Владыка бриллиантов

– Счёл Он, что отнимем земли у Него, пройдя чрез горы не с добром. Каннибалья же Его натура мне неизвестна, непонятна, неясна; мерзкое это для всех нас – но, похоже, не для Него.

В это время Алмазный король, временно очнувшись от сверхглубокого, сверхдлительного сна[3 - Великан самого себя ввёл в состояние летаргии.], учуял неладное – Его нюх был почище нюха Его собаки во сто крат, а Его предчувствия ещё никогда не обманывали Его, ибо демон Он того и этого мира, адский сатана; исчадье преисподней, дьявол во плоти.

Бендикс, протерев Свой глаз как следует, и, вынув его из глазницы, выпустил око блуждать вольно:

– Как узнаешь чего – возвращайся с весточкой!

Но глаз великана был столь же ленив, как и Он Сам – потерялся летающий глаз, и вернулся ой как не сразу!

Бендикс же черпал информацию из Тихого омута – уникальный, но мутный и обледенелый водоём мог считывать и это. Таким образом, Бендикс не особо полагался на Свой глаз, предвосхищая, что тот в лени своей изрядной надует Его, иль упустит что-нибудь важное, ценное и подходящее. Бендикс научился быть хитрым, и просто ждал, какой из трёх источников известит Его о чём-нибудь раньше – блуждающий глаз, летучие мыши или Тихий омут, который отражал его истинную личину; тело по-прежнему молодое, рыхлое, рассыпчатое, податливое, но упругое и сильное.

– А Мне вот интересно: найдётся ль та, что будет Меня достойна? – Рассуждал великан, потирая свои ручищи. – Уж пора хозяйку в дом, чтоб яства Мне готовила. – Омыв их и иные части своего тела, Нарцисс, шутя, поймал Свой глаз, который таки прибыл, хоть и не так скоро, как Тому хотелось бы.

И поведал глаз хозяину Своему, что вышел из леса эльфийского некто по Его, великана, душу.

– Схорониться Мне надо! – Рассудил Алмазный король в скудоумии Своём, и силою мысли, также и силою магии всякой тёмной уволок Свой тайник, чтоб никто его не обнаружил до определённого дня – дня, когда Он, наконец, проспится, как следует, и примет, как подобает, любого наглеца, который посмеет заявиться к Нему.

4. Лунная радуга

Испросив благословенья у отца и матери, Эльданхёрд покинул своё родовое гнездо, дабы восстановить справедливость на земле. Сейчас он держал путь в одну гостиницу, которая близ селений людских – дальше уже владения гномов, а за ними – лишь неприступные скалы, хребты, утёсы, горы Севера.

Сняв себе одноместный номер, весьма уставший с долгой дороги, юный эльф решил было прикорнуть на циновке, но не тут-то было!

Едва он прикрыл сначала один, а потом и другой глаз, как вдруг неожиданно для себя самого провалился в такой сон, где всё виделось и чувствовалось, точно наяву! Вот, уже и не гостиница это вовсе, а ветхий, заброшенный дом на одиноком холме, и дом сей рухнет не сегодня-завтра. Хуже же всего то, что явился пред очи эльфа образ некой девочки, и девочка эта, дочь людей, оказалась на редкость вредной, если не сказать – опасной. Она мучила Эльданхёрда до самого рассвета, покрываясь каплями крови, и рассказывая о себе всякие страшные небылицы – а именно, историю её исчезновения и последующего усекновения её главы, которую она держит сейчас в своих руках, а также о поедании её заживо, ещё трепещущей, неким людоедом. Шестилетняя Эбигейл грозила эльфу кулачком, и требовала найти и наказать её убивца, а иначе не видать здесь постояльцу ни сна, ни житья. Плача, она показывала перепуганному до смерти Эльданхёрду кровоточащие раны и не зажившие до конца рубцы на своих руках. Этот призрак, это привидение могло проходить сквозь стены и сквозь самого Эльданхёрда, не меняя своих форм.

– Я ничего не обещаю; я постараюсь отыскать и покарать обидчика! – В диком ужасе вскричал эльф. – Прежде я не видел смерти… Оставь меня в покое хотя бы на время!

– Нет, – Отрезала девочка, не уступая. – Либо ты найдёшь моего палача, либо… Я никогда не отстану от тебя!

Этот комочек нервов то садился в дальний угол, всхлипывая и вздрагивая, то незаметно подходил к эльфу сзади и шептал в уши всякие разные детали, все красочные подробности его отвратительного по своей природе убиения.

Когда эльф очнулся, протяжные стоны Эбигейл, её истерический смех ещё звучали у него в голове. Он же первым делом поспешил к хозяину гостиницы; некоторые вопросы требовали ответов: что же это – банальный ночной кошмар? Или ему не почудилось, не привиделось, не примерещилось?

