Главный герой. Сборник рассказов

– Ладно, Петров, пошли.

…

– Петров, ты не пьёшь, не куришь… Ты хоть Новый год с девушкой встречал, м? Или с мамой? Хе-хе!

– Нет, Сидоров, знаешь, ко мне приходил Дед Мороз…

– Пху-пху… Э-а… Пху… Да неужели? Поздравляю! Ты меня вытащил, узнать верю ли я… Пху… в Деда Мороза?

– Пока ему хватает, что я в него верю. Каждый год приходит. Денег мне оставляет.

– О! Мешками, наверное. А-а, Петров! Совесть замучила, да? Деньги в кубышку, а сам всё прибедняешься, типа, на метро не хватает.

– Нет, не мешками, конечно. Но крупными купюрами, да. Чтобы я помогал, если кому нужно.

– Ха, денег всем нужно. То да сё. Водка, женщины, все дела. Так сколько у тебя уже, там, в кубышке? Давай, колись! Облегчи душу!

– Кубышку – нельзя. А то он приходить перестанет.

– Шо ж тебе за радость тогда? Ой, Петров, кончай мне мозги парить… Пф!

– Мне и не радость, мне – счастье.

– Ты, прям, как Иванова из планового, которая в благотворительный фонд ушла… этим… добровольцем… а, волонтёром, во!

– Да, Иванова. У неё муж болел очень…

– Стой-стой! Так это ты ей… ну…

– Дед Мороз.

– А Фёдоров из бухгалтерии? Который… в монастырь…

– Сидоров, послушай! Я тебе на счёт два миллиона перевёл.

– Что-что? Сколько? Да мне-то с какого?

– Тебе нужно. Для сына…

– Да ты чё несёшь?! Ты моего сына не трогай! Ничего мне не надо, ни от тебя, ни от твоего деда. Понял?! Мимо! Осечка! Иди свои нюни пускай где-нибудь. Я тебе щас как…

– Галя тебя…

– Что?

– Галя, секретарша Пузанова. Зовёт тебя. Сзади, вон, погляди.

– Чего тебе, Галка?

– Сидоров, срочно к телефону!

– Что за чушь? Кому я понадобился? После праздников и срочно!

– Оно мне надо, вникать? Сказали, из больницы какой-то.

– Петров, что это?..

– Прости!

Керосинка

Красочные байки из уст бывалых студентов и дипломников о стиле преподавания Корнея Павловича нагоняли на младшие курсы страх, тоску и уныние. Профессионал он был, конечно, экстра-класса. Предмет знал до последней запятой. Часто бывал в разных экспедициях, ездил на конференции, учебник написал. Но это сейчас понятно, а тогда мы, студенты, прозвали его «копчёным» за несходивший глубокий загар на широком морщинистом лице. Будучи одиноким стариком, за собой он следил плохо. Мог запросто прийти читать лекцию в драной выгоревшей энцефалитке.

Но вдруг, незадолго до госэкзаменов, его словно подменили. Одеваться стал загляденье. Со студентами приветлив. А над нашей группой вообще шефство взял. Отнеслись мы к такой перемене с недоверием. Спрашивали в других группах и у молодого доцента Дряжникова, который заменял Копчёного, уехавшего в очередную экспедицию. Оказалось, весь факультет недоумевает. На этом фоне даже осталась незамеченной жалоба моей согруппницы Аньки Лихих на приставания Дряжникова. Они в общаге жили на одном этаже. Пришел он к ней с каким-то бумажным свертком, говорил, что всё знает и домогался. Хорошо соседка за стиральным порошком зашла. Анька вообще странноватая была. Говорила невпопад и делала всё нескладно.

А потом Копчёный умер. Прямо на заседании кафедры. Аньку вызывали несколько раз в деканат и к ректору. Любопытство нас жгло изнутри огнем неугасимым. Но Анька невозмутимо молчала. Кое-какие детали мне потом завкаф прояснил. Я у него был на дипломе. Копчёный перед госами хотел нам все билеты с ответами передать. А тут его пригласили в экспедицию. Перед отъездом он договорился с Анькой, что завезёт ей пакет в общагу, а она, балда, ушла куда-то. Он, по простоте душевной, оставил пакет для нее на вахте. Дряжников это видел. Сказал вахтерше, что, де, она его студентка и он ей сам передаст. Потом вскрыл пакет и кроме билетов нашёл в нём письмо со стихами для Аньки. Сначала хотел её шантажировать и переспать с нею, но после допёр, что можно наконец-то Корнея Павловича на пенсию выпихнуть и на кафедре письмо обнародовал. Копченый вернулся, а тут такой скандал. В основном из-за билетов, но еще под соусом отношений со студенткой. Инфаркт, короче.

А мы после диплома поехали всей группой к одному из наших на дачу. К вечеру гроза ударила страшная. Даже свет отключили. Хозяин достал керосинку. Старую, грязную, еле оттёрли. Зажгли её, а у Аньки глаза полные слез:

– Лампа, – говорит, – как Корней Палыч.

Опять, думаем, ляпнула не пойми чего. А она продолжала:

– Влюбленные старики… – Все притихли: вот, сейчас она откроется наконец. – Светятся из-под копоти.

Берега

Тихон, жадно причмокивая и прикрывая большим пальцем пузатую чашу трубки, закурил. Огарок длинной спички тенькнул о дно медной пепельницы на подоконнике и разломился надвое. За окном куражилось бабье лето. Ветер будоражил кроны деревьев, заставляя красно-жёлтую листву рукоплескать голубому небу. Самое время гулять!

По железной дороге за перелеском на сортировочную станцию втягивался состав. Габаритный груз на платформах прятался под брезентом с накинутой поверх маскировочной сеткой. Между путями и у пакгаузов суетились военные. Мимо дома с воем и синими проблесками пронеслись две машины скорой помощи. Тихон пустил дым носом на пожелтевший ворот белого вязаного свитера и достал из кармана застиранных домашних джинсов мобильный. Палец пробежал по экрану: «Ток! Ток! Ток!». Нет сети.

В уши ударил забытый перезвон проводного телефона. Связисты на днях поставили. Если начнётся война, кто не отключил такие, порадуется. А разве в нашем мире заканчивалась война? Если ты не воюешь, значит, кто-то воюет вместо тебя. Она уже повсюду. Страна готовится без дураков. Правительство ещё клятвенно обещает уладить споры из-за изменчивости границы, проведённой по руслу реки, а со дворов уже потянулись угрюмые молодые люди с чемоданами, рюкзаками, баулами. Связанные подпиской о неразглашении, они тихо исчезают в военкоматах и на сборных пунктах. Под уверенный баритон премьер-министра отцы дочерей надевают камуфляж, радостно балагурят о патриотизме и настоящих мужчинах. Отцы сыновей урезают семейные траты и седеют, робко уточняя стоимость похорон в военное время. Участились инфаркты.

Телефон продолжал звенеть по-идиотски радостно. Тихон чертыхнулся и поднял трубку:

– Да?

– Инспектор Хок! Инспектор Хок! Алло? – блеющий стариковский голос плавал в пустоте у самого уха.

– Да, слушаю! Хок!

– Моя фамилия – Хлюп-пе. Отто Ромуальдович. Галерист. Вы меня не знаете. У нас полиция… Что?

– Да-да, говорите. Картинами торгуете?

– Да. Галерея на Дружбы народов.

– У меня сын художник. – Тихон прикрыл глаза и ударил кулаком в стену. – В армии он.