла… Именно такая музыка нам необходима, она зовёт к очищению, а не к спокойному созерцанию. Ах, как тяжело у меня из-за него на душе! Ведь он, по сути, одинок, у него нет настоящих доверительных друзей, привык, словно ребёнок, изливать свою душу мне… Мама его рано умерла. Он очень тосковал по ней. А что такое жить без материнской любви на свете? Ему её очень не хватало… Может, во мне он искал эти ласку, поддержку… А, может, и любовь? Души не чаял он и в своей сестрёнке, но она жила со своим семейством в Каменке, не наездишься. И рано умерла. Он тогда сильно переживал. Да ещё иногда слуге Алёше плакался. Но из этого сочинили целый ворох сплетен… Вывели, что когда того забрили в солдаты, Пётр Ильич сильно переживал и плакал. Это мол, из-за его запретной любви к Алексею. Не понимают люди, Чайковский всех любил и всем сочувствовал. Его сердце полыхало любовью не только к отдельным людям, ко всему человечеству! Без великой любви, не напишешь великую музыку!

Я же, как безжалостный человек, прогнала его! Он страдает сейчас из-за этого, не может опомниться, прийти в себя… Я-то это понимаю, чувствую… Но и вернуть уже ничего нельзя… Сама не смогу, домашние не позволят… А ведь когда-то, чтобы быть к нему ближе, даже женила своего сына на его племяннице. Но та, к сожалению, оказалась недоброй, держит сына под своим каблуком!

На какие только ухищрения я не шла, чтоб быть поближе к нему! И сейчас – в сердце только он, всё он… Как увлекательно было с ним переписываться! Много узнавала о нём нового, интересного. Поддерживали друг друга… И вот – разрыв. Я оказалась фарисейкой, как другие… Каково ему понимать это после стольких лет нашей искренней дружбы и духовной близости?! Он – необыкновенный!

Ведь гении – это люди, отмеченные Богом! Цель их жизни – исполнять своё предназначение на земле. В древних китайских сказаниях я читала, когда человек делает нечто совершенное, ему завидуют сами «боги». И чтобы их обмануть, прекрасную фарфоровую чашечку, изготовленную гончаром, покрывали сеточкой морщин, дабы те не заметили её совершенства. Это – нечистая сила из зависти пытается свести на нет труды одарённых. Да ещё злые люди губят клеветой. Ибо деяния гениев велики, своим огнём они воспламеняют в людях тысячи ответных огней, рождающих желание стать совершеннее. Отсюда – зависть бездарных! Гении не присваивают чужие идеи, кровью своей души, они творят неповторимое… На них и обижаться нельзя, они несут для людей свой огонь голыми руками, обжигаясь и сгорая! Тяжёл путь настоящего художника! Он напоминает путь Христа! Все унижают, заушают, распинают, а он идёт, идёт, опустив голову. Он старается для человека, а человек не понимает, истязает, радуется, если художнику плохо: наконец-то он достиг цели, уколов того в самое сердце! А страдалец только смотрит на нас и задаёт молчаливый вопрос: «За что?». «За то же самое, за что и Христа распяли – не неси Истину! Вот за что!».

Нет, обыватель никогда не поймёт творческую личность! Его интересует ни его творчество, а гаденькие сплетни о нём, дабы его развенчать. Если не нашли ничего подходящего – не беда, сами придумают! Вон как брат сказал мне:

– Голубушка, тебе надо отвадить его от дома окончательно, иначе потеряешь свой престиж! Он погибший человек!

– Благодарю, дорогой, но позволь мне самой разобраться во всём! – Он же вновь за своё:

– Смотри, конечно, сама, но учти – это очень серьёзно!

Хорошо в своих офортах отразил злословящий облик обывателей великий испанский художник Гойя. Кровь стынет в венах от ужаса, лицезря их!».

О, как она могла, всё-таки, так погорячиться? Ей непереносимо расставание с ним! Она не может его забыть, мысли все о нём! Что же делать? И так было все двенадцать лет их духовной дружбы. Она вдруг вспомнила, как совершенно сходила сума, когда он внезапно женился! Тогда она чуть не заболела горячкой. А когда он стал разводиться, она была на седьмом небе от счастья, дала ему десять тысяч рублей на развод. Но, к сожалению, хитрющая девица не желала разводиться. Она постоянно мучила его своим гаденькими «догадками», поборами, доводя до умопомешательства! А ведь она даже ни одной ноты из его сочинений не прослушала, однако нагло объясняясь ему в любви! Вот как поступают такие мещаночки! Даже считаясь его женой, стала сожительствовать с другим человеком, прижила двоих детей, сдала их в приют. В конце концов, попала в сумасшедший дом. И с такой «женщиной» связался её горячо любимый композитор… «Боже, сколько и у него было горя! Ведь он хотел в молодости жениться на певице Дезире. Но Рубинштейн, с коим он дружил, не дал осуществиться его мечте… Чайковский, вспоминая её, всю жизнь плакал втихомолку… Мне ученик его рассказывал:

– Пётр Ильич сильно страдает из-за разрыва со своей бывшей невестой – певицей Дезире. Говорит, она – необыкновенная женщина!

Я ему ответила тогда:

– Вы уж старайтесь сразу переводить разговор в другое русло, ежели так горьки его воспоминания…

Честно признаться, она не красавица, но голос – ангельский! Счастье уже почти находилось в его руках, но растаяло, словно облачко! Она не стала долго ждать, когда состоится их бракосочетание и вышла замуж за певца из своих.

Вот Вам и всякие «отклонения», о коих Вы судачите, господа хорошие!», – задумывается, вытирает кружевным платочком затуманившиеся глаза, лицо становится нежнее, мечтательнее. Она пишет…

«Вечереет. Тихо и мягко, словно старость, подкрадывается ночь. Я мечтаю. А в них? Ты… И нет для меня более реальной жизни. Может, ты умер, я же разговариваю с тобой на языке души? Я живу пока, но ничто не существует, кроме нас двоих, в моих мечтах… Я что-нибудь сделаю в реальной жизни, отвлекусь и возвращаюсь к тебе. Говорю, советуюсь, смеюсь, слушаю музыку. Нет одиночества. Стены раздвигаются, исчезает холод, не уют, и мы остаемся вне времени и пространства вместе.

В древних китайских сказаниях я читала, что человек силой своего (или чужого) воображения может жить с духом.

И я сейчас это поняла. Чтобы любить, греть, смеяться – не обязательна осязаемая оболочка. Можно силой воображения вызвать дух другого (иногда очень любимого и любившего) и ты будешь счастлив.

Ничего в этом не понимает западная проза. Ей необходимо материальное. И как тонки люди Востока! Я верю: духом можно вызвать к жизни другой, жизнь духовная – тоньше. Но как объяснить, что сознание отрицает горе, разлуку и смерть близкого и, не мирясь с этим, создает его в воображении? А может, и не создает? И душа другого сама улетает к любимому?

Поняла: я ли зову твою душу, сама ли она прилетает, но твой дух со мной, не может без меня. Тело можно задержать, душу – никогда. Она рвется туда, где ее ждут, где ей надобно быть.

Как легко людям рвать друг с другом, как невозможно душам расставаться!».

Она положила на стол ручку, подошла к окну, отдёрнула шторы, распахнула настежь створки и жадно задышала будоражащей свежестью. «Как утончённо, рафинировано это раннее начало осени! В ней столько тайного откровения, затаённой грусти. И я вся ухожу в эту прекрасную грёзу:

Мерцанье листьев золотых