– Предыдущий владелец номера был жестоко убит какими-то варварами, совершившими набег прошлой осенью (если можно назвать осенью хоть какое-нибудь из времён года в нашем краю). – Пожал плечами Ваммих, хозяин гостиницы. – А больше я ничего не знаю.

– Жаль, – Понуро, вяло бросил ему эльф, и поведал приключившееся с ним этой ночью.

– А, – Оживился вдруг Ваммих. – Так тебе повезло: ты из первых уст услышал легенду о людоеде и маленькой девочке. Говорят, это сущая правда – хотя, в заведениях, родственных моему, болтают ещё и не такое. Верить или нет – дело твоё, но сюда иногда захаживает некто, называющий Эбигейл своей прабабушкой. Странный малый; мутный тип. И расплачивается всегда одной и той же монетой… Интересно, как она к нему возвращается вновь?

Завидев Эльданхёрда, люди скучились возле него.

– Добро пожаловать, эльф! Что позабыл ты здесь? Хм… Чай, не каждый день балует нас визитами из леса вашего.

Сын Даннора благоразумно не стал распространяться об истинной цели его прибытия в земли короля Нормана, а лишь заявил, что-де поссорился с отцом, а копыта его оленя привели его сюда.

Вряд ли люди поверили двадцатилетнему эльфу, видя его потёртое, хоть и впрямь под стать королевскому, седло, но на время они оставили его, переключившись на свои бытовые, текущие проблемы.

Тем временем Даннор телепатически связался с сыном, и наказал ему:

– Сыщи путников себе; путников бравых и непокорных жестокой судьбе. Да станете опорой друг другу, сие желание моё. В путники же возьми гнома и человека – каждый из них хорош по-своему, обладая теми или иными качествами. Гнома сильно не доставай: они не болтливы. Буки, и злюки-колюки, но дело своё знают: в алхимии сильны, в магии и в фюзисе; сгодится тебе гном. Но лучше подружись с ним, не используй втёмную! Не будь корыстным, но будь самим собой. Человек же по своей природе глуп и скуп (хоть и не жаднее гнома); человек многого не ведает и авантюрист по сути своей. Отчаянно бросается он в передряги, но добр сердцем и душой. Ещё, он искренне верит в некое загадочное чувство под номером шесть; «интуиция» это, или «любовь» – одно из двух, я сам не разгадал доселе. Эльф же мудр, и много раз всё взвесит, тщательно подумает; эльф – гуманитарий, и умён, силён в искусствах. Если вы подружитесь, объединитесь – не будет страшен вам никакой враг! И с лютоволком справитесь, и с медведем пещерным; троллем и зверем всяким из чащи лесной. Возможно, именно вам повезёт больше, и устрашится великан (где бы Он ни был), и вернёт земную ось на место. Тогда раскроют древа кроны свои, расправят плечи; трава зазеленеет, и барсук проснётся ото сна. Зацветут лужайки, и ручьи горные, слившись воедино, в реки полноводные обратятся на равнинах. И птицы певчие заведут звонкую песнь; и настанет Рай…

Слушая речи отца, Эльданхёрд, что ныне мужествен и твёрд, покинул, было место своего ночлега и утреннего завтрака; однако, поднялась сильнейшая метель, и вот: занесло оленя и его эльфа к другому краю дремучего эльфийского леса – настолько сильным оказался буран. Он кружил, и всё вокруг разворошил, и похоронил двух путников под толщею, припорошив белым полотном, и мелкие кристаллы этого снега блестели на вскоре вышедшем из-за туч Солнце, как алмазы в короне великана-короля.

И проснулся тут Алмазный король, и недовольно перевернулся на другой бок.

– Да чтоб тебя… – Зевнул Бендикс. – Даннор нашёл, кого подсылать ко Мне! Это даже не смешно: сей вьюноша храбрится, но тряпка и тюфяк; жизни он не знает, а ведь жить ему – вечно. Сына родного не жалко, в руки загребущие Мои бросать! Что сделает он Мне, Даннор? Он даже не знает, куда идти и что делать. И не лень же…

Великан, пройдя к Себе на кухню, разогрел Себе хряковепря, пойманного ещё в прошлом году, но в Его холодильнике, Его морозильнике, Его скотомогильнике дикий кабан-секач прекрасно сохранился, и вот: дивный пир на весь мир.

– День рожденья у Меня! – Облизнулся великан, и надел слюнявчик. – Интересно, где Мой сладкий торт?! Где вишня зимняя на нём?

Вдоволь насытившись, Алмазный король решил вновь отойти ко сну. Наетый, сытый, довольный, Он удовлетворённо зажмурил глаза, гладя Себя по брюху, и зевнул ещё раз.

– Увэааа… Мне б на каждый глаз да по минут шестьсот!

Спит-поспит хозяин гор; спит вечным сном, а между тем заблудившийся во время лютой вьюги Эльданхёрд, привязав оленя к лапчатой ели, побрёл наобум, прямо в лесную чащу.

