Удивительные зигзаги любви

– Я любил меньше. Меня любили больше!

Из этого я поняла, он тоже был несчастным человеком. Мать не стала его воспитывать, отдала на воспитание чужим людям, в деревенскую семью, где он набрался много чего нехорошего. Никогда родная мама не коснулась его вихрастой головки, не поцеловала в пухлые щёчки, не погладила по спинке, чтоб успокоить в трудную минуту. Он вырос эгоистом, обидевшись на маму и на весь белый свет. Ведь самое главное для человека – в детстве получить тепло от близких. А в чужой семье его только шпыняли. Он там был не нужен. Вот почему он был отчаянным повесой в юности, всем поведением показывая – Вы меня не любите и я Вас тоже! Поэтому он совершенно не ценил ни мать, ни женщин! То была неосознанная месть за печальное детство… Но он был умным человеком и понимал, кого потерял в лице Роми: красивее, талантливее, преданнее у него никого не было, кроме неё! Когда журналисты спросили у него:

– Что такое, по-вашему, любовь?

Он ответил им:

– Любовь – это Роми Шнайдер!

С тех пор он тоже стал слушать музыку Моцарта, увлекаться живописью… И я поняла, что сильно он сожалеет о потерянном счастье с Роми… В жизни не так всё просто. Многое на земле возвращается человеку бумерангом, с удвоенной силой!

Фильмы с Алленом Делоном я уже смотреть более не могла, хотя он становился, пожалуй, самым успешным, высокооплачиваемым артистом того времени. Не прощала ему, загубленную жизнь Роми… И хоть я уже стала догадываться, почему он такой жёсткий, подруга мне была дороже! Режиссеры говорили о нём: – Лицом Делон похож на ангела, а душой – на дьявола! Выходит, ни я одна поняла его так хорошо! Может, поэтому стала я относиться предвзято и к его игре? Мне кажется, он почти никогда не играл, брал всегда свое прекрасной внешностью. Только благодаря ей, он и преуспевал, не имея актёрского образования. А, женщины, безумно влюблённые в него, всегда ему помогали.

Зрители как-то спросили его: – Смотрит ли он иногда фильм «Бассейн», где снимался вместе с Роми Шнайдер? Фильм этот мне самой очень понравился! Роми в нём не играла, жила. Там они, как бы вновь повторяли трагедию своей любви. И на этот вопрос любопытствующих, Делон ответил: «Нет, фильм «Бассейн» я никогда не смотрю. Артисты, задействованные в нём, все уже ушли и мне тяжело это осознавать…». Он тщательно следит за своим здоровьем, и думаю, благополучно проживёт спокойную и продолжительную жизнь. Ну что ж, дай, Бог, ему здоровья!

В дополнение они задали ему ещё вопрос:

– Кем бы Вы хотели стать в будущей жизни?

Он, улыбаясь, ответил:

– Собакой у Алена Делона!

Делон приобрёл себе обширное поместье, в коем содержал большое количество собак, он их очень любил, там же находилось и их кладбище, где он завещал похоронить себя тоже. Как-то я спросила у общих знакомых:

– Зачем ему столько собак? – мне ответили:

– Его мать говорит, что его родной отец был итальянским графом и родственником самого Наполеона. Поэтому в нём кровь эта и взыграла. Ведь он не был сыном колбасника, за которого мать позже вышла замуж. Тот был его отчимом.

Но я думаю, недополучив в детстве любви от людей, стал очень любить собак. Они ведь не предают. Итак, разделывать бы Алену Делону мясные туши и нарезать колбасу всю жизнь, не будь он красивым, не люби его актрисы, и не попади он в кино, с их помощью! До этого же, его с треском выгоняли со всех мест, где он работал, даже, с должности простого официанта кафе! Возможно, как он признался сам, его уже давно бы даже не было на свете, не порви он, благодаря кино, со своими мафиозными связями.

