Корабль-звезда

– Правосудие грядет. Охиг пребудет.

То была самая длинная речь, какую они слышали от Кверта за все время, да и от любого сила. Силы, вероятно, предпочитали ловить момент, а не рассуждать о нем. Клифф им позавидовал.

Он пустился в бесцельные блуждания по дому. Перед его мысленным оком все еще корчился от боли Говард, терзая тело скрюченными пальцами. Клифф наткнулся на Ирму, которая забилась в какую-то каморку и тихо всхлипывала, сидя там на холодном каменном полу. Он сел рядом, обнял ее за плечи и привлек к себе, что-то зашептал на ухо, сжал в объятиях, изливая эмоции, которым не хотелось подбирать имен. Ему стало легче от одного этого. Он погладил напряженные мышцы у нее на шее и плечах. Ирма сделала то же самое для него. В сумраке они долго делились эмоциями и чем-то большим. Клифф не нашел в себе сил плакать, а Ирма тихо всхлипывала у него на груди. Время растягивалось.

Они просидели в убежище много часов, прежде чем силы рискнули отпереть дверь и убрать блестящие пленки, которыми автоматически обматывались все дверные петли и промежутки между ними. Интенсивное электромагнитное излучение миллиметрового диапазона проникает в такие щели, даже если они миллиметровой ширины или еще теснее.

Клифф выглянул на улицу и увидел скорчившегося Говарда на земле. Силов поблизости не наблюдалось. Выбравшись через боковую дверь, они окинули взглядами небо. Пусто. Айбе с аптечкой первой помощи кинулся к товарищу… и тут же замер.

Говард и на человека-то почти не был похож. Скорей на скрюченного подгоревшего цыпленка табака. Губы синюшные, бескровные, руки пурпурные, в пузырях. Глаза немо взирали на людей, будто спрашивая, что случилось.

Клифф долго простоял, глядя в лицо мертвеца. Они с Говардом провели вместе много дней, с того самого момента, когда покинули корабль и пробились через воздушный шлюз при первой высадке, исходили много кривых дорожек, вместе переживали приступы паники. Говард был физически крепок, но ему все время не везло: там оцарапается, тут неудачно прыгнет и неправильно приземлится, то что-то расшибет, то связки растянет. Как говорили им на предполетных тренировках, окончательной проверкой станет столкновение планов экспедиции с действительно серьезным препятствием, и никакие тесты, никакие тренировки не способны к этому полностью подготовить. Реальность разит быстро и пленных не берет. Клифф не предвидел угрозы, а Говард, по своему обыкновению, отстал на пару шагов. Отстал навеки, а Клифф его не уберег.

– Это быстро, – тихо признес Кверт. – Больно луч бьет.

Говарда погребли вместе с остальными силами. Клифф сказал на прощание пару слов, а на обратном пути заслышал знакомое слабое гудение в небе. Вздернулись головы. Силы рядом с Клиффом тревожно зашумели.

Изящный разведчик несся на малой высоте, стремительно взмахивая крыльями. Силы кинулись наутек. Их желтые глаза панически замельтешили в глазницах.

– Пора нам отсюда, – сказал Кверт.

Люди последовали за ним.

Часть третья

Status opera

Ученые исследуют мир таким, каков он есть; инженеры создают мир, которого никогда не существовало.

    Теодор фон Карман

12

Мемор наблюдала, как приматка вопит и корчится. Пытается вырваться из лучевых пут, спотыкается. Сучит конечностями и задыхается. Оружие продолжало ее выцеливать, но бедняга не прекращала попыток спастись. Когда же оружейники слегка перенастроили большие антенны, вопли перешли в высокий прерывистый плач. Так продолжалось, пока Мемор не встопорщила перья в нетерпеливой команде. Болеизлучатель отключили.

Оружейники, весьма довольные собой, горделиво распушили перья, но промолчали. Им удалось найти правильную настройку и добиться устойчивого резонанса с нервной системой чужаков.

– Тананарив, – Мемор с акцентом произнесла имя приматки на неуклюжем языке людей, в котором освоилась лучше прочих, – как бы ты оценила предельно допустимый для тебя срок пребывания в такой агонии?

Приматка, оправившись от мучений, вскочила. Глаза ее сузились в щелки, губы сжались, голос взлетел.

