Старая дева

Максим отказался брать меня с собой в Москву. Это не входило в его планы. Я впервые столкнулась с тем, что у него могут быть планы, в которые я не вписываюсь и которые для него оказались важнее меня.

Увы, поездка в Москву была намечена задолго до знакомства со мной. Полагаю, что это был тщательно продуманный побег от мамы. Отделиться от нее здесь, в Омске, он не мог, ибо навлек бы на себя страшный гнев с ее стороны. Поэтому он сыграл на ее слабости: она очень переживала за его карьеру. Поскольку учеба и стажировка в столице не могли не сказаться на его дальнейшем карьерном росте, то она после недолгих боев сдалась. Максим рвался к независимости, ему хотелось попробовать пожить одному и при этом не мучиться из-за того, что мама не в состоянии без него повесить тюль на окна. Она очень хорошо умела манипулировать его чувством долга.

Мы были знакомы слишком мало, чтобы я могла заставить его менять решения. Я еще не успела стать неотъемлемой частью его жизни, не успела привязать его к себе настолько, чтобы он не мыслил дальнейшего существования без меня. Я, конечно, надеялась, что он не захочет со мной расставаться и возьмет в Москву в качестве жены или хотя бы невесты, но он почему-то решил иначе. А ведь собирался уезжать на два года! Я решила, что он меня разлюбил, и смертельно обиделась. Мы чуть не поссорились.

Он объяснил, что едет наугад, не зная, как встретит его столица, и можно ли будет там зацепиться. Что он понятия не имеет, где будет жить и насколько хватит его небольших сбережений. Учебу ему оплачивает больница, но квартира, еда, проезд – все эти траты лягут на его плечи. Он вынужден будет вести очень скромную жизнь, ограничивая себя во всем, работать где придется, чтобы выжить. Он совершенно не представлял, что стану там делать я.

Я тоже не представляла. Да мне и не был нужен этот город. Разве что так, в виде экскурсии, на месяц, не больше. И то при наличии денег, чтобы можно было все объездить и все посмотреть. Собственно, Москва пленяла меня только своим громким именем, ведь я была даже не из Омска, а из провинциального поселка. Для меня жить в Омске – уже было круто. Мне просто доставляло удовольствие представлять, какие лица будут у знакомых, когда они узнают, что я теперь в Москве. Так высоко еще никто не замахивался. Подружки, вышедшие замуж, возвращались в родные городки и поселки, или оставались в Омске, или отправлялись за мужем по гарнизонам, не ведая, куда их занесет судьба. У меня был такой замечательный, такой уникальный шанс поехать в Москву, а Максим не брал меня с собой.

Ну ладно, размышляла я, к черту Москву. Он мог поехать куда угодно: в Самару, Волгоград, Новосибирск. Разве я не последовала бы за ним? Нет, не столица меня прельщала. Столица была для красного словца. Для понта. Я не мыслила дальнейшей жизни без Максима. А он свою без меня мыслил. И, видимо, очень хорошо, если даже не подумал о том, чтобы пробиваться вместе. Я жалела, что вместо Москвы его не послали учиться в какой-нибудь Урюпинск. Тогда я бы непременно увязалась за ним и в этой глухомани сумела бы доказать свою любовь и преданность. В Урюпинск я бы могла поехать даже без его согласия, как жена декабриста. Сняла бы квартиру, нашла работу. В Москве этот номер провернуть не удастся. Москва – слишком большой, слишком опасный, слишком непредсказуемый город. И в нем он не будет чувствовать себя одиноким. Ведь там столько возможностей развеять тоску.

Эти возможности не давали мне спать ночами. Я видела длинноногих девиц, бары, казино, лимузины… Елки-палки, он же идеальный мужчина, у него же нет недостатков, конечно, его окрутят в два счета! Я страдала от ревности, и страдания мои были вдвое тяжелее оттого, что я не могла ему в них признаться. Нельзя говорить мужчине о своей ревности, чтобы он не заподозрил в тебе слабую нервную особу, недостаточно уверенную в себе. Мужчины не любят ревнивых женщин. Мужчины бегут от ревнивых женщин. Но заставить себя не ревновать мне никак не удавалось.