А безутешная мать Роми – Магда, ещё долго оплакивала преждевременную смерть – своих дочери и внука… Она мгновенно из цветущей женщины превратилась в дряхлую старушку. Я иногда навещаю её, мы вспоминаем Роми, вместе плачем о ней, молимся Богу за спасение её горемычной души, надеясь на великую милость Божию…

Дочь же Роми незаметно подрастала. Говорят, Ален Делон, увидев её, произнёс: – «Как же она удивительно похожа на Роми, такая же красавица!». Она так же, как и мама Роми, желает быть киноактрисой. Это у них наследственное! Дай же ей, Бог, двойное счастье за себя и за маму Роми!».

ВОСПОМИНАНИЯ О ЧАЙКОВСКОМ НАДЕЖДЫ ФИЛАРЕТОВНЫ ФОН МЕК

Надежда Филаретовна фон Мек, сидела за письменным столом, откинувшись на спинку венецианского кресла. Она, то писала что-то в своей тайной тетради; то, опуская малахитовую ручку, задумывалась. Это была пожилая, но на вид ещё крепкая женщина. Суровое, осунувшееся лицо выглядело усталым. Полуседые волосы, небрежно уложены в нехитрую причёску. Небольшие глаза её, на бледном лице – печальны. Тёмное строгое платье с мелкими рюшами, с воротником до самого горла, лаконично завершало её внешний облик. Уставшие ноги покоились на шерстяном бухарском ковре. На письменном столе, из карельской берёзы, сияла новомодная настольная электрическая лампа. Основание её и подставка – тоже малахитовые. Рядом – малахитовая ваза с деловыми бумагами. Всё под комплект письменных принадлежностей. Из-под, неплотно задёрнутой ночной портьеры, в комнату из окна проникал дневной свет. Сбоку – старинная банкета, под тон письменного стола. На ней – ноты. Сжимая ручку с золотым пером, подносила её ко рту, покусывая кончик, как это часто делают дети. Возле её ног трётся крошечная болонка, она с наслаждением лижет её ноги и потявкивает. Хозяйка не обращает на неё внимания.

Она – владелица большого состояния. У неё – масса хлопот, дела, на принадлежащих ей заводах, железных дорогах. За всем надо следить и всем управлять. Однако всё начинает идти не удачно! Не получается, как ранее, твёрдой рукой вести свой корабль по бурному морю деловой непогодицы. Да в дополнение ко всем бедам, с давним другом рассталась. Слишком много инсинуаторов, «оберегающих» её состояние от излишних трат, как они объясняют. Вот и на Петра Ильича Чайковского наговорили ей столько неправды, что она, поддавшись первому порыву, прекратила с ним всякие отношения, написав ему резкое письмо. Она понимает, была не права, поспешила. Однако решила, пожалуй, так будет лучше. Она устала мучиться и страдать. Сколько душевных сил потрачено на него! Ранее она помогала ему деньгами, и между ними шла добросердечная, милая переписка. Она договорилась с ним в самом вначале, встречаться друг с другом никогда не будут – только денежная помощь, заочная дружба, эпистолярный диалог… Конечно, эти наветчики, порочившие его, всё узнали! Но как ему было не помогать? Зарплата в консерватории маленькая, на его шее – младшие братья, племянники, не желающие ничего делать. Только одни – Модест и Боб чего ему стоили! Обеспеченные племянницы из Каменки тоже не щадили. А он всем старался угодить. Сам с утра до ночи крутился – преподавание в консерватории, частные уроки, всё, как – в бездну. Сидя на мели, даже у царя как-то просил в долг три тысячи рублей. Конечно, царь дал, но какой курьёз!

