– Хорошо, я вообще-то про талию говорил. – Решил уточнить он.
– В д-детстве брат все деревья облазил, я с ним з-за компанию. Не припоминаю, чтобы было т-так страшно…
– У тебя есть брат?
– Эм… Да… – Я прочистила горло.
– Здорово. А у меня никого – только ты!
– Мы с тобой просто д-друзья! – На всякий случай напомнила я.
– Это же круто! Друзья. А ведь с утра я был для тебя всего лишь идиотом…
– П-прости…
– Прыгай, Маш! Последние три ступени сломаны, попробую тебя поймать!
– Что?! – От страха мои руки отказывались подчиняться. – К-как сломаны?
– Просто отпускай руки и прыгай! Давай!
– Аа-а! – Завизжала я, зажмуриваясь и отпуская руки.
Машинально сгруппировалась, но меньше чем через долю секунды уже обнаружила себя в его крепких объятиях – Дима держал меня на руках и заразительно хохотал.
– Черт… – Понимая, что шутник снова меня провел, я тоже засмеялась. – Поставь меня уже на землю!
Калинин опустил меня на траву, и очень вовремя: моя голова кружилась от запаха его парфюма, а сердце пускалось в пляс.
Заворачиваясь в плед и ворча, я отчаянно не узнавала саму себя. Знакомы всего-ничего, но в присутствии этого парня мозги сами собой размягчаются, превращаясь в буйный коктейль из пластилина и веселящего газа. С мыслью, что нужно что-то с этим делать, иначе не миновать беды, и я потопала к машине, видневшейся в пятидесяти метрах внизу.
20
– Ну что ж, целоваться не будем? – Подытожил Дима, заглушив автомобиль возле моего подъезда.
Я смерила его испытующим взглядом, но, видимо, не хватило немного льда в глазах, чтобы казаться правдивой, потому что парень продолжал улыбаться.
– Не будем. Спасибо за вечер.
– Маш? – Он немного подался вперед, что заставило меня волноваться еще сильнее.
– А?
– Я жду твой номер телефона.
– Зачем?
– Ну, мы же друзья: вдруг я захочу чиркнуть сообщение своему другу перед сном?
– Не могу. – Спохватилась я, выбираясь из цепких лап его обаяния. – Мой парень будет недоволен…
Дима улыбнулся, прислонив голову к спинке сидения. Эта его улыбка уже становилась такой привычной и родной для меня.
– Да я знаю, что нет у тебя никакого парня! – Выпалил он.
Мои щеки моментально вспыхнули.
– Солнцева выболтала?!
– Да, она – настоящая находка для шпиона.
– Вот коза! – Сокрушенно воскликнула я.
– Не сердись, она не говорила напрямую, это был мой обманный маневр.
– Ладно, – я увидела мелькнувший силуэт брата в освещенном окне, – мне пора.
– Значит, не дашь номер, вредина?
– Нет. – Я взялась за ручку двери…
Та открылась совершенно бесшумно – не то, что в старой восьмерке моего брата: матерой отечественной тачке, но такой уютной и милой. Там все бряцало, будь здоров. Пашка купил себе ее месяц назад всего за пару десятков тысяч рублей и любил теперь едва ли не больше жизни, все никак не мог дождаться, когда получит права.
– Ма-а-ш!
– Что еще? – Спросила я, покидая его машину и вместе с ней, казалось, весь тот мир, которому не принадлежу.
– Я буду скучать.
Мое сердце пропустило сразу пару ударов.
Я ничего не ответила, мягко улыбнулась и закрыла дверцу. Пошла, закинув сумку на плечо, а ведь хотелось сказать так много… И все оно было бы лишним, глупым, пустым, преждевременным.
Вдруг, проснусь завтра и пойму, что это был всего лишь сон? Просто прекрасный сон, от которого так звонко поет теперь сердце в груди…
* * *
Жопочно.
С буквой «ш» вместо «ч». Произносится так – [жопошно]. Запишите, я это слово придумала только что, когда восстала с кровати. Именно – не встала, а восстала. Натурально, как из ада – со скрюченными пальцами и руками, тянущимися вперед, будто у зомби. И потому чувствовала себя соответственно вновь выдуманному мной слову.
Беспомощно простонав, я тут же бухнулась обратно. Не могу встать, хоть кран вызывай. Сначала ненароком подумала на похмелье, но выпила я вчера всего ничего, а организм так странно отреагировал. Голова тяжелая, словно чугунок, ломота во всем теле, и нестерпимая боль в шее. Еще и першение в горле такое, будто проглотила веник.
И знобит. По-настоящему знобит, мощно так. Заставляя, подрагивать конечностями и щелкать зубами. «Одеялко мое, одеялко, где же ты? Иди сюда, обратно…»
– Ма-а-ам… – Позвала тихо.
Голос был слабый, сиплый, словно чей-то чужой, не мой.