Порой я сомневалась, что он вернется из этой самой Москвы. Я еще раз попыталась завести разговор о совместном будущем, стараясь уверить его, что не стану ему обузой, что пойду работать и вообще займусь делом, что не боюсь трудностей. Это был, конечно, блеф. Трудностей я очень боялась. Если бы я их не боялась, то, может быть, вообще бы не собиралась замуж, начала собственное дело, сделала карьеру и обеспечила себя материально. Где работать в Москве, я тоже представляла себе крайне смутно, а поскольку опыта работы у меня вообще не было, то все еще больше усложнялось. Тем не менее желание следовать за Максимом и разделять его путь было искренним. Но и в этот раз он не захотел меня слушать.

– Ты пойми, – отмахнулся он, – эта затея еще вилами на воде писана, меня могут не отпустить, могут отказаться оплачивать учебу… И вообще до отъезда еще полгода, что ты поднимаешь шум раньше времени!

– Тогда не езди никуда и останься со мной, – попросила я.

– Всегда мечтал провести жизнь возле женской юбки! – разозлился Максим. – Вечно вы, женщины, пытаетесь опошлить самые благородные затеи! Знаешь, если из некоторых мужчин и получились отважные воины, путешественники и герои, то только потому, что они не поддались на женские слезы и слюни и не остались разводить кактусы на подоконнике. А я не желаю разводить кактусы, я врач и мое дело – служить людям.

Я тогда не поняла, что эта внезапная злость относится не ко мне, а к маме, просто я оказалась под рукой. Я ушла в слезах. Дня три отсиживалась дома. Думала, он меня потеряет, поймет, как я ему дорога и бросится извиняться. Но он не звонил. Я нарочно задерживалась после университета в читальном зале, чтобы он встревожился, когда придет меня встречать. Если бы у нас в общежитии был телефон, я сидела бы возле него. Но телефона не было, и я не отходила от окна, высматривая знакомую фигуру. Я рыдала в подушку, пугая себя тем, что все кончено, что его любовь оказалась короткой вспышкой страсти, что я ему не нужна ни здесь, ни в Москве, что я где-то недоиграла или переиграла и спугнула его.

С трудом я взяла себя в руки. Уговорила себя, что до его отъезда еще есть время и можно что-нибудь придумать. Постараться сильнее привязать его к себе. В конце концов, забеременеть. Но этот вариант казался мне слишком примитивным, и я пока отложила его. В любом случае, я решила больше не затрагивать болезненную московскую тему и попытаться снова стать идеальной девушкой – тщательнее следить за внешностью, быть милой, ласковой и разделять его интересы. Может, тогда он перестанет видеть во мне угрозу своим планам.

Поскольку Максим так и не появлялся, мне пришлось нарушить древний кодекс девичьей чести и позвонить самой. Он был спокоен и приветлив. Сказал, что рад меня слышать, и мы договорились пойти на неделе в кафе.

Разгоралась весна, пора любви и всеобщего возрождения, и я пообещала себе быть паинькой и ничем его больше не раздражать.

5

Я заканчивала учебу в университете. Вернее, учеба заканчивалась без меня. У меня просто не хватало моральных и физических сил принимать в этом хоть какое-то участие. Диплом, к счастью, был написан еще на четвертом курсе, до знакомства с Максимом, в несвойственном мне порыве энтузиазма, и нуждался лишь в незначительной доработке. В этом году я бы его просто не написала.

Это была самая тяжелая весна в моей жизни. Не из-за учебы. Если бы я еще уделяла внимание учебе, я бы просто сошла с ума. Отношения с Максимом выматывали меня, выжимали, как лимон. Он постоянно что-то выкидывал, я все проглатывала без ропота из страха потерять его, и это требовало зверских энергозатрат.

Из наших отношений ушло очарование первых недель. После того тяжелого разговора о Москве он словно очнулся и вспомнил, что у него есть другие дела, кроме меня. Я жалела, что дала ему передышку в несколько дней. За то время, что меня не было рядом, он успел переоценить свои приоритеты, и мне пришлось подвинуться с первого места. Я еще не знала, насколько далеко, но мое больное самолюбие требовало восстановления статуса. Я винила себя, что завела злополучный разговор о Москве, волей или неволей наведя мужчину на подозрение, что пытаюсь женить его на себе и разрушить планы, которые он вынашивал задолго до меня. Если бы я могла повернуть время вспять, я бы и не заикнулась о Москве. Дура, идиотка, ругала я себя, кто же навязывается парню в спутницы жизни после двух месяцев знакомства! Я его спугнула, спугнула, спугнула. Душевное равновесие не восстанавливалось.