Сейчас в деньгах он не нуждается. Ему даже сам царь назначил ежегодную пенсию. Его доходы, помимо её помощи, стабильны и высоки. Но он ныне пишет ей, ему не надо материальной поддержки. Он просит всего лишь прежнего доброго общения… Нет, она не сможет пойти на это. Получится неудобно. Вроде, она отказала ему из-за денег, а без них она не прочь переписываться?! Снявши голову, по волосам не плачут… А вот она всё-таки плачет! Она, дочь бывшего музыканта, очень любит музыку. И в Петре Ильиче Чайковском души не чает. А если всерьёз, заглянув в самые затаённые уголки души – любила и любит до боли, до невыплаканных горьких слёз. Бесспорно, она мечтала о нём всегда, и боялась этих безрассудных грёз. Ведь она старше его на девять лет, не так уже красива, женственна. Сколько родов у неё выдалось за время жизни с покойным супругом! А сколько неприятностей?! Что было с бизнесом? В каждую сделку приходилось вникать, напрягать голову до изнеможения. Вспоминается, когда начали бороться за концессии на строительство железных дорог: Севастопольской и Коломенской, происходило много непредвиденного. Коломенскую дорогу сразу отклонил посредник, нагревающий на этом руки. Её, де мол, продали Ефимовичу. Тот пользовался поддержкой двора. Но о Севастопольской дороге сказали, надо заплатить посредникам полтора миллиона рублей. Супруг имел наличными только половину. Посредник согласился уступить семьсот рублей, но требовал предоплату и гарантий не давал. Вроде, он действует от лица возлюбленной царя Александра второго. Предложение было заманчивым, но нас могли обмануть. Мы подумали с супругом и решили не рисковать. А позже узнали, что так многих обманывали, не стесняясь высокой поддержки. Поговаривали тогда, что главным коррупционером в России являлась сама Екатерина Долгорукова, возлюбленная царя. Она действовала через подставное лицо. В бизнесе, надо было быть настороже во всём. Мы шли по тонкому льду. И нас «кидали», если не сумели поостеречься вовремя.

И других неприятностей было много, не только с бизнесом, но и личных. Злые люди наклеветали мужу, что младшая дочь Милочка, вроде, и не от него, а от его старшего инженера!».

Супруг её тогда пригласил иностранных гостей ознакомиться с некоторыми нововведениями. Показав новинки, они устроили грандиозный ужин, на который, помимо гостей, были приглашены и специалисты из их контор. Закуска и вина были доставлены из Франции, музыканты из столицы, всё поражало своей пышностью и размахом. В зале исполняли музыку Штрауса. Молодёжь танцевала, более солидные – сидели за ломберным столом. Официанты разносили лёгкую закуску, вина. Надежду Филаретовну постоянно приглашал танцевать их главный инженер. Вдруг у неё закружилась голова. Она побледнела, качнулась.

– Что с Вами, Вам дурно? – встревожился её партнёр. Она оперлась на его плечо, ничего не ответив. Тогда он предложил ей:

– Вам надо выйти на свежий воздух! Идёмте, я провожу Вас, – взяв её под руку, он вывел её на балкон. Они сели на диванчик. Чтобы развлечь её, он стал рассказывать ей смешные истории из своей жизни. Почувствовав себя лучше, она попросила проводить её в сад. Ночная прохлада окутала её, словно вуалью, нежной свежестью. Немного прошлись по тропинкам, подошли к фонтану. Она умылась холодной водой. Он дал ей свой чистый платок, вытереть лицо. И так же, вместе, вернулись в зал, где оркестр наигрывал венские вальсы. Кружились пары, сияли люстры, пестрели наряды дам, переливались их украшения. Десятки глаз впились в их лица. Они вновь стали танцевать… И поползли сплетни. То шёл разговор о её связи с этим инженером, то стали шептаться, появившаяся у неё на свет дочь – не похожа на отца. Эти наветы дошли до мужа. Он, от переживаний и позора, преждевременно умер, оставив её одну управляться с их семейным бизнесом. Тогда она и сама еле выжила. Смотреть людям в глаза не могла… Все казались душегубами. Ей иногда хотелось крикнуть им: «За что Вы так ополчились на меня и мужа моего сокрушили?». Она долго болела, затем принялась за дела. «И ведь я старалась, во всё вникала, за всем следила, одна, без чьей либо помощи… Много сил ушло! Первоначально мужа уговорила начать своё дело, не жить на копейки от его службы. После его смерти всё тянула на себе. Это наложило большой отпечаток на мою внешность. Ныне я не та весёлая, беззаботная дама, коей была до его смерти. Ко всему, боялась, дабы Пётр Ильич Чайковский не подумал, будто я отношусь к нему с неким умыслом… Старалась, как могла, скрывать своё чувство…».