– Ты меня пытаешь, словно лабораторную зверюшку!

– На войне, – вежливо пояснила Мемор, – это вполне допустимо.

– Война? Мы просто высадились тут, попытались начать переговоры…

– Нет нужды прошлое ворошить, малышка. У нас полно работы, и опыт, в котором ты приняла участие, принес пользу.

– Как? – Приматка обессиленно осела на колени, потом изменила позу, опустилась на ягодицы, утерла пот со лба. – Чего вы добьетесь, потыкав в меня этим гребаным болевым лучом?

– Нам нужно понять, как лучше… вести переговоры… с твоими соплеменниками.

– То бишь – как с ними воевать.

– Разумеется. Переговорам предшествует открытое столкновение.

На лице Тананарив возникло выражение, которое Мемор узнала: осторожная расчетливость. Приматы передавали эмоции едва заметными движениями рта, глаз и подбородка. Вероятно, они развились в условиях плоской равнины и лишены были доступа к широкому разнообразию оттенков перьевого дискурса. Тананарив медленно проговорила:

– Я очень рада, что они все еще на свободе. Это означает, что вы не в курсе, как с ними совладать.

Мемор терпеть не могла увертливую логику рассуждений приматки, но понимала, что придется втянуться в спор.

– Нужно призвать их к порядку. Причинение страданий куда более… благородно, чем обычное убийство. Полагаю, ты согласна с этим.

Тананарив огрызнулась:

– У тебя есть за что умереть? Например, за свободу жить так, как тебе хочется?

– Нет, смерть представляется мне бессмысленной. Если умереть, не получится воспользоваться результатами поступка.

– А гибель во спасение других? Или за свои убеждения?

– Я бы точно не стала жертвовать собой за свои убеждения. Я ведь могу ошибаться.

Тананарив помотала головой: надо полагать, принятый у этих существ жест отрицания.

– И ты ставишь на мне опыты, чтобы понять, какой уровень мощности подходит для пыток болевым лучом?

– Да, и частоту подстраиваю. А как еще узнать?

Сжатые губы, глаза-щелочки. О да, это гнев; Мемор уже разбиралась в их мимике.

– Не делай так больше.

– Не вижу необходимости. Ты явно испытала ужасные мучения. Этого достаточно.

– Я хочу… спать.

– Эта возможность будет тебе предоставлена.

Мемор, честно говоря, устала от пыток. Она не любила причинять другим боль. Но Асенат, ее начальница, приказала разработать новое оружие, пригодное для резких болевых импульсов. Обычная конструкция, с успехом применявшаяся против силов, оказалась малоэффективна в той первой, неуклюжей битве. Мемор избегала вспоминать то сражение. Тогда погибла ее небесная рыба. Спасательная шлюпка отчалила с достаточным запасом времени, чтобы Мемор пронаблюдала, как извивается в воздухе исполинское летучее существо, которому пушечными залпами снизу продырявили водородные пузыри. Затем водород взорвался, гневные оранжевые пламенные шары полетели во все стороны, и небесная рыба издала длинную, раскатистую басовую ноту агонии. Вскоре предсмертный вопль оборвался, и огромное цилиндрическое тело, уже смятое и объятое пламенем, грянулось на склон холма. Какое фиаско!

Мемор требовалось загладить позор. Она могла добиться прощения, в сжатые сроки разработав и представив вышестоящим модифицированный болеизлучатель: новая модель должна была поражать приматов, не перегружая их нервную систему сверх меры и не вызывая гибели. Теперь такое оружие у нее есть. По наитию, поддержанному оружейниками, Мемор приказала провести предварительные испытания на небольших приматах-древолазах, которых для этой цели отловили в Садах Цитадели. Казалось, что их нервные системы и уязвимости в значительной мере аналогичны, а раз так, то они и выступят оптимальными кандидатами.

Мемор горделиво напыжилась. Испытание оружия в городе силов носило предварительный характер; с небесной рыбы трудно было разобрать, сработало ли оно вообще против людей. Но с новыми настройками такое вполне вероятно. Силов нужно было призвать к порядку, а если заодно повезло нанести смертельный удар людям, которые там прячутся, то это уже приятный бонус.

– Потом поговорим, – сказала она приматке. – У меня на уме еще более интересные опыты, в которых ты поучаствуешь.