– Эй!!! Есть кто-нибудь? – Ухнул он вглубь, но никто не отозвался; эхо – и то обошло его стороной, не соизволив явиться.

Трижды звал горе-путешественник, но никто так и не откликнулся. На что рассчитывал? На что надеялся?

– Неужели мертв, сей лес, и нет в нём никого? – Разодрал эльф снова свои голосовые связки, похоже, намереваясь сорвать себе голос и простыть. – Неужели нет в сём лесу ни белки, ни лисицы? Коль нет похожих на меня, то пусть выйдет сюда зверь иль оборотень, дух иль нежить!

И случилось так, что уже стемнело; стихло ненастье, и небо очистилось от свинцовых туч и ныне было безоблачно. И взошла Луна, и взошли звёзды; и вот: свет лунный, свет тусклый, бледно-голубой прошёл сквозь призму одной единственной, невинной льдинки так, что радуга явилась взору Эльданхёрда.

Дивился добрый молодец на сие природное явление, и открыл рот, стоя, как вкопанный: красивым было это ночное зрелище! Но ещё больше разинул рот эльф тогда, когда радуга обратилась в лестницу, и с Луны на землю лёгкой поступью сошла писаная красавица, и нет на Земле другой такой – ни среди эльфов, ни тем более среди гномов и людей.

Богиня-огневласка, с аккуратным носиком, светло-карими глазами и изящной линией рта, в худеньком, прекрасном тельце, на котором был изумительный наряд – такой предстала пред очами эльфа Лунная Радуга.

И встретился глазами с этой девушкой Эльданхёрд, и по уши влюбился в мгновение ока, с первого взгляда. И не мог он отвести взгляда своего, ибо запала ему в душу искра, и в сердце навсегда бушует пламя, и огонь сей не залить водою, не погасить землёю, не задуть ветром.

Как эльф он мог на близком расстоянии чувствовать, каково то или иное существо изнутри – плохое или хорошее. В случае же с Лунной Радугой эльф вначале растерялся, но узрел насквозь, что душа её невинна и чиста, светла и просто – доброта. В сердце этой девы горела лампада великой безмятежности, лампада всего самого лучшего, что может быть на этом свете.

Глядел на неё эльф, и лицезрел пред собою не незнакомку, но ту, что бок о бок с ним с рождения его; будто всю жизнь он знал её – или же грезил, мечтал, искал, скучал. Именно такую видел, как из снов… Его прежняя тоска, его томление, которым он не мог найти объяснения, вмиг улетучились, и понял Эльданхёрд, что встретил он подругу жизни, и жизнь свою готов отдать, а девицу эту – ни за что не променять. Ей нет цены, она не есть товар; она умна, се видно по всему. Она есть совокупность всего позитивного и положительного, она есть свет в окне, в конце тоннеля. Она вдохнула в него жизнь, подарила надежду и открыла второе дыхание; она помогла ему обрести смысл жизни, ибо до того момента, момента встречи не знал, не ведал эльф, ради чего, ради кого, ему, собственно, жить. Он встретил ту самую и ту единственную, которая одним своим видом, одним своим присутствием озарила всё вокруг, а ведь суровым донельзя стал тот край, в котором ныне живут все.

Лунная Радуга вдруг отвернулась и запела, и вот: голосу её позавидовали бы соловьи; слетелись птицы, и наступило утро долгожданное. И пели птицы вместе с ней, и проснулся лес, из чащоб которого вышли ангелу навстречу звери, дабы увидеть и послушать лично.

Эльфийский принц же был в первом ряду, и счастьем для него было бы держать красавицу за руку, но он не смел. Он прокручивал в своей голове десятки приветствий и комплиментов, приятных слов и умных фраз, но язык подвёл его, являя наружу лишь неудобоваримый лепет. Эльданхёрд и плакал, и смеялся; он радовался, потому что сейчас был счастлив – впервые в своей ещё недолгой жизни.

«Смотришь на неё – и будто нет зимы; сразу как-то веселее и теплее. Нет угрюмости и хмурости, нет настроения плохого», думал про себя эльф.

– Кто ты? – Осмелился спросить Эльданхёрд, не отрывая взора.

– Я – Лунная Радуга, эльфа лесная; живу я здесь. Разбудил меня ты возгласом своим. Сам же – откуда будешь, и как же твоё имя?

И рассказал сын Даннора, что заблудился в ледяном тумане, и забросило его сюда. И что, завидев Луну, спускающуюся по радуге, подумал, что сама богиня пожаловала; снизошла на землю и ныне напротив очей его.

– Полно; показалось всё тебе. – Улыбнулась лесная дева, в смущении краснея. – Воображение у тебя будь здоров; переутомился ты с дороги, и замёрз, поди, порядком.