Он работал, как истинный трудоголик. Он дневал и ночевал на работе. Мне стало ясно, почему он до сих пор не женился. Работа была его первой и единственной любовью. Вне работы не существовало ничего. Люди, трудившиеся вместе с ним, были ему дороже меня. Да, вечерами он приходил ко мне, приносил цветы, говорил о любви, но внезапно раздавался звонок сотового – и через пять минут, наспех поцеловав меня, он мчался в другой конец города.

– Неужели он настолько предан своему делу, что хочет раздать себя всего? – удивлялась моя мама. – Я видела в жизни немало хороших врачей, но если столь рьяно служить людям в двадцать шесть лет, то что от него останется к сорока?

Я размышляла о том, что останется от меня.

Ночные дежурства. Постоянные разговоры с друзьями о работе. Двойная нагрузка во время эпидемий гриппа, ОРЗ и черт знает чего еще. Раньше я думала, что эпидемии гриппа бывают только зимой. Теперь они казались мне внесезонными. Круглогодичными. Круглосуточными. Максим не приезжал вечерами. Он отменял свидания. Даже в наши все более укорачивающиеся встречи телефонными звонками врывались люди, пытающиеся вылечиться не сходя с дивана. Им нужен был срочный совет врача, они никак не могли подождать до завтра. Я ненавидела их всех – всех этих страждущих и болящих – за то, что они болели. Мне казалось, что они нарочно придумывают себе всякие хвори, чтобы отвлечь Максима от меня.

Я никогда не ожидала обнаружить в себе такую ненависть к больным людям. Я редко болела сама, никогда не лежала в больницах и сейчас упрекала себя за эгоизм и душевную черствость. Я старалась не жаловаться Максиму, я пыталась понять и проникнуться, я целыми днями уговаривала себя не злиться и иметь сострадание. Но не имела.

Он просто не умел отказывать. Ему казалось, что если он не уделит время человеку, обратившемуся к нему за помощью, то совершит предательство, нарушит клятву Гиппократа или что-то еще в этом роде, хотя, по-моему, Гиппократ предостерегал от того, чтобы навредить человеку, а не повелевал исцелить весь мир, не останавливаясь ни на миг в этом благородном деле.

– Даже Иисус, в чьей власти было исцелить всех болящих мира, – сказала я Максиму, – не посвятил этому всю жизнь. Даже Он уходил от тянущихся к Нему рук, чтобы побыть в уединении и продолжить свой путь.

– У Иисуса была другая задача, – ответил Максим. – Он пришел не как врач, а как учитель. А я обязан лечить людей.

Не находя в себе силы отказывать другим, тем самым он постоянно отказывал мне.

– Ты не можешь исцелить всех больных в мире! Такое ощущение, что ты единственный терапевт в этом городе! – иногда прорывало меня, но я брала себя в руки, призывая на помощь всю силу воли, ибо понимала, что такое глобальное непонимание призвания мужчины может оттолкнуть его.

Иногда я жалела, что не болею сама. Может быть, тогда бы и я попала в число тех, кто нуждается в его времени и заботе. Один раз у меня даже начался жар, но, видимо, ничего серьезного, температура через день спала, и я ничего не добилась. Он решил, что я симулирую, хотя температура была взаправдашняя. Если бы он в тот день не дежурил, то мог бы в этом убедиться. Я не имею привычки греть градусники под горячей водой. Я сама не знаю, отчего она поднялась. Наверное, от отчаяния.

К лету поток больных наконец схлынул. Я радовалась, что он не дерматолог, потому что наступила пора цветения.

В июне я с божьей помощью закончила университет. В дни моих выпускных экзаменов Максим чуть было не смылся на какую-то конференцию, я ударилась в слезы, и до него, в конце концов, дошло, как мне важно, чтобы он был со мной в это время. Он даже взял отгулы, сразу стал покладистым и предупредительным, принялся кормить меня фруктами и витаминами. Я даже растерялась. Все однокурсницы чуть не умерли от зависти, когда он пришел ко мне на защиту диплома с букетом роз. Пришлось защититься на «отлично». Диплом, правда, все равно был синий. Если бы я знала, что у Максима будет золотая медаль за школу и красный диплом за медицинскую академию, я бы более прилежно отнеслась к учебе на первых курсах: неизвестно еще, сколько раз он помянет мне, что я недотянула до него. Мне даже закралась в голову мысль о втором высшем, более прикладном, чем первое. Но сразу после защиты думать об этом не хотелось, и я оставила ее на потом.

В июле Максим пошел в отпуск. Я прыгала и радовалась, как ребенок. Отпуск у него получился длинный, правда, сразу же после него он уезжал в Москву – как говорил, на разведку. В глубине души я надеялась, что разведка покажет, что делать ему в Москве нечего. Я не могла без него жить. Он был для меня всем. Чем меньше времени оставалось до расставания, тем больше жертв я была готова принести, лишь бы остаться с ним. Но что я могла предложить ему, кроме самой себя и своей жизни? К тому же я невысоко ценила себя, поэтому даже сама себе казалась не очень завидным призом. Моя жизнь была достаточно бестолкова и бесцельна и тоже вряд ли представляла что-то ценное для него. Я дала себе слово придать ей смысл к Новому году. А заодно похудеть, покрасить волосы или сменить прическу, найти престижную работу и необычное хобби.

В конце июля Максим собирался поехать с друзьями на природу, обещал взять меня с собой. Конечно, конечно, сказала я. Как же я могу остаться одна в городе на целую неделю, когда разлука так близка. И хоть я не особо жаловала его друзей, отказываться не собиралась. К сожалению, ничего хорошего из этого не получилось. Выяснилось, что ему очень неудобно проявлять свои чувства на людях, и потому его отношение ко мне было удручающе нейтральным. Едва ли он общался со мной больше, чем с какой-нибудь другой девушкой в компании, а внимания уделял меньше, чем кому-либо. Я взбунтовалась.

– Ты что, не понимаешь, что я расстаюсь с друзьями на два года! – ответил он. – Ну не могу я сесть рядом с тобой и держать тебя неделю за руку! Я же взял тебя с собой и общаюсь наравне со всеми. И никаким образом тебя не игнорирую.

Я пыталась объяснить, чего мне не хватает, потом поняла, что сама не знаю, чего же именно. Я не могла честно ответить себе на вопрос, чего я хочу от него. Неужели действительно, чтобы он всех бросил и всю неделю держал меня за руку? Наверное, да, но ведь это совершенно бессмысленное требование. К тому же и мне было неловко обниматься и целоваться при его друзьях, а постоянно уединяться было бы невежливо… В общем, я обвинила себя в излишней требовательности и расплывчатости запросов и отстала от него. Надо сказать, возвращения домой я дожидалась с большим нетерпением.

К Максиму в гости приехали друзья из Москвы, парень и девушка, чтобы взглянуть на красоты уральской природы, и он повел нас в поход по горам. Девушка была высокомерная и самовлюбленная, с первого же дня она вознамерилась покорить сердца всех парней в группе, и меня это бесило. Я пыталась прекратить ее попытки включить Максима в свою свиту, но он сказал, что я веду себя, как собственница. А что, я должна была позволить ей виснуть на нем и делать вид, что ничего не происходит? Он велел мне вести себя более дружелюбно по отношению к его гостям, ведь они проделали такой путь, чтобы навестить его в другом конце страны. Чем больше он защищал ее, тем больше я опасалась, что она имеет на него виды и воспользуется своим шансом, когда он переедет в Москву.

Одна женщина из компании, наблюдавшая за моими терзаниями, вызвала меня на откровенный разговор и предупредила, чтобы я держала себя в руках. Она сказала, что чем больше я цепляюсь за Максима, тем больше он отдаляется от меня, что я выставляю его в дурацком свете перед другими людьми, и это его напрягает. В конце концов, он – публичный человек и вряд ли захочет держать рядом с собой женщину, которая похожа на обезьяну с гранатой. Любой мужчина хочет быть уверенным, что его женщина играет на его стороне и не компрометирует его на публике своими выходками. Она пыталась быть дружелюбной и призвать меня контролировать свои эмоции, если я хочу сохранить с ним отношения. Хотела ли я сохранить с ним отношения? А разве наши отношения были под угрозой? Я страшно запаниковала и сделала над собой еще одно усилие.

На третий день похода московская девица залезла на смотровую вышку и, испугавшись высоты, отказалась спускаться вниз. Мы потратили полтора часа, чтобы уговорить ее слезть с этой чертовой вышки. Парней веселили ее вопли, они миролюбиво шутили у подножья и давали разные советы по успешному спуску. Казалось, ее поведение и внеплановая задержка совсем не раздражали их, а она получала удовольствие от того, что находилась в центре внимания.

Моя мама учила меня никогда не обременять людей своим обществом, Максим тоже сердился, когда я перетягивала одеяло на себя, а теперь стоял у подножия вышки и посмеивался с другими парнями, наблюдая за попытками москвички слезть с башни. Какого черта эта дура полезла на вышку, если она боится высоты?! Я стояла внизу, бурля от злости, и не могла понять, почему семеро ждут одного. Если бы у меня было охотничье ружье, я бы сняла ее с этой вышки в одну минуту. Максим в очередной раз упрекнул меня в стервозности.

Когда эта мымра спустилась, наконец, на землю, ей понадобилось еще десять минут, чтобы прийти в себя и по очереди обнять всех своих доблестных спасителей. Мысль об охотничьем ружье стала все более навязчивой. Эта девица делала все, что мне было запрещено и нисколько этого не стеснялась. И мужчина, который запрещал мне вести себя эгоистично и продвигать свои интересы, совершенно благосклонно взирал на выходки самовлюбленной девицы из Москвы, называя их очаровательным и непосредственным поведением.

Я всегда любила походы, горы, озера, запах дыма. Я любила песни под гитару и упрощенный походный быт. Но почему-то в этот раз меня уже ничего не трогало. Я оставалась равнодушной к рассветам, закатам, бренчанию гитары и прочим радостям походной жизни. Я казалась себе больной и смертельно уставшей и жалела, что ввязалась в это мероприятие. Может, потому что это были не мои, а его друзья?

Его друзья – это отдельная тема. Они были точно такие же, как коллеги – постоянно ждали от него помощи. С кем-то он ремонтировал машину, с кем-то клеил обои, кому-то помогал сажать картошку, кому-то – выпутаться из нехорошей истории. Такое ощущение, что его друзья были самые беспомощные люди на свете. Они не могли без него ничего.

Теперь я очень хорошо понимала, почему все были в восторге от Максима. Где еще найдешь такого безотказного человека, такого энтузиаста, альтруиста, филантропа или как его еще назвать, на которого можно было бы смело спихивать столько поручений, дел и обязанностей!

Сначала Максим пытался брать меня с собой в гости к друзьям, но я слонялась по дому, не зная куда себя приложить, пока они горячо что-то обсуждали, или зевала за столом вместе с женщинами, пока мужчины что-нибудь клеили или отрывали. Вскоре я отказалась терять время на подобные визиты. Он стал ходить без меня, что тоже не доставило мне радости.

Его друзья уже не жаждали меня видеть. Они довольно быстро поняли, что погорячились, найдя девушку для своей палочки-выручалочки. Ведь эта девушка немедленно потребовала часть его времени и внимания, которые безраздельно принадлежали им. А когда она станет законной женой, они вообще потеряют незаменимого помощника и психотерапевта. Если Максим будет проводить все время с женой, кто станет вникать в их бесконечные проблемы и тревоги?

Его ежедневник походил на школьное расписание. В нем не было живого места. Все встречи и мероприятия были расписаны на две недели вперед. Когда я звонила ему и спрашивала, не хочет ли он пойти со мной на спектакль в среду вечером, он доставал ежедневник и вписывал меня туда – если вписывал! А ведь у него был отпуск!

Меня это выводило из себя, но я молчала. Если бы я могла безнаказанно выбросить в мусоропровод кое-какие вещички из его обихода, то это были бы мобильный телефон, часы и ежедневник. В каком-то женском журнале я обнаружила, что у меня масса единомышленниц. Значит, все-таки мои требования обоснованны?

В глубине души я понимала, что он не может заниматься только мной. В глубине души я понимала, что для любого мужчины работа не менее важна, чем семья. В глубине души я понимала, что очень сложно выбирать между друзьями и любимой женщиной. Тем более, что друзья – уже проверенные годами люди, а женщина – недавно приобретенная, еще на испытательном сроке.

Я с ностальгией вспоминала первые недели нашего романа, когда мы слонялись по городу ночи напролет, и я одна заполняла его мысли, он говорил все эти восхитительные глупости, которые говорят влюбленные мужчины, мы могли идти несколько километров от центрального кинотеатра до дома пешком, и нам не было скучно друг с другом, он прижимал меня к себе и говорил, что я единственная в его сердце, что ему необыкновенно повезло встретить меня…