Раздался лёгкий стук в дверь.

– Войдите, – механически ответила она, не отрываясь от своих воспоминаний. Вошла горничная с подносом.

– Извините, помешала. Но меня попросили отнести Вам завтрак.

– Что там? – спросила она безучастным голосом.

– Печёная на углях форель, котлеты из зайчатины, кофе, ягодное желе. Мне можно идти?

– Да, да, спасибо, идите.

Горничная тихо удалилась. Но есть ей пока не хотелось. Она всё ещё сидела за письменным столом, задумчивая и печальная…

Живу, как летняя трава,

Как грустный дождик на исходе.

Уже седеет голова

И старость у порога бродит…

Но не могу еще стареть,

Вдыхаю жадно воздух снежный…

Ещё на жизнь хочу смотреть,

Хочу с тобой быть теплой, нежной!

Она даже улыбнулась своей фантазии.

О, да, она многое делала для своего кумира – Петра Ильича Чайковского! Снимала дачи, предлагала свои апартаменты для жилья, уезжая с семьёй за границу. И даже за границей разрешала жить в своих особняках, когда её там не было. Она думала только о нём, тянулась к нему всей душой… Почти взрослые дети отошли на второй план. Она узнавала его привычки и вкусы. Каждую мелочь старалась предусмотреть для него, чтобы ему уже не заботиться ни о чём, только сочинять свою музыку и отдыхать… В её особняке были картины великих художников, лучшие книги, древние пергаментные манускрипты с китайскими и египетскими письменами. Редкие древние иконы, драгоценный севрский и мейсенский фарфор, дорогие персидские ковры, древнегреческие скульптуры, старинные китайские и индийские вазы, настенные французские шпалеры, роскошная мебель в стиле рококо. И, конечно, прекрасный немецкий рояль, скрипка Страдивари в кабинете. В общем, всюду – роскошь и удобства. Слуги – вышколенные, являвшиеся по первому зову. В доме – никого, живи, сочиняй, отдыхай, наслаждайся. Один единственный только раз встретились они в сельской местности на проезжей дороге. Больше – никогда. Он жил недалеко от них во флигеле. Их экипажи столкнулись друг с другом и разъехались. О, она тогда смутилась, как девочка, хотя, в глубине души, желала этого…

И он покраснел, приподняв шляпу. Было смешно, забавно. Но вернувшись домой и, зайдя в свой кабинет, она разрыдалась… Они боялись общения на прямую. Он даже на праздник к ним не приехал, хотя она его пригласила! Он написал, что смотрел, издали на их загородное веселье, забавы и фейерверк. Она же это всё устроила для него… В театре, на премьерах его опер и балетов, они иногда мельком виделись, но вида не подавали. Однако однажды в партере они почти столкнулись друг с другом. Она бегло посмотрела на него через лорнетку. Он раскланялся, отвёл глаза в сторону и подошёл к друзьям. У неё сильно заколотилось сердце, еле выдержала, чтоб не смотреть на него.

Скажи, бороться как с собой

И как себя перестоять?

Хочу шептать: мой дорогой,

Но заставляю промолчать.

Хочу я руки протянуть

И ласково в глаза